Улыбка золотого бога - Екатерина Лесина

– Спешу. Домой.

– Ну, так это, тут вроде ненадолго. А мужу скажете, что пробка.

– Брату, – неизвестно зачем уточнила Топочка и тоже выглянула в окно. Машин впереди и вправду было немного, с десяток, темные, запыленные, они казались одинаковыми и унылыми. Светофор впереди отчаянно мигал, кто-то с кем-то ссорился, а сбоку, прижимаясь к темно-коричневой кирпичной стене дома, ковыляла старуха с авоськой, в которой позвякивали пивные бутылки. Тяпа, высунув морду, грозно гавкнула на старуху, та погрозила клюкой и выругалась.

Миша тоже так ругается, только страшнее.

– Вот люди, – посочувствовал Серега. – Сами как скоты, а от животных хотят чего-то. Я, правда, кошек больше люблю, но ваша зверюга прикольная. А за брата не переживайте, брат дождется…

Топочка кивнула. Дождется. Он всегда дожидался.

– Но если б у меня была такая сестра, я бы в жизни ее одну из дому не выпустил.

Представив, что Миша ходит за ней и вне дома, Топочка вздрогнула.

Ничего, все обойдется. Она будет свободной, нужно только решить кое-какие вопросы.

Миша ничего не сказал, подхватил куртку и, оттолкнув Топочку, вышел. А вот Серега ей руку подал, помогая из машины выбраться, и предложил подождать, а она отказалась и номер не оставила. Нету у нее номера, ничего нету, кроме Тяпы.

И ее скоро заберут.

Яков

– Вот такое фиговое дело выходит, Яков Палыч. – Ленчику надоело сидеть на подоконнике, и он, спрыгнув, прошелся по комнате, передвинул кресло к шкафу и плюхнулся, вытянув ноги.

– Сапоги почисти.

– Сапоги? А… ну так все равно вымажутся, и вообще ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках, Яков Палыч. Сапоги – это брутально! А в блестящих штиблетах только ботаники ходят.

Ленчик давно уже не был ботаником, с того самого дня, когда решился на коррекцию зрения, после которой торжественно похоронил ненавистные очки. Причем похороны были натуральные, с дорогим, нарочно приобретенным для случая футляром, с двумя красными гвоздиками и прочувствованной речью. На другой день появились джинсы, рубаха и сапоги, а спустя полгода – техасская шляпа, окончательно позволившая Ленчику увериться в собственной брутальности.

– Ты дальше рассказывать будешь? Или все?

– Обижаешь, Яков Павлович, почему все? Дальше у нас Ильве Громова и ее сын, Роман Игоревич Громов. Правда, тут инфы вообще в обрез, она – единственный ребенок в семье, родители – типичные интеллигенты, папа – кандидат химических наук, мама – библиотекарь. В активе самой Ильве – золотая медаль и разряд по плаванию. Брак первый и единственный, причина развода классическая – супруг изменил, разошлись мирно, с ребенком встречаться не запрещала, не шантажировала, денег сверх меры не тянула. Короче, идеальная бывшая жена. Вот только говорят, что Роман – не совсем чтоб громовский…

– А доказательства?

– Ну ты чего? Какие доказательства? Да, Громов проводил экспертизу, причем вроде как по настоянию жены…

– Даже так?

– Угу. Она же и устроила все, институт нашла, договорилась, Громова с сыном свозила и результаты забрала… вот такие, Яков Палыч, кренделя с маком. А ты говоришь – сапоги грязные…

Значит, у Ильве тоже есть повод. Если Роман – не родной сын Громова, думаю, при повторной экспертизе, такой, которую устраивал и полностью контролировал бы сам Громов, возможности для маневра не осталось бы. Если ребенок родной, бояться ей нечего, а если нет… это посерьезнее супружеской измены. Это… пожалуй, самый веский из имеющихся на нынешний момент мотивов.

– Ну что, дослушивать будешь? Фигня осталась.

– Лизхен?

– Елизавета Алексеевна Громова-Святская. Ну, она вроде как из аристократов, наотрез отказалась фамилию менять, вот и вышло… гламурненько так, с претензией на старину. Она вообще девушка с претензией. – Ленчик закрыл блокнот и запихал его в задний карман. Закинув руки за голову, потянулся и, широко зевнув, пояснил: – Родилась в небольшом подмосковном городке Филатове, опять же, единственный, поздний, горячо любимый ребенок в непростой семье. Прежде папочка – партийный функционер, теперь – бизнесмен, мамочка работала в гороно, в настоящий момент находится за границей. В Москву Лизонька приехала учиться, но случайная встреча, как говорится, изменила жизнь простой русской красавицы.

– Леня, говори нормально.

– А я что? Ненормально? По-моему, очень доходчиво. Жизни красивой ей захотелось.

– Это ты сам выводы сделал? Или готовые прислали?

Я начинал потихоньку заводиться, и дело отнюдь не в Ленчиковой манере излагать факты, не в откровенной неприязни к светловолосой утонченной Лизхен и не в том, что я устал уже копаться в чужих жизнях. Наверное, во всем и сразу. Неужели в этом сумасшедшем доме не найдется ни одного нормального человека? Чтоб без скелета в шкафу, без подлости и желания выплыть за чужой счет?

– Яков Палыч, – примирительно сказал Ленчик. – Не заводись, не стоит оно того, сам же говорил, что святым прямая дорога на небеса. Давай я скоро и по фактам. Короче, в Москву она привалила где-то за год-полтора до замужества, поступить не поступила, но устроилась на работу, причем в фирму Громова.

– Секретаршей?

– Курьером.

– Лизхен – курьером?!

– Удивлен? Не вяжется? То-то же, не такая она нежная и неприспособленная, какой выглядит. И пахала в фирме конкретно, жила вместе с бывшим одноклассником…

– Виктор?

– Он самый. Профессиональный стриптизер, ну и альфонс по совместительству.

Что ж, все-таки я угадал, но радости от этого никакой, лучше бы ошибся. Лучше бы улыбчивый красавчик Витя оказался обыкновенным… ну, не знаю, бухгалтером.

Самому смешно от собственных мыслей. И Дусю жаль, а предупреждение мое будет выглядеть попыткой утопить молодого соперника. Черт, какой он мне соперник? Из-за чего соперничать?

– Эй, Яков Палыч, ты слушаешь? Витя наш парень честный, любовью голову дамочкам не дурит, все проходит по обоюдному согласию и обоюдной выгоде… сделка то есть, удовлетворяющая обе стороны. Время сейчас такое, Яков Палыч, каждый продается как умеет… а он на юриста учится, годик всего остался.

– Оправдываешь?

– Неа, говорю для полноты картины и во избежание возникновения предвзятого мнения к клиенту. Сам учил.

– Научил на свою голову.

Ленчик засмеялся. Весело ему, а все ж таки прав: чего я на парня взъелся? Ну, альфонс, так не насильник же. Есть спрос, есть предложение, а мне с моей моралью помалкивать да вымирать, как динозавру. Но Дуся… неужели пойдет на подобную сделку? Богатая невеста, одинокая женщина, старая любовь самоликвидировалась, надо что-то делать с возникшей вдруг свободой. Ну да, вряд ли Громов просил ее хранить верность, но готов спорить, что она и без просьбы ждала…

А сейчас иначе все, сахарный мальчик рядом, улыбчивый, разговорчивый, готовый наизнанку вывернуться, чтобы ей, Дусе-Дульсинее, было хорошо. Как скоро привыкнет, захочет большего? И почему мне настолько отвратительно думать об этом, что я готов поступиться собственными принципами?

На Ленчиковой физии непривычное выражение – удивление и сочувствие. И смущение еще, пожалуй. Кашлянув в кулак, он продолжил прерванный рассказ:

– Тут вроде все ясно, девочке надоело, что мальчик гуляет, или с самого начала у них творческий союз был, но факт фактом – случай с машиной, роман с Громовым, во время которого, заметь, Виктор свалил из квартиры и возвратился только после переезда подружки сюда. Некоторое время после свадьбы они не встречались, но потом вот… короче, она со счета пару раз крупные суммы снимала, похоже, для любовничка.

Обыкновенная, если разобраться, история. Бедный и любимый против богатого и нелюбимого, вот только как далеко хрупкая, изнеженная Лизхен готова была пойти для удовлетворения своего желания – быть с Витенькой и при деньгах? И не могло ли статься, что парочка, придумавшая план с женитьбой, помыслила и другой – с избавлением от постылого супруга? А сейчас, когда завещание Громова слегка нарушило мечты и надежды, вполне может появиться и третий.

– Съезди и поговори. Все?

– Ну… нет. – Теперь Ленчик совсем удивился: – А шестая как? Дуся?

– А что с Дусей?

– То же, что и со всеми. Яков Палыч, ты не заболел, случаем? Чего-то ты совсем раскис, а? У нее ж тоже мотив имелся… короче, родители ее во Внешторге в свое время подвизались.

– Знаю.

– Всезнающий ты наш. В восемьдесят пятом на Дусиного отца дело завели. И чуть не посадили, мало-мало не хватило, когда по распоряжению свыше внимание переключили на сошек помельче, которые и огребли по полной. А сам Гвельский отделался легким испугом.

– Пока не вижу связи.

Не вижу, но чую, где-то в районе затылка – прикосновением невидимой руки к волосам, холодком по шее, замершим сердцем, знакомым покалыванием под левой лопаткой. Ленчик говорит, что у меня хорошая интуиция, не знаю, может, и так, сам предпочитаю определение попроще – чую.