Забытый человек - Дарья Бобылёва

«Не смогла прийти! – возликовал Владя. – Я сказал – и не смогла!»

Владя тоже выскочил в коридор, ему захотелось принять участие в этой птичьей суете – ведь произошло событие, это было интересно.

– А что с ней? – пристал он к маме, которая торопливо надевала туфли. – Она ногу сломала? Ногу сломала, да?

Лицо у него было такое радостное, что мама опешила:

– Владя, ну что ты…

– Какой злой ребенок! – всплеснула руками бабушка.

И Владя действительно разозлился.

– Я не ребенок! – закричал он. – Я Владя!

Но тут же испугался, попятился и ткнулся пяткой в знакомый красный мячик – или мячик, потихоньку откуда-то выкатившийся, сам ткнулся ему в ногу. Владя подобрал мячик и убежал обратно в бывший кабинет.

– Нет, ты слышала? – повторяла за дверью бабушка. – Ты слышала?

Мама ей не ответила. Она молча обулась наконец и ушла.

Отсидеться в дедушкином кабинете до возвращения мамы Владе не удалось – очень захотелось есть. Он высунул нос в коридор – вроде тихо. Можно утащить с кухни баранок или бутерброд с сыром. Он на цыпочках прокрался в кухню – и увидел бабушку, которая стояла у плиты и что-то мешала в кастрюле.

Владя замер, ожидая, что его сейчас как следует отругают. Но бабушка даже не смотрела на него и молчала. Тогда Владя открыл холодильник, взял хлеб, сыр и стал, посыпая линолеум крошками, сооружать себе бутерброд. Потом, совсем успокоившись, забрался на табурет, подтянул под себя одну ногу и приступил к еде. Бабушка молча плеснула в тарелку борща и со стуком поставила перед ним. Лицо у нее было скорбное, как обычно, но вроде не злое.

Владя попробовал борщ, обжегся, еще раз покосился на бабушку – не ругается, не ворчит, наверное, забыла. И, окончательно поверив в то, что сейчас у них перемирие, все-таки задал не дававший ему покоя вопрос:

– Ба, ну так тетя Маша сломала ногу или нет?

Он вовсе не был злым и бессердечным ребенком, просто перелом был травмой его мечты. Одноклассники, сломав руку (лучше правую) или ногу, неделями прохлаждались дома, им дарили игры и книжки, а сам Владя, сколько ни стукался, ни падал отовсюду – даже палец ни разу не сломал.

Бабушка метнулась к столу и сильно шлепнула Владю по губам:

– Бессовестный! Никого тебе не жалко! Мать родная заболеет – и ее не пожалеешь! Только себя и любишь, выморочный! Был бы дед жив, он бы тебе всыпал!

Нижняя губа поцарапалась о зуб и сразу вспухла. Пунцовый Владя, не поднимая глаз, водил ложкой в борще. В горле упругим шариком застряла обида, а слезы почему-то никак не шли, и обида сохла, жглась. Врет, врет бабушка про деду, он бы никогда не всыпал. И это слово «выморочный» – грубое, злое, старое, откуда оно вообще, и что это значит, и почему от него так обидно, что хочется даже не плакать, а рычать…

Бабушка подняла кастрюлю с бурлящим борщом, чтобы убрать ее с конфорки, переступила с ноги на ногу, и под пятку ей ловко прыгнул красный мячик. Она как-то по-балетному взлетела над полом – совсем невысоко, правда, – кастрюля опрокинулась, и весь дымящийся жгучий суп с золотыми плевочками жира выплеснулся бабушке на живот и на ноги. И на руки тоже попало, потому что борща было много – на три дня.

Бабушка не упала, а неуклюже села на пол и с визгливым воем заплакала. Она здорово обожглась – на порозовевшей глянцевитой коже сразу начали вспухать пузыри. К халату прилипли колечки лука, куски картошки и моркови. Борщ капал с бабушки на линолеум, а она так скомкала белое лицо, так жалобно тянула бесконечное «о-ой, Го-о-осподи-и», что задыхающийся от сочувствия Владя подскочил к ней и предложил единственное, что пришло в голову:

– Давай я подую!

– Уйди! – зарычала бабушка и оттолкнула Владю липкой горячей рукой. – У-уйди, гаденыш! Ой, Го-о-осподи-и… – снова затянула она по-деревенски тоскливо, но Владя ее уже не жалел.

«Догадалась, что это я бабайку попросил!» – вспыхнуло у него в голове.

Он вдруг испугался, что бабушка умирает и ему сейчас придется бежать на улицу, звонить по таксофону в «скорую». Ведь он совсем не хотел, чтобы она умерла, и чтобы его потом ругали, что это из-за него, он злой, все не так делает и дедушку не любил… А бабушку было уже совсем не жалко, и в «скорой» чужие люди, говорить с которыми по телефону Владя стеснялся до судорог в ногах.

И тут в замке заскрежетал ключ – мама вернулась. Владя облегченно выдохнул, и на этом выдохе, вспомнив вдруг «гаденыша» и как бабушка оттолкнула его, жалеющего, выпалил:

– Так тебе и надо!

И, сопровождаемый взрослыми и неожиданными бабушкиными ругательствами, убежал в бывший кабинет.

Мама плакала, поливала бабушку холодной водой, все пыталась снять с нее халат, но уже пришедшая в себя бабушка не давала ей расстегивать пуговицы и требовала «скорую». Бабушка тоже плакала и повторяла, что это Владя виноват, бросил ей под ноги какой-то мячик, когда она с кастрюлей стояла. Мама непонимающе мотала головой: она привыкла, что у бабушки с внуком отношения, мягко говоря, так себе. Но не мог, не мог Владя сделать это нарочно, да еще и сказать «так тебе и надо», он же нормальный ребенок. Просто неудачно сложилось, в этом доме все часто складывается неудачно…

Мама проверила телефон, с облегчением услышала гудки и вызвала «скорую». Люди в мешковатой форме погрохотали в прихожей громкими чужими сапогами, сердито опросили пострадавшую и увезли бабушку вместе с мамой. Владю мама в больницу не взяла – там инфекции. Велела заняться пока уроками, ничего не включать, на залитую борщом кухню не ходить и дверь никому не открывать.

Владя долго сидел на диване, слушал, как колотится где-то в горле сердце, покусывал и слюнявил свои холодные соленые пальцы. А если бабушка нажалуется на него милиции? И милиция отберет бабайку, которая защищает его как умеет и всегда им довольна. Может, бабайка и не очень добрая, может, так вообще у них, у бабаек, положено, но ведь он с ней дружит, как с дедой. И деда был строгий, Владя слышал пару раз, как бабушка шипела на него: «Злющ-щий…».

Пусть бабушка молчит, пусть ничего им не скажет, пусть лучше совсем… Владя вытянулся, испуганно зажал себе рот, хотя вслух ничего не говорил. Нет-нет, желать кому-то смерти плохо, так нельзя, бабушка тоже хочет жить, пусть она не умирает, и так обожглась сильно. Пусть недовольная, ворчливая, кислолицая, всем жалуется, называет Владю выморочным и гаденышем – пусть она живет.

– Пусть бабушка живет, – сказал Владя громко.

По зеркалу пробежала рябь, выкатился из-под дивана самостоятельный красный мячик. Со стола, тихо прошуршав, ссыпалась колода карт. Сверху был распяленный в улыбке джокер с бубенчиками.

– Вот, давай в карты лучше играть.