Влас Дорошевич. Судьба фельетониста - Семен Букчин

Такой «прием» заставляет задуматься: а жил ли подросток Влас — пусть даже очень краткое время — в семье Соколовой?

Вспомним приведенное выше, в фельетоне «Памяти Шеллера», смятенное чувство, охватившее его накануне смерти Натальи Александровны:

«Через неделю, через две я останусь один.

В целом мире один».

Ни слова, ни намека на некую «новую жизнь» у родной матери. Его ждет только одиночество. И вряд ли это фигуральное выражение. О пребывании в доме Александры Ивановны Соколовой фельетонистика Дорошевича умалчивает, нет в ней соответствующих «автобиографических цитат», сродни тем, в которых он вспоминает свою жизнь у приемных родителей. Никогда и нигде ни слова о брате или сестре. Случайность ли это? Или память упрямо отвергала все, что связано с матерью, помимо одного — драмы брошенного сына?

Если верить воспоминаниям дочери короля фельетонистов, то получается, что Влас жил некоторое время у родной матери, по крайней мере, до своего ухода из ее дома. Она очень коротко говорит об отношениях бабушки и отца этого периода: «Почти десятилетняя тяжба (напоминаю: нет никаких документальных ее подтверждений. — С.Б.) не заставила Власа полюбить мать. Они постоянно ссорились, вздорили, он убегал из дома, плохо учился».

В это вполне можно поверить. Если все-таки Власу довелось провести какое-то время в семье Соколовой, то, скорее всего, так оно и было: ссоры с матерью, уходы из дома. Типичное поведение травмированного подростка. Если горечь отравленного детства не покидала его в зрелые годы, что же говорить о подростковом периоде, когда происходит становление личности? Он не мог простить матери своей брошености. А рядом жили брат и сестра, которым было незнакомо его горе. Да и сама Соколова была по характеру дамой властной, авторитарной. Именно такой она под видом редакторши «Вездесущей газеты», «разодетой в пух и прах Олимпиады Ивановны», изображена в повести Н. Е. Добронравова «Важная барыня», которая печаталась в «Русской газете» с августа по сентябрь 1881 года. Наталья Власьевна дополняет этот портрет бабки: «За большой рост, громкий голос, властное обращение Москва прозвала ее „Соколихой“».

Конечно, с такой мамашей Власу было очень не просто. И все-таки — только ли напряженность, отчуждение определяли его отношения с матерью? Она была писательница, и эта сторона ее жизни не могла не интересовать тонкого, впечатлительного подростка, с малых лет тянувшегося к книге и пробовавшего себя в литературном творчестве. Не однажды он признавался в своих фельетонах, что в гимназические годы издавал «под партой» журнал «Муха», который заполнял собственными фельетонами. Конечно же, он читал фельетоны, театральные рецензии матери, когда они вместе работали в «Московском листке» и «Новостях дня». Хлесткость стиля, остроумие не могли не притягивать его. Наверняка ему могли быть интересны и обширные знакомства матери в литературно-артистической среде. Наталья Власьевна, скорее всего со слов отца, описывает дом Соколовой, большой и безалаберный, «в порядке содержалась только столовая — огромная, торжественная, с панелями из дуба и буфетом, похожим на церковный орган. Сервировка была отличная: богемский хрусталь, английский фарфор, старое фамильное серебро. Обеды по-московски сытные и обильные. За стол садилось множество народу, знакомого и незнакомого, — „вся Москва“».

Быть может, общение с матерью способствовало тому, что Влас достаточно свободно овладел французским языком, который Соколова знала в совершенстве. И в манере письма Дорошевича, безусловно, сказывалось наследственное остроумие, тяга к иронии, сарказму, столь очевидные в публицистике Соколовой. Об этих достоинствах ее таланта он сам сказал в некрологе:

«Москва ее знала хорошо.

Когда-то зачитывалась ее романами, за подписью „Синее Домино“, увлекательными, написанными красивым, чудесным языком. Театральный мир трепетал ее рецензий, — она была тонким знатоком искусства. Ее злободневные фельетоны, в особенности за подписью помещицы Анфисы Чубуковой, имели огромный успех.

У нее было блестящее остроумие и убийственный сарказм».

О том, что анонимный некролог Соколовой, опубликованный в «Русском слове», написан Дорошевичем, свидетельствует не только Е. И. Вашков. Цитируя его в обширном некрологе Соколовой в «Историческом вестнике», Б. Глинский, сблизившийся в последние годы жизни с писательницей, весьма прозрачно намекает: «Очень тепло осветил ее облик сотрудник „Русского слова“, пером которого явно руководила любящая родная рука»[65].

Да и стиль очевиден. Не только нет и тени даже завуалированного упрека, напротив — любящий сын слагает истинный гимн жизненному упорству и таланту «старой журнальной работницы»: «Девушка из аристократической семьи, смолянка по образованию, она увлеклась и по любви вышла замуж за человека „простого“ происхождения, из купеческого семейства.

Этим смелым, „неравным браком“ она порвала все со своими родными, и воспитанная совсем для другой жизни вышла на трудовую дорогу. К счастью, у нее оказался литературный талант. Большой и сверкающий. Ее рано скончавшийся муж был добрым, хорошим человеком, но слабым и неудачником. Забота о нем и о семье целиком легла на плечи молодой женщины».

И драма детства самого Дорошевича совсем не видна: «У них было трое детей. Старший сын, наш сотрудник В. М. Дорошевич, по семейным обстоятельствам получил иную фамилию и рос вдали и совершенно отдельно от семьи».

Так, были некие семейные обстоятельства… Но все-таки подчеркнуто, что старший сын рос «вдали от семьи». Такую закрыто-нейтральную характеристику приобрело то, что еще полтора десятка лет назад рисовалось как драма «незаконнорожденного».

И почти буколическими выглядят отношения матери и знаменитого сына: «С нежностью принимая помощь своего сына, она говорила ему на своем чудесном французском языке „старой смолянки“:

— Если бы вы знали, как даже этого я не хотела бы. Я привыкла работать и так люблю работать.

По-французски, на старом французском языке Корнеля и Расина она даже сыну говорила „вы“. Какой-то странной, старинной музыкой звучала эта гармония русского „ты“ и французского „вы“.

И старым, давно отжитым, умершим временем веяло от этой „старой барыни“, сохранившей все причудливые особенности старого барства и проработавшей, протрудившейся всю свою жизнь.

„— Вот и напишите когда-нибудь, — улыбаясь, говорила она, — как в России умеют работать даже барыни. А говорят — страна лентяев“.

Действительно, силы и характеры встречаются среди русских женщин!»[66]