Хлеб печали - Станислава Радецкая

- Пресвятая Дева, - воскликнула бабка, когда она проскользнула сквозь дверь в дом, и оперлась на метлу. Острый взгляд пронзил Лене не хуже ножа. – Это же не девочка, а вылитая русалка из илистого озера! Чем это ты занималась, Магдалена? Где твои башмаки и чулки?

- Они утонули, - все ее силы ушли на этот храбрый ответ. Из глаз сами собой полились слезы, и Лене опустилась на земляной пол и заревела, как маленькая.

- Так, - хмуро заметила Магда, - хватит реветь. Кому говорю, хватит!

Она заставила Лене встать с помощью метлы, подгоняя, когда надо, легкими ударами связанных в пучок прутьев по спине и заду, и Лене, путаясь в юбках и собственных ногах, кое-как поднялась, вытирая слезы ладонями.

- Ну-ка, умойся, - велела ей бабка и подвела ее к бадье с водой. – Слыханное ли дело! В нашей семье реветь заказано, а ты хочешь затопить весь дом.

Лене вытерлась насухо полотенцем, и Магда налила ей в деревянную кружку разбавленного яблочного пива, которое они варили в прошлом году. Зубы у Лене наконец-то перестали стучать, когда она сделала первый глоток.

- Они утонули, - повторила она беспомощно. – И утята… Тоже… пропали.

- Какие еще утята? – опять нахмурилась Магда, и девочка, захлебываясь и обмирая от страха, сбивчиво принялась рассказывать о том, что произошло. Когда Лене дошла до того, как у нее отбирали козочку, ей пришлось остановиться и вцепиться зубами в полотенце, чтобы не заплакать опять, и лицо у бабки затвердело, будто камень.

- Глупые девчонки, - обронила она, когда Лене замолчала. - А реветь не надо – ничем уже не поможешь. Я-то тоже, дура старая… - Магда не договорила, задумавшись о чем-то. - И каша на вечер томится, - добавила она неожиданно. – Как тебя оставишь по хозяйству с печью-то? Сбегай-ка за матерью, она отцу пошла еду отнести. Только про козу не говори ничего пока. Сама им скажу, что надо. Поняла?

Лене закивала. Кажется, бабка не слишком сердилась.

Первым делом матушка отшлепала ее, а затем посадила под окно перебирать пшено. Лене не возражала, когда на ее голову сыпались всевозможные змеи, наказания Господни, растяпы и разорительницы, и только ниже склонялась над плошкой, чтобы лучше видеть мусор в крупе, уж слишком часто набегала непрошеная слеза на глаза; ей так не хватало сейчас козочки!

- Ох, устала я с тобой, - неожиданно нормальным голосом закончила матушка и взялась за поясницу. – Отец-то уж тебе устроит головомойку.

Она отошла к печи, но из двери что-то черное и визжащее метнулось ей под юбки, и матушка заголосила вместе с ним на одной ноте, хватаясь за подол. Следом в дом вбежал большой соседский пес, и Лене вскочила на лавку, опрокинув плошку и рассыпав пшено.

- А ну, цыть! Пошел вон отсюда, - послышался голос брата. Он забежал следом и пинками прогнал заскулившего пса, который тут же поджал хвост.

- Что у меня такое под юбкой? – умирающим голосом спросила матушка, и Теодор гордо подбоченился. – Оно брыкается… И щекочется!

- Это поросенок, мать, - подражая отцу, важно ответил брат. – Козу-то у нас из-за малохольной отобрали… А я вот поросенка пригнал.

- Какого еще поросенка! – взвизгнула матушка и схватилась за ухват, ловко отпрыгнув к печке. Поросенок, оставшись без укрытия, заметался по горнице, непрерывно голося. – Что за наказание, Господи! За что мне это? Забери его туда, где взял! Никаких краденых поросят нам не надо!

Она погналась за поросенком с ухватом, ругаясь на весь белый свет. Тот метался, не разбирая дороги, врезаясь то в стол, то в стены, и после нескольких кругов наконец выскочил в дверь. Противный братец захохотал, но матушка ловко стукнула его ухватом по голове.

- Паршивец, - сказала она охрипшим от крика голоса. – Ну погоди! Хоть самые крепкие штаны из кожи натяни сегодня, отец тебя так выпорет, что у тебя зад запылает.

Запахло подгоревшей кашей, и матушка замерла. Теодор воспользовался мигом и скрылся с глаз долой следом за поросенком.

- Что ж за день сегодня! – воскликнула она, опираясь на ухват, и плюнула прямо в очаг, а затем перекрестилась. – Дьявол по вам обоим плачет! И зачем я только вышла замуж за вашего отца? Шла бы за мельника, не знала бы забот… Господи милосердный, хоть остаток дня подари славным!

Ни отец, ни бабка не вернулись домой, даже когда уже начало темнеть. Вернулся голодный Теодор и повинился перед матушкой, получив щедрую порцию подзатыльников и ругательств, Лене подобрала и перебрала рассыпанное пшено, подшила порванный подол, принесла воды, покормила куриц и петуха, и даже постирала свой передник, перепачканный в грязи и иле; подгоревшая каша успела остыть, и мать дважды ставила ее назад в печь, но ни отца, ни бабки все не было и не было, и матушка даже выбегала несколько раз на задний двор, чтобы поглядеть, не горит ли огонек в кузне. Она вернулась бледная и нахмуренная, и Теодор шепотом сказал Лене, будто девчонки, пасшие утят, пропали, и никто их с утра не видел. Лене стало не по себе, но она успокоила себя тем, что в их деревне никогда и ничего не происходило. Отец и бабка, должно быть, отправились на их поиски.

- Идите уж спать, - не выдержала матушка, когда Теодор уже ткнулся носом в стол, задремав. Он пытался повторять псалом, который велел ему выучить священник к воскресенью, но никак не мог вспомнить слов дальше третьей строки. Матушка желала, чтобы он стал певчим в церкви, чтобы быть поближе к господам; отец хотел, чтобы