Приключения Рольфа - Эрнест Сетон-Томпсон

Охотники поспешили к нему на выручку и освободили его; капкан был без зубцов и не мог ранить его, — он только крепко держал его ногу. Мучительные попытки освободиться и голод — вот самые ужасные результаты каждого капкана; трапперы часто обходят линии своих капканов и ловушек и стараются скорее прекратить мучения животных.

Куонеб решил, наконец, и сам принять участие в ловле лисиц.

— Так ставить капканы можно только для таких животных, как енот, норка или куница… или собака… но не для лисицы и волка! Они слишком умны. Сам видишь.

Индеец вынул пару толстых кожаных перчаток, окурил их и капканы кедровым дымом. Затем вытер подошвы своих мокасинов сырым мясом и, отыскав небольшой заливчик у берега, бросил длинную жердь на песок, по направлению от сухих камышей до воды. В руке он принёс с собой толстый шероховатый кол. Осторожна ступая, прошёл он по жерди и, продолжая стоять на ней, воткнул кол в дно на расстоянии четырёх футов от берега, расщепил его верхушку и в расщелину набил мох, окропив его четырьмя каплями «душистых чар». Затем он взял кусок сосновой смолы, положил её на полку капкана, подержал над ней зажжённый факел, чтобы она размягчилась, и вдавил в неё маленький плоский камешек.

Цепь капкана он прикрепил к десятифунтовому камню и опустил его в воду на половинном расстоянии между колом и берегом. На этот камень он поставил открытый уже капкан таким образом, чтобы все части его были под водой за исключением плоского камешка. Назад он вернулся тем же порядком, осторожно ступая до жерди, которую утащил с собою. Вблизи капкана не осталось, следовательно, ни следов, человеческих, ни запаха.

Постановка капкана была безукоризненна, а между тем лисицы и в следующую ночь не подошли к нему близко. Они должны были освоиться с такой постановкой, кодекс их гласит: «Всякий незнакомый предмет опасен».

На следующее утро Рольфу очень хотелось посмеяться над Куонебом, но тот сказал:

— Эх! Никакая ловушка не действует в первую ночь.

Им не пришлось ждать следующего утра. Ночью Скукум выскочил вдруг с громким лаем. Охотники поспешили за ним и нашли лисицу, она прыгала, как безумная, стараясь вырваться из капкана, который она вместе с каменным якорем вытащила за собой из воды.

Мучительное барахтанье лисицы было тотчас же прекращено. Ей связали задние ноги и повесили её в хижине. Утром охотники восхищались роскошным мехом, который они прибавили к остальным своим трофеям.

30. Вдоль линии капканов

В эту ночь погода изменилась, и к утру подул сильный северный ветер. В полдень с озера улетели дикие утки. К юго-востоку потянулись с громким криком стаи гусей. Ветер становился постепенно холоднее, и мелкие прудки и лужи покрылись тонким слоем льда. Начал даже порошить мелкий снежок, но скоро перестал. Небо прояснилось, и ветер стих, зато мороз усилился.

К утру, когда охотники встали, сделалось очень холодно. Всё покрылось льдом, кроме озера, и они поняли, что наступила зима. Пришла пора ставить капканы. Куонеб поднялся на верхушку горы, развёл небольшой костёр и, бросив в огонь усы лисицы и куницы, несколько капель бобровой струи, немного табаку, запел «Молитву охотника». Вернувшись домой, он сейчас же принялся за укладку одеял, капканов для бобров, оружия и съестных припасов на два дня, не забыл также «душистых чар» и рыбы для приманок.

Капканы были скоро снабжены приманками и поставлены. Каждый капкан индеец выложил мхом, брызнув на него предварительно несколько капель бобровой струи и по одной капле на мокасины.

— Фу! — воскликнул Рольф.

— По этому следу куница будет ходить целый месяц, — объяснил Куонеб.

Скукум думал, по-видимому, то же самое, и если не сказал «фу» то лишь потому, что не умел. Зато он скоро выследил стаю куропаток; Рольф взял птичьи стрелы и застрелил трёх. Грудки их охотники приготовили на обед, а всё остальное вместе с внутренностями и перьями употребили на приманки для куниц и других животных. В полдень они пришли к бобровому пруду, который был уже покрыт тонким льдом, хотя на пристанях, где бобры выходили, по-видимому, недавно на берег, была ещё видна вода. На каждой пристани они поставили по одному стальному капкану для бобра, прикрыв его сухой травой; на расстоянии одного фута от капкана вбила в землю кол с расщеплённой верхушкой, набитой мхом, который предварительно взбрызнули несколькими каплями волшебного вещества. Одно из колец цепи надели на длинную тонкую и гибкую жердь, которую воткнули глубоко в илистое дно, наклонив верхушку её в сторону, противоположную глубокому месту. Способ был старинный и испытанный. Бобр, желая исследовать, откуда идёт знакомый ему запах, попадает ногой в капкан; почувствовав опасность, он инстинктивно ныряет в глубину; кольцо скользит вдоль жерди до самого дна и здесь так туго держится на жерди, что бобр не может подняться на поверхность и тонет.

В течение часа они поставили шесть капканов на бобров и отправились затем охотиться на куропаток, и тут с трудом спасли Скукума от второго приключения с дикобразом. Они убили ещё несколько тетёрок, положили приманки в капканы на протяжении двух миль и сделали привал на ночь.

Под утро пошёл снег и покрыл землю на три дюйма к тому времени, как они встали. Нет ни одного места на земле, где первый снег был бы так красив, как в Эдирондеке. С самой ещё ранней осени начинает природа подготовляться к зиме. Зелёные листья опадают, оставляя на виду пучки красных ягод; ситники скучиваются в группы, принимают золотисто-бурый оттенок и склоняют головки, как бы навстречу серебристому убору; низкие горы и разнообразные ели готовятся принять участие в художественной картине. Вся сцена и постановка на ней — верх совершенства, недостаёт только белого фона. А когда он появляется точно подвенечная фата невесты, или серебряная оправа на украшениях ратного коня или золотистые огни заката, — вся природа облачается в хрустальные одежды, без которых картина потеряла бы своё значение и не имела бы полной законченности. Красота всего окружающего поражала охотников, хотя Рольф не нашёл лучшего выражения своего восторга кроме нескольких слов: «Ну, разве это не красиво!», а индеец стоял неподвижно и безмолвно осматривался по сторонам.

Это единственное место среди восточных лесов, где на снегу можно прочесть множество разнородных рассказов, и охотники в этот день почувствовали, к своему удивлению, что они одарены чутьём собаки, которая по каждому следу читает историю живого существа, пробывшего здесь несколько часов. Несмотря на то, что первый день после бури говорит нам меньше, чем второй, а второй, в свою очередь, меньше, чем третий, на снегу не было недостатка в рассказах. Вот здесь шёл недавно шагом рогатый олень, а другой уходил бегом. Там, где была расположена неприятельская военная линия, крадучись, пробиралась лисица, недоверчиво косясь на ту вот западню. Широкий след этот и несколько следов, отстоящих недалеко друг от друга, принадлежат одному из друзей Скукума, рыцарю многочисленных копий. Прыжки, идущие в продольном направлении, дело куницы. Смотрите, как она бегала в этой чаще, словно собака, а здесь почувствовала человеческий запах. Видите, она остановилась и нюхала; отсюда она ушла и прямо к западне.

— Ура! попалась! — крикнул Рольф, увидя под бревном великолепную куницу, тёмную, почти чёрную, с широкой грудью, отливавшей золотом.

Они повернули обратно к бобровому пруду. Вторая западня соскочила с места, но оказалась пустой, а в следующей они нашли рыжую белку, предмет нежелательный и годный только для приманки. Зато в следующей они нашли куницу, и ещё в следующей горностая. Другие остались нетронутыми, но они получили уже два хороших меха, пока дошли до бобрового пруда. Удача подняла настроение охотников, но предстоящая драгоценная добыча превзошла всякие ожидания. В каждом из шести капканов они нашли большого мёртвого бобра, утонувшего, но неповреждённого. Каждый мех стоил пять долларов, и охотники почувствовали себя богатыми. Случай этот имел для них следующее приятное значение; он показал, что бобры эти настоящие[6] и что никто не охотился на них. Пруды эти могли доставить им пятьдесят шкурок.

Трапперы снова поставили капканы, разделили между собою груз и отправились искать более уединённое место для лагеря, так как не принято разводить костры вблизи бобрового пруда. Сто пятьдесят фунтов бобрового мяса составляли слишком большую тяжесть, которую трудно было пронести несколько миль; отойдя полмили в сторону, они выбрали более низкое, закрытое место, развели огонь и сняли шкурки с бобров. Выпотрошив их, они повесили мясо на дереве в ожидании будущего употребления, а меха и хвосты взяли с собой.

Долго и много прошли они в этот день, снабдив все капканы и ловушки приманками, и вернулись домой поздно вечером.