О Тех, Кто Всегда Рядом! - Дмитрий Бондарь

А вот у Туату я ни одного мужика не видел. А дети есть. Ничего не понимаю, как такое возможно? Не червяки же они дождевые, чтобы, разделяясь на две половинки, получать вместо одной две жизни?

— Эй, Хине-Тепу, — оборачиваюсь насколько возможно за спину, — а у вашего народа мужчины есть?

Она отстраняется, руками ухватывается за мой пояс, своими голубыми гляделками долго буравит мне висок, а потом отвечает:

— Мы договаривались с тобой, Одон, что все интересующие тебя вопросы будут заданы прошедшей ночью! Ночь прошла, ты не спросил, теперь поздно.

Вот хитрозадое существо! Тебе бы с Корнелием лавку мою торговать — я бы весь увешанный золотом из города уехал!

— Так ты меня обманула! Ты же усыпила меня, — я торможу Фею и поворачиваюсь к Остроухой всем телом: — я вообще могу от сделки отказаться, если ты начинаешь наше партнерство с обмана!

— Ночь прошла, — упрямо повторяет Туату. — Если тебе не нужны десять стоунов золота и жизнь, то давай разорвем партнерство. И тогда будет вот как: я превращу тебя в Анку и мы вместе подождем здесь следующего одинокого путника. Возможно, это займет не очень много времени.

— Тьфу, дрянь! — плюю в сторону и сажусь в седле правильно.

А чего я ожидал от кровососки? Что она будет возиться со мной как с младенцем? Дурак!

Но все равно обидно — обвели как дурака вокруг пальца. Эдак когда придет час расплаты, она мне скажет: прощай, партнер, не держи зла на меня и мой народ! Да и тяпнет в шею! А что? Разве связано это существо какими-то правилами? Разве боится оно адских мук за нарушение клятв? Вряд ли. Но тогда единственный способ сохранить свою шкуру в целости и сохранности — пырнуть ее саму тем серебряным ножичком, что она успела пообещать.

Еще час я обдумываю эту мысль со всех сторон и прихожу к выводу, что иного выхода у меня просто нет.

Я так увлекаюсь этими мыслями, верчу их так и эдак, что забываю осматриваться вокруг и слишком поздно реагирую на громкий топот приближающихся сзади всадников.

До них остается шагов сто, когда я спохватываюсь и соображаю посмотреть на преследователей. Анку! Два черных бесовых кровососа на здоровенных конягах, которым догнать мою Фею — что лужу у коновязи сделать.

Пытаться бежать — только Сиду смешить, поэтому напускаю на себя безразличный вид, и прикидываюсь ожившим памятником нашему недалекому королю Георгу LXXIII, что каменным истуканом стоял посреди рыночной площади под каменной же виселицей, напоминая каждому горожанину куда может завести безграничная глупость.

Я против желания наполняюсь спесью, высокомерием и запредельным презрением ко всему живому — даже просто воспоминание об этом каменном болване приносит свои неожиданные плоды.

— Не бойся, — говорит мне в ухо Хине-Тепу. — Они тебя не увидят.

Она расправляет полы своего балахона, невесомая материя обволакивает меня, я оказываюсь внутри прохладного кокона.

Если это не волшебство, то тогда я никогда не пойму в чем заключается волшебство настоящее!

Анку уже рядом, они придерживают своих скакунов, те недовольно фыркают и начинают ходить вокруг замершей Феи.

Слышится приглушенный цокот подков по камню, шуршание одежд, потом раздается резкий лающий голос. Слов не разобрать, да и язык явно не нашенский. Я даже не слышал никогда такой речи. Впрочем, что я мог слышать в нашем захолустье?

Хине-Тепу кивает им несколько раз — мне виден ее подбородок точненько над моей головой — и что-то щебечет на том же резком языке, но с требовательными нотками в голосе. Судя по высоте взятых тонов, она выражает этим свое неудовольствие остановившим ее Анку.

В ответ слышится бурчание, похожее на объяснение, извинение и пожелание счастливого пути одновременно, затем храп одного из черных жеребцов и слаженный удаляющийся топот недвусмысленно говорит мне, что гроза миновала.

Остроухая пинает пятками Фею и та потихонечку начинает ковылять вслед за унесшимися вперед Анку.

Однако Хине-Тепу не спешит снимать с меня свой покров, но зато задумчиво так произносит:

— А ты, оказывается, знаменитость, Одон? Тебя ведь по всей земле ищут. Это были Анку Кийз-Сида. Им ты не особенно нужен, они никогда не были большими друзьями Баан-ва. И, попадись ты им, просто отвезли бы тебя куда велено. Но ведь еще есть Динт-Сид, и его Анку очень будут рады тебя видеть. Быть врагом одного Великого и двух старших Сидов — это нужно постараться. Редкий Туату может похвастать такими противниками. Что бы ты без меня делал сейчас?

— Без тебя я сейчас уже бы в столицу въехал, — я стараюсь быть с ней грубоватым, чтобы не вздумала, что может вертеть мною как захочется.

— Это вряд ли, — впервые она изображает что-то похожее на человеческий смех. — Если только на скакуне Анку. В виде связанного пленника.

Храбриться я могу сколько угодно, но сам-то прекрасно понимаю, что только лишь слепая удача не дала мне оказаться в руках Тех, Кто Всегда Рядом. И вряд ли это продлится сколько-нибудь долго. Так что по всему выходит, что без Сида Беернис мне в этом мире не выжить.

И никакие печати в подорожной мне уже не помогут. Вообще, глупо было надеяться, что эта подорожная сколько-то времени будет действительной. Если бы я был чуть-чуть поопытней — я бы это сообразил сразу.

— Почему они тебе ничего не сделали? — спрашиваю Остроухую вслух. — Даже не обыскали. А ведь наверняка было видно, что под твоей одеждой что-то сокрыто!

Она разводит руки, открывая передо мною небо и самый конец уже надоевшего ущелья: впереди виден простор открывающейся равнины.

— Анку? Мне? Ты, верно шутишь, человек Одон?

— Да уж какие шутки! Я не понимаю! Они же из враждебного тебе Сида? Почему бы им не пристукнуть тебя, пока ты силу не набрала?

Остроухая долго сопит мне в ухо и, наконец, находит нужные слова:

— Ты бы мог убить кого-нибудь из Святых Духов?

Само предположение подобного кажется мне такой вопиющей нелепицей, что я на несколько мгновений теряю возможность нормально дышать:

— Как?! Это… Ты вообще чокнулась?! Это же Духи Святые! Как их можно убить?

— Ну вот и Анку о нас думают примерно так же. Вернее, они не думают, они не умеют думать. Они умеют выполнять приказы и этого достаточно.

— Тогда почему бы тебе просто не приказать им забыть обо мне?

Подобное решение кажется мне необыкновенно удачным, но где-то в глубине души шевелится сомнение, что это возможно.

— Не могу. У них есть приказ от содержащего их Сида искать тебя и он гораздо главнее всех остальных приказов. Я для них — чужой Святой Дух, чтить который нужно, но исполнять приказы — ни к чему. Они не посмеют мне навредить или попытаться обидеть, но и слушаться меня не станут, если не получат на это прямого распоряжения от своего Создателя.

Как все запутано у этих нелюдей!

Я погружаюсь в продолжительные раздумья о том, как бы мне использовать полученные сведения к своему благу, но в голову ничего не лезет. Она вообще поразительно пустая — такое часто случалось на уроках в школе: учитель вроде бы много всего рассказал, а ты ничегошеньки не запомнил. Но если чего и запомнил, то никакого понятия о том, как это применить — нет. И выходит, что знания есть, но они словно вода: нипочем не ухватиться за них, ни за что не найти точку опоры.

Я пытаюсь зайти то с того, то с другого края, и все равно ничего не получается.

Фея легко трусит по дороге, солнце висит уже совсем над головой, в полях птички поют, шмели жужжат, видна крылатая мельница на далеком холме. В общем, вокруг такая необыкновенная благодать, что хочется остаться здесь навечно, забыв все эти истории о кровожадных ублюдках из самых разных Сидов.

— А у Сида Беернис есть Анку? И еще ты говорила, что в Сиде живут люди?

— Как много в тебе вопросов, человек Одон, — бормочет Остроухая. — Мы ведь договаривались, что ты умеришь свое любопытство?

— Я не всегда властен над своим языком, — усмехаюсь, вспоминая, сколько раз он меня подводил за мою непродолжительную жизнь. — Да и скучно просто так ехать, молча, если уж у меня образовался спутник.

— Город, — раздается за плечом. И вперед вытягивается шестипалая тонкая рука с лишним суставчиком на каждом полупрозрачном пальчике.

Я смотрю в указанном направлении и понимаю, что ничего подобного не видел никогда!

Столица огромна! Я считал наш Харман большим городом, но он мог бы быть всего лишь маленьким клочком Вайтры, такой невообразимо большой, что, кажется, будто она имеет только начало, в которое вскоре упрется моя дорога, и совсем не имеет конца. Из такой дали еще не различить отдельных строений, город выглядит бело-серым пятном, раскинувшимся на берегу тонкой, похожей отсюда на темную нитку, реки. Но я уже понимаю, что влюбился в него навсегда! Город Вайтра поразил меня в самое сердце!