Улыбка золотого бога - Екатерина Лесина

– Вить, Витюш, ну ты постарайся, ну представь, что это я, а не она…

– Лизок, солнце мое, ты вообще, кроме себя, людей замечаешь? – Витенька пульнул виноградиной в зеркало. – Да не хочу я от нее ничего! Понимаешь, просто не хочу! Ну завещали, значит, имели право. Ну ты же тоже не с голым задом осталась, верно? Вот и все. Чего кипишить? Я попробовал, не получилось. Вопрос закрыт.

– Ты… ты же обещал! Ты сказал, что поможешь!

– Я и помог. Сколько мог. Ну Лиз, ну не психуй, лады?

Кто психует? Он что, не соображает, чем может все это обернуться? Ему хорошо, всегда найдется какая-нибудь богатая стерва, которая с удовольствием будет оплачивать безбедную Витенькину жизнь, только где в этой жизни будет мое место? И что станет со мной? Я знаю, что… я не хочу этого.

– Лизок, ну не реви, я попробую еще раз. Ну, честно. Ты только не реви, а?

Яков

Ужин проходил в столовой: приличных размеров комната, в центре которой черным пластиком блестел длинный стол, полукружьями подымались спинки стульев, ярко светила массивная люстра, сияли белизной накрахмаленные салфетки в серебряных кольцах. И бело-голубой фарфор выглядел куда уместнее, чем собравшаяся по случаю ужина компания.

На Дусе коричнево-зеленая хламида, не то платье, не то костюм, волосы собраны в куцый хвостик, полные щеки кажутся еще крупнее и круглее, а глаза, наоборот, меньше, невыразительней. Зато остальные куда как хороши, особенно блондинистый юнец. Смотрит прямо, с вызовом, улыбка нахальная, манеры – профессионального альфонса, и тот факт, что вертится сей красавчик возле Дуси, тоже о многом говорит.

Злюсь. И самому смешно и не до смеха.

Прислуживала хмурая, неопределенного возраста дама. Седые волосы, грубые черты лица, но двигается плавно, ловко меняя экспозицию фарфора на столе. Может, она? Надо бы узнать побольше, но как?

– Яков, – заговорила Алла Сергеевна, – вы не хотите поделиться с нами мыслями? Или, быть может, открытиями?

– Не хочу.

– Получила? – засмеялась Ника. Голосок хрипловат, а вот физиономия заштукатурена со всем прилежанием, и мадам кажется юной и красивой. Готов спорить, что в сумочке, которая болтается на длинном ремешке, лежит фляжка с коньяком.

А момент, кажется, удачный. Во всяком случае, можно воспользоваться, а вдруг что и выйдет.

– Прошу прощения, дамы, – говорю нарочито громко, чтобы привлечь внимание и Топы, задумчиво гладящей собачонку, и увлеченной чтением Лизхен, и Дуси с ее кавалером.

– Слушай, Яша, а ты всегда такой любезный? – Ника одернула подол короткого, блестящего платьица.

– По мере возможности. Но, Алла Сергеевна…

– Можно просто Алла.

– Идет. Алла, скажите, у вашего супруга, когда он еще был вам супругом, имелись… связи на стороне?

– Конечно, – ответила Ника. – Гарик еще тем кобелем был. Связи у него всегда имелись, ни одной юбки не пропускал.

– Да что ты такое говоришь!

– А то. Только такая ханжа, как ты, могла в упор не видеть, что муженек погуливает. Ах, на работе задерживается… ах, срочная командировка… в Шалавинск командировка. Мы, если хочешь знать, год по хатам тусили, пока он наконец не определился.

– С чем определился? – встрепенулась Топочка, спуская псинку на пол. Та мигом шмыгнула под стол. Зацокали коготки, и в ногу, под задравшуюся брючину, сунулось что-то мягкое. Не укусила бы.

Тяпа, чихнув, села и уставилась на меня круглыми выпученными глазенками. Было в этом дрожащем большеухом существе что-то беспомощно-очаровательное. Кстати, на хозяйку похожа.

– Брысь, пошла вон! – шикнула Ника. – Определился с разводом, не с цветом обоев же. Так что, Яша, сто пудов, были бабы. И до меня были, и после, и во время… и нечего психовать, что изменила. Подумаешь, случайно, разок… я ведь не в себе была, какой спрос?

– А с тебя никогда никакого спроса, – ответила Ильве, похлопав по коленке. Тяпа повернулась на звук, открыла пасть, выкатив розовый язычок, но не подошла. – Ника права, Яков Павлович, наш супруг не считал нужным хранить верность… Я полагаю, все-таки вам удалось что-то найти? Намеки? Наметки?

– Скорее всего, лишь подозрения.

– И кого подозреваете? – прошелестела Лизхен, отодвигая книгу. Вздохнула, поправила съехавшую набок шаль, кажется, другую, но тоже белую, тонкой кружевной вязки.

– Пока никого конкретно.

– Жаль, – ответили все пятеро хором.

– Но тогда откуда интерес? – Ильве не собиралась отступать. Ильве желала получить ответы на вопросы, и немедленно. – Или профессиональная тайна?

– Здравый смысл.

– На самом деле, нужно узнать, была ли у Гарика любовница, не сейчас, а раньше, давно, и могла ли она сейчас вернуться, – сказала Дуся, краснея.

– Выходит, здравый смысл распространяется не на всех? Ну, Яков Павлович, чего уж теперь, рассказывайте… в конце концов, все заинтересованные лица здесь… и незаинтересованные тоже.

Долгий взгляд из-под ресниц в сторону блондина, тот выдержал, ответил нахальной улыбкой и что-то шепнул Дусе на ухо. Неужели она не понимает, что интерес у мальчика сугубо профессиональный? Деньги чует, на них и работает.

А рассказать придется, в общих чертах, не вдаваясь в подробности. Все же кое в чем Ильве права, заинтересованные лица здесь. И не права – незаинтересованных нет.

Только спокойнее надо быть, Яков Павлович, спокойнее. Дуся взрослая, сама разберется, а я тут вообще по делу.

– Офигеть, – сказала Ника, когда я закончил доклад. – Ну точно офигеть!

Алла

Не то слово. Господи, ну за что мне все это? Ну почему я не вышла замуж за кого-нибудь другого? Ведь Димка ухаживал, Илья опять же, и Серега… Господи, куда все ушло? И когда? Когда струсила? Гарик перепугался, и я тоже… Пара встреч, гвоздики, в газету завернутые, поход в кино, чтобы было о чем поговорить, кроме… А девчонки в один голос: вариант-вариант, москвич, родители при должностях, удача… Знали бы, откуда у этой удачи ноги росли. И поглядели бы, что из этого вышло. Нет, изменять он не сразу начал. Может, любил все-таки? Хоть чуточку, хоть самую малость, но любил? Хотелось бы думать, какое-никакое, а утешение. Но как мамаша его, свекровь моя, пусть земля ей будет пухом, померла, как бизнесом занялся, то все сразу и переменилось. Тогда он гулять начал.

Ника лыбится, счастливая, что укусила, ну, шавка подзаборная – похлеще Тяпы будет, та хоть воспитанная, а Ника у нас дитя трущоб. Думает, не знаю про сопливое детство и про мамочку ее, а чего тут знать – против генетики не попрешь, вон все ее родословное древо на физии проступает. И про Нику я знала, и про Сашеньку, которая до Ники была, и про Любку, что перед Сашенькой. Не про всех – где тут уследить, но про многих. А что молчала и дурочку из себя строила – так что оставалось? Скандалы и развод? И куда мне, разведенной, идти? Я бы и дальше терпела, если б не она.

А вот сыщик – молодец, всего день, а уже столько накопал, и на Ильве не повелся, за что честь ему и хвала, даже уважать начинаю. Но по поводу вопроса… ответ рядышком, на ладони и даже ближе… только это и не ответ. Не могла Нелли Гарика убить, точно знаю, что не могла.

Но, кроме нее, некому. Рассказать? И если рассказывать, то что?

Яков

– У меня есть одно предположение, – затянувшееся было молчание нарушила Алла. – Старая история… ну, на самом деле даже древняя, и ничего-то в ней нету.

– Ну, если нету, то чего языком трепать.

– Вероника, будь добра, заткнись. Алла, ты не обращай на нее внимания, – неожиданно мягко произнесла Ильве.

– Спасибо. Дело в том… дело в том, что разговор не из приятных. По мне, так просто отвратительный. Я случайно оказалась в курсе…

Вздох, прикосновение пальцев к бледным вискам, капельки пота сквозь слой пудры, и контрастно-желтая в сравнении с жестким белым кружевом манжет кожа. Кажется, история и вправду не из приятных.

– Письмо пришло. Я ведь почту всегда забирала, Гарик вечно забывал, ну а я дома, и вообще… оно Гарику адресовалось. Женский почерк, аккуратный такой, бисерный…

– И ты не утерпела, – констатировала Ильве.

– Ну… в общем, да. Не утерпела. Открыла. Прочитала. Лучше бы я в тот конверт не заглядывала, потом несколько дней спать не могла, Игорь, конечно, объяснил, но все равно, осадок неприятнейший.

Еще один вздох и пауза, нарушить которую не решаются. Слушают все, даже алфонс предельно внимателен, хотя продолжает полировать Дусю восторженным взглядом. Слабо звякает посуда – на столе в очередной раз меняется экспозиция, на сей раз накрывают к чаепитию, едва слышно царапают паркет собачьи коготки, чуть громче, накладываясь на прочие звуки, нарушает тишину дыхание, учащенное и помноженное на пятерых.

– Нелли познакомилась с Игорем до меня, знакомство было недолгим, месяц или два, не больше. Она влюбилась и вбила себе в голову, что Игорь предназначен ей. Она звонила домой, караулила у подъезда…

– Странно, Марина Игоревна ни о чем таком не упоминала, – задумчиво пробормотала Дуся.