Пределы страсти - Сьюзен Суон

А когда он наклонился, чтобы приникнуть ртом к ее интимному местечку, Джоанна подумала, что он, должно быть, не видит в этом ничего противоестественного. Многим из ее любовников мысль об этом не пришла бы в голову, а другие посчитали бы, что подобное действо унижает их. Она же учащенно задышала и едва не вскрикнула, когда его язык и губы начали сосать ее «дырочку» точно так же, как недавно сосали сосок.

Вцепившись руками в густые волосы, она понуждала его продолжать начатое. Наслаждение нарастало и нарастало. Под его языком и губами «дырочка» набухала и раздувалась. А потом, возможно, случайно, он прошелся языком по затвердевшей пипочке, ее самому чувствительному местечку. И мощный оргазм потряс ее, застигнув врасплох. Она выгнула спину, изо всех сил вжимая в себя его губы, ахала и кричала, сотрясаемая волнами наслаждения, прокатывающимися по ее телу. Наконец они стихли, и Джоанна медленно пришла в себя.

А Хеймиш улегся на нее, поцеловал в губы, и она почувствовала во рту вкус своей «дырочки». Головка его члена сама нашла влагалище. Положив руки на ягодицы Хеймиша, Джоанна легонько надавила на них, но он, похоже, и сам понял, что нужно делать. Член его до упора вонзился во влажную, горячую, жаждущую «дырочку».

Джоанна подняла ноги и Хеймиш заскакал на ней, как молодой жеребец. К своему изумлению, она почувствовала приближение второго оргазма. И мгновение спустя уже кричала от наслаждения, мышцы ее влагалища с силой обжимали толстый конец Хеймиша, доставляющий ей неземное блаженство.

Лицо Хеймиша светилось от счастья. Рот широко раскрылся, он ахнул и из него вырвался заряд спермы. Какое-то время он метался меж бедер Джоанны, а потом затих. Поднял голову, улыбнулся ей.

— Тебе не пришлось показывать мне все. Кое до чего я дошел сам.

Улыбнулась и Джоанна.

— Это и неудивительно. Ты же мужчина.

— Я сделал все, как надо?

— Да, — выдохнула она. — Даже лучше.

Хеймиш снова поцеловал ее, с любовью и гордостью, его грубые руки погладили волосы Джоанны.

Почтовая карета, покачиваясь, продолжала свой путь, день сменился ночью. Лунный свет посеребрил верхушки деревьев и копны сена. В лесу заухал филин. В карете, обнявшись, спали Джоанна и Хеймиш. Под утро, когда заря уже осветила крыши деревенских домов, обитые железом колеса застучали по вымощенному булыжником двору почтовой станции.

Хеймиш, полностью одетый, помог Джоанне выйти из кареты, протянул ей узел с вещами. Джоанна дрожала от холодного ветра, который гулял по ее голым лодыжкам. Посмотрела на оставшегося в карете Хеймиша, не находя слов. Пришло время расставания, и она внезапно так смутилась, что потеряла дар речи. А впрочем, что она могла ему сказать, кроме «прощай»? Хотя и чувствовала, что этого недостаточно. Она поправила прядь волос, которая выбилась из-под соломенной шляпки, завязала ленты под подбородком.

Увидела, что за воротами стоит телега, на которой сидит фермер, ее новый хозяин.

— Я собираюсь жениться. В следующем месяце, — вырвалось у Хеймиша. Свою тайну он открыл ей с таким видом, будто дарил ей сокровище. — У моей будущей жены есть ферма и маленький ребенок. Ее мужа убили год назад.

Джоанна улыбнулась с легким оттенком грусти. Но потом взяла себя в руки.

— Я желаю тебе счастья. Твоей жене повезло.

— Я живу в соседней деревне. На телеге путь занимает один день. Мы будем соседями. Может…

Кучер щелкнул кнутом, лошади тронули почтовую карету с места.

Джоанна помахала вслед рукой.

— Если тебе понадобится кормилица, ты найдешь меня здесь.

Хеймиш улыбнулся в ответ, вскинул руку. Но она не знала, расслышал ли он ее слова за грохотом обитых железом колес.

ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ

— Говорят, в «Пале» отличный оркестр, — прокричала Моника, перекрывая шум, царящий в заводском цехе по производству боеприпасов. — Тебе бы пойти со мной на танцы, а не сидеть в одиночестве вечер за вечером. Твой Кен должен понимать, что ты не монахиня.

Хейзл Прайс улыбнулась, убрала под косынку прядь светлых волос.

— Он понимает. Кен не такой уж зануда, если сойтись с ним поближе. Но мне кажется, это нехорошо. Мы же обручились, когда он приезжал в отпуск.

— А что плохого в нескольких танцах, нескольких коктейлях? У большинства девушек женихи служат в армии, но они ходят на танцы. Я считаю, и ты можешь пойти.

Хейзл искоса взглянула на Монику. Ее большие груди распирали комбинезон. На добродушном лице темнело масляное пятно. Некоторые девушки считали Монику очень уж ветреной, но Хейзл нравился ее живой характер. Так что неожиданно для себя она согласилась пойти на танцы.

— Я позвоню тебе в семь, — пообещала Моника. — Вот увидишь, тебе понравится.

И теперь, торопясь к автобусной остановке, Хейзл испытывала противоречивые чувства. Приятно повеселиться с подругой, но что за веселье без Кена. Она поравнялась с витриной цветочного магазина, заклеенной крест-накрест липкой лентой, чтобы при близком разрыве бомбы не разлетались осколки. И хотя времени у нее оставалось в обрез, засмотрелась на бутоньерки — маленькие букетики, которые прикрепляли к платью вместо брошки. Ей понравились и подснежники, и анемоны, но взгляд задержался на прекрасной белой камелии, какие носили актрисы в голливудских фильмах. Камелия могла бы оживить ее далеко не новое выходное платье.

Хейзл любила одеваться и носить красивые вещи, но Кен сказал, что в столь тяжелые времена негоже потакать этой привычке. Однако он гордился ее длинными ногами и стройной фигурой. И называл ее «моя Бетти Грейбл[3]». Все говорили, что она и Кен — идеальная пара. И он устраивал ее во всех отношениях, не так ли? Хорошо сложенный, надежный, честный, пусть иногда и излишне самодовольный.

Она попыталась представить себе его лицо. Однако не смогла. Ее встревожило, что она ничего о нем не помнит: ни какие у него на ощупь волосы, ни запаха лосьона после бритья. Возможно, если бы у них были более близкие отношения… Но Кен сказал, что заниматься этим делом до церемонии бракосочетания — грех. Наверное, он был прав. И она чувствовала себя виноватой, потому что ей хотелось большего.

Как-то на Рождество, отдав должное хересу, Кен запустил руку ей под свитер и потискал грудь поверх бюстгальтера. Потрясенная, стыдясь жара, полыхнувшего у нее между бедер, она оттолкнула его. Кен извинился, а потом она не решалась попросить еще разок поласкать ее. Но ей так хотелось, чтобы он погладил ее бедро повыше много раз штопанного чулка, чтобы его рука скользнула под трусики.

Хейзл покраснела, вспомнив, как потом, в темноте, лежа в постели, она подняла ночную рубашку и пощупала себя между ног. Наружные губы ее «киски» раздулись, их покрывала влага. А когда она погладила маленькую пипочку над «дырочкой», то почувствовала, как импульсы наслаждения начали распространяться по всему телу. Сокрушенная чувством вины, она отдернула руку. Хорошие девушки таким не занимаются.