Наследница Магдалины - Элизабет Чедвик

Тяжело дыша, сын и отец уставились друг на друга. Бивший вдали колокол внезапно смолк, и гнетущую тишину разорвал решительный голос Рауля:

— Я больше не могу принимать участие в этой мерзкой бойне! — Он тут же поспешил развернуть Фовеля.

— Куда ты собрался?! — крикнул Беренже.

— Домой, и если меня теперь объявят изменником, значит, так суждено!

— Рауль, заклинаю тебя не во имя божье, а ради любви близких, остановись и как следует подумай! — в отчаянии прокричал Беренже. — Все, что происходит здесь, противно мне точно так же, как и тебе, но это как раз и есть лишний повод, чтобы оставаться в рядах войска де Монфора.

Рауль продолжал скакать прочь, делая вид, что ничего не слышит. Беренже пришпорил коня ему вслед.

— Что будет с замком Монвалан, если ты дезертируешь именно сейчас? Что будет с мамой, Клер и твоим еще пока не родившимся ребенком?! Ты хочешь, чтобы с ними произошло то же самое, что и с этими несчастными?!

Рауль остановил коня у высокой монастырской стены.

— Можешь оставаться с Монфором, если сможешь, — промолвил он, тяжело дыша. — Откажись от меня, усынови моего сына, делай, что хочешь. Выбор за тобой, а я свой выбор уже сделал.

Беренже хотел было ухватить лошадь Рауля под уздцы, как из-за высоких стен обители донеслись душераздирающие крики о помощи, заглушаемые похотливыми стонами северян. Рауль обнажил свой меч. Сквозь пролом монастырских ворот он въехал в хорошо ухоженный сад. Но далее царил полный хаос; Кельи обители уже были охвачены пожаром. Церковная утварь была горой свалена во дворе. Неподалеку стояла телега с двумя запряженными в нее быками. Солдаты спешно загружали ее награбленной добычей. Монашек согнали в угол монастырской стены, и Рауль успел заметить, как они стараются прикрыть своими телами детей, прибежавших в монастырь в надежде на спасение.

Издававшие громкий регот крестоносцы шутя покалывали их кольями, делая при этом неприличные жесты. Громче всех кричала одна женщина, которую уже успели оттащить от остальных. Один солдат держал ее за руки, в то время как другой пытался раздвинуть ей ноги. Подоспевший к ним третий северянин уже спешно снимал портки. Кровь Рауля вскипела от праведного гнева. Ничего не соображая, он пришпорил Фовеля и поскакал прямо на воина, собиравшегося совершить насилие. Молодой де Монвалан с силой обрушил свой меч, почувствовав как, разрубив панцирь, он мягко вошел до кости в плоть. Крови было много, но в глазах у Рауля и так все было красным, так что он почти не обратил на это никакого внимания. Выдернув меч, он развернул Фовеля и ударил второго крестоносца, попытавшегося метнуть в него копье. Затем прошел через третьего. А в это время его отец, войдя в обитель во главе монваланского отряда, уже вступил в бой с людьми де Монфора.

Крестоносец, сидевший на телеге, хлестнул бичом по спинам быков. Животные рванули вперед, и окованные железом колеса заскрипели по земле монастырского подворья. Рауль, пришпорив Фовеля, бросился наперерез, преградив путь телеге. Его сердце выскакивало из груди, а во рту пересохло.

Возница, спрыгнув с телеги, бежал прочь настолько быстро, насколько позволяли его латы. Рауль не стал его убивать. Телега с церковной утварью была куда дороже жизни этого труса. Привязав Фовеля к телеге, Рауль сел на место крестоносца. Время от времени ему приходилось править телегой в замке Монвалан, в особенности во время сбора урожая, но это было лишь частью мальчишеских забав, давно позабытых летних радостей. Теперь, перед лицом смертельной опасности, его прошиб холодный пот. Развернув телегу, Рауль подъехал к перепуганным монашкам. Некоторые из них бились в истерике, но куда страшнее было смотреть на тех, что застыли подобно каменным изваяниям. Беренже уже слез с седла и, зажав ладонью грудь, беседовал со старой монахиней, скорее всего, с настоятельницей обители.

— Ты ранен? — Ярость Рауля сменилась глубоким состраданием. Беренже с трудом улыбнулся.

— Да ничего, ерунда. Слегка царапнуло мечом по ребрам. Кольчуга разрублена, а вот ребра целы.

Не будучи убежден в искренности его ответа, Рауль кивнул в знак согласия.

— Мы не можем оставить здесь этих женщин. Ты же знаешь, что их ждет. Если они спрячутся в телеге, а я накрою сверху рогожей, никто их не увидит. Если даже нас кто и остановит, я скажу, что де Монфор приказал их доставить лично для забав своей охраны. — Ему не понравилось, как судорожно хватает ртом воздух Беренже. — Может, тебя тоже отвезти вместе с ними?

— Да нет же, все это ерунда, я уже сказал тебе! — в раздражении отрезал Беренже и, повернувшись к монахине, продолжил: — Сестра Бланш, вы понимаете, о чем говорит мой сын? Мы постараемся вас спасти.

— Да, я все поняла, — холодно ответила настоятельница. Она стояла, гордо подняв голову, и черты ее лица выдавали благородство происхождения. Несмотря на все кошмары сегодняшнего дня, она по-прежнему сохраняла достоинство и некоторую изящность.

— Мы проповедуем веру катаров, — промолвила она. — Не знаю, имеет ли для вас это какое-либо значение.

Беренже покачал головой, прочертив в пыли полоску краем сапога.

— Я привечаю катаров в своих владениях и ничего не имею против вашей веры.

— И на попятную мы не пойдем. — Рауль вызывающе посмотрел на отца.

— Нет, — с трудом ответил Беренже, ощущая смертельную усталость.

— У нас есть сестринский приют в Нарбонне, — продолжила монахиня. — Если нам удастся выйти за городские ворота, мы сможем укрыться там. — Ее нижняя губа судорожно задрожала, и ей с трудом удалось себя сдержать. — Хотя одному Богу известно, как долго мы сможем оставаться там в полной безопасности. Ну как могут люди, именующиеся христианами, творить подобное?

— Они просто называют себя христианами, но на самом деле таковыми не являются, — заметил Рауль. — Передайте то, что мы вам сказали остальным. Чем быстрее мы уедем отсюда, тем лучше.

Кивнув в знак согласия, настоятельница отправилась к своим монахиням.

— Вне всякого сомнения, теперь мы точно изменники, — с мрачным видом процедил Беренже. — И нас будут преследовать точно так же, как и этих несчастных женщин.

— А ты можешь возвращаться к де Монфору, — холодно бросил Рауль. — Я тебе мешать не буду. — Он указал рукой в направлении ворот.

Беренже отрицательно покачал головой:

— Я не могу. Моя совесть не дает мне покоя. — Он подошел к своему коню и вставил ногу в стремя. Дикая боль пронзила его тело, и он чуть было не лишился чувств.

— Папа! — Почувствовав неладное, к нему подбежал Рауль. Беренже с трудом повернулся к сыну. Лицо рыцаря стало серым, на лбу выступили крупные капли пота. Пытаясь из последних сил сохранить твердость голоса, он скомандовал: