Лишь в твоих объятиях - Кэролайн Линден

— Насколько хорошо?

Фиппс холодно и оценивающе улыбнулся. Так мог улыбаться только Мефистофель, заключая известную сделку с Фаустом.

— Очень хорошо.

Очень хорошо. Сидмут мог очень многое, хотя и не был популярен. Он был членом кабинета министров, его положение и связи позволяли ему дать Алеку то, чего он хотел, — если бы пожелал этого.

— Что для этого требуется?

С каменным лицом он слушал, как его собеседник излагал, что от него требуется. Умение менять внешность, маскироваться. Лгать. Изворачиваться. Быть готовым пренебречь законом или, по крайней мере, смотреть сквозь пальцы на некоторые законы и моральные принципы, преследуя поставленные цели. Хотя само слово не было произнесено, у Алека не осталось никаких иллюзий относительно того, кем ему предлагают стать. Жестокая ирония заключалась в том, что единственный шанс восстановления честного имени он получал при условии бесчестного поведения. Доказывать, что он не был шпионом, ему предстояло, став шпионом.

Если он не преуспеет в качестве «тайного агента», то потеряет право утверждать, что никогда не совершал постыдных поступков. Но если преуспеет… Если Фиппс действительно может обеспечить ему поручительство министра внутренних дел… Если Фиппс сможет отыскать эти компрометирующие письма и передать их Алеку…

Он чувствовал себя странным образом, отстраненным от этого грязного паба, как если бы он был свидетелем действия, а не его участником. Он почти ощущал рядом с собой призрак Фауста, размышляя, продавать ли свою душу этому человеку с холодным взглядом за эфемерный шанс восстановить свое честное имя.

— Я подумаю, — сказал он, наконец.

— Хорошо, подумайте. — Фиппс откинулся на стуле. — Вы ведь все равно будете служить своему королю, не так ли? Нам нужны умные энергичные люди здесь, дома.

Вы хорошо защищали Англию за ее пределами, и я уверен, что понимаете необходимость защищать ее интересы в наших городах.

Алек провел ладонью по краю стола, изучая текстуру дерева. Оно было темным и гладким, даже выемки были отполированы до блеска. Каждое унижение, которое переносил стол, впечатывалось в него и отшлифовывалось, но случайному взгляду могло показаться, что он был таким изначально.

— Почему вы обратились к предателю?

— Питербери говорит, что вы не предатель. — Фиппс поднял брови. — Он ошибается?

— Нет. Но никто, кроме него, мне не верит. — Значит, Фиппс поверил Питербери, а не всей английской армии, включая ее невероятно популярного и честолюбивого героя. — Вы знаете, что ваше мнение вступает в противоречие с мнением Веллингтона.

— Но я здесь не по поручению Веллингтона. — Он снова перешел на шепот: — Вам, конечно, будут платить…

Кружки с элем на столе загромыхали — Алек ударил по столу ладонью.

— Я хочу не денег, — выдавил он из себя. — Я не торгаш.

Это, как показалось, понравилось Фиппсу. На его лице появилась улыбка.

— Хорошо. Денег много не будет. Мы предпочитаем другие виды компенсаций. О вашем решении сообщите мне завтра. — Он поднялся и уронил на стол записку. — Всего доброго, мистер Брэндон.

Алек допил эль и только потом взял в руки записку. Он не знал, что такое рассказал о нем Питербери этому человеку, если тот с уверенностью сделал свое предложение, хотя это, наверное, не так важно и ему не обязательно в это вникать. Неужели он станет тайным агентом? Грустная улыбка исказила его лицо. Разве он уже не делал то же самое, меняя имя и внешность, перебираясь из одного места в другое, нигде не останавливаясь надолго, всегда прислушиваясь, всегда наблюдая… А если он примет предложение, из этого может выйти что-нибудь полезное. У него создалось впечатление, что Фиппсу понравилась ситуация, при которой на него будет работать человек, которого считают мертвым. У мертвого нет прав — он не может протестовать.

«Джон Стаффорд, суд магистратов, № 4, Боу-стрит». Алек повертел записку в руках. Предложение противоречило всему, что он считал правильным. Тайные агенты были простолюдинами, не джентльменами. Превращение в тайного агента может расцениваться как признание вины, следствие совершения прошлых грехов.

В других обстоятельствах Алек бы думал именно так. Но какой у него выбор? Питербери ничего не узнал почти за год. Бумаги, доказывающие его вину, могли существовать, но их могло и не быть, и у Алека не было способа выяснить это. Не увидев бумаг, он не мог опровергнуть их содержание, поэтому ему придется взяться за эту работу. Если эти чертовы бумаги, существуют, то у Сидмута есть возможность найти их. Алеку всего лишь нужно ознакомиться с ними и защитить себя — такова цена его выбора.

А если это затянет петлю вокруг его шеи… хуже вряд ли станет.

Он спрятал записку в карман и вышел из паба.

Глава 9

Приглашение в Пенфорд было доставлено на следующее утро. Крессида подержала его в руках, любуясь красивым почерком миссис Хейз. Она еще не решила, пойдет ли, но получить приглашение было приятно.

— Что это? — Калли услышала голос доставившего приглашение слуги и подошла взглянуть. — О, дорогая.

— Джулия сказала мне об этом. — Крессида проигнорировала любопытство, сквозившее в тоне сестры.

— Но раньше нас никогда не приглашали в Пенфорд на такие события.

— Э-э… да. — Она передала приглашение Калли и взяла свою корзинку. Калли проследовала за ней в сад.

— Почему они устраивают вечер?

— Думаю, чтобы отметить возвращение майора. — Крессида склонилась над огородными грядками, сорвала немного лаванды и с наслаждением вдохнула ее запах.

— Увы. — Калли продолжала рассматривать приглашение от миссис Хейз. — У нас нет ничего, что можно было бы надеть по такому случаю.

— Да, ничего мало-мальски приличного. — Хейз по-прежнему тебе не нравится?

Крессида сосредоточенно занялась шалфеем, аккуратно срезая и укладывая каждую веточку в корзинку.

— Ну что, пойдем? — Калли легонько дотронулась до нее ногой.

— Я не знаю. — Она срезала мяты для бабушкиного чая. Может быть, это пойдет на пользу ее пищеварению. От дорогого лекарства мало толку.

— Времени на обдумывание у тебя немного.

— Я знаю!

Она на мгновение заколебалась, Не рассказать ли Калли, что ей вчера наговорил майор. О том, что на самом деле они, возможно, не хотят возвращения своего отца, и о его советах по поводу кражи лошадей. Они ничего не знают об этом человеке, так что в ее подозрительности нет ничего удивительного… Если не считать того, что он был прав, черт его побери, прав во всем. Интуиция подсказывала одно, а разум — другое, и это ей очень не нравилось.