Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

Когда два дня назад мы с Лави вернулись из пещеры, мать, по своему обыкновению, яростно набросилась на нас. Беднягу Лави отослали на крышу разгребать залежи птичьего помета. Я же отправилась прямиком к себе в комнату, от которой тете было велено держаться подальше.

Йолта и ухом не повела. Она пробиралась ко мне поздно ночью с чашами вина и финиками и слушала мой рассказ о встрече с Иисусом. Я не находила себе покоя с тех пор, как увиделась с ним, и всякий раз перед сном грезила, что он идет ко мне сквозь пелену дождя.

На колоннах в парадном зале горели факелы, стены щедро украшали фрески с изображением гирлянд из фруктов и цветов, переплетенных лентами. Большую часть пола покрывала мозаика из крошечных кусочков белого мрамора, черной пемзы и синего стекла, которые складывались в великолепные фигуры. Там были рыбы, дельфины, киты и морские драконы. Опустив взгляд, я обнаружила, что стою на большой рыбине, заглатывающей маленькую. Еще чуть-чуть — и я смогла бы расслышать свист, с которым рыбий хвост рассекает воздух. Я изо всех сил старалась сдержать восторг, но это было невозможно. Опьяненная и потрясенная, я скользила по мозаике, словно по волнам. Только позже я сообразила, что еврей Ирод Антипа нарушил вторую заповедь с таким нахальством, от которого у меня перехватило дыхание. Он сотворил целое море кумиров. Отец однажды обронил, что наш тетрарх учился в Риме и провел там годы, утоляя жажду прекрасного этим городом. Теперь тетрарх подражал тому миру в своем дворце, сделав его тайным святилищем Рима, который простому набожному еврею никогда не доведется увидеть.

Рядом со мной из ниоткуда возникла мать:

— Ты будешь дожидаться церемонии в отдельных покоях. Нафанаил не должен тебя видеть, пока не придет время. Это недолго.

Она взмахнула рукой, и седовласая служанка повела меня за собой. Мы прошли вдоль портика, мимо крыла, в котором располагались римские бани, и поднялись по лестнице на второй этаж, в спальню, где не было ни фресок, ни мозаик. Она была отделана золотистыми панелями из терпентинного дерева.

— Итак, вот и агнец на заклание пожаловал, — произнес чей-то голос по-гречески.

Я обернулась. Рядом с большой кроватью, застеленной шелковыми покрывалами переливающихся цветов, стояла смуглая, похожая на призрак женщина. Ее черные волосы струились по спине, словно пролитые чернила. Должно быть, Фазелис, жена Антипы. Всей Галилее и Перее было известно, что ее отец, Арета, царь набатеев, вступил в сговор с отцом Ирода Антипы, чтобы устроить брак детей и таким образом положить конец приграничным стычкам.

По слухам, Фазелис, которой тогда едва сравнялось тринадцать, порезала себе руки и проплакала три дня и три ночи, узнав, какая судьба ее ждет.

Ее присутствие на мгновение лишило меня дара речи. От алого платья и золотой накидки захватывало дух, и в то же время мне стало жаль Фазелис, игрушку в руках двух мужчин.

— Ты не говоришь по-гречески или просто слишком робка, чтобы отвечать мне? — В тоне слышалась насмешка, словно я забавляла ее.

Ее слова ударили меня, словно пощечина, и я пришла в себя.

Чувство потери и гнев поднялись во мне. Мне хотелось прокричать ей в лицо, что я помолвлена с человеком, которого презираю, и он платит мне той же монетой. Я едва могу надеяться на встречу с человеком, которого люблю. Я не знаю, что стало с моим братом. Моя жизнь принадлежит словам, однако же мои истории похоронены в земле. Мое сердце ноет, словно выбранные пшеничные плевелы, а она говорит со мной, будто я слабая или глупая.

Пусть она супруга тетрарха, мне все равно.

— Я не агнец! — пророкотала я.

Всполох пламени мелькнул в ее глазах.

— Вижу.

— Ты говоришь с такой снисходительностью, будто между нами есть разница.

— Просвети меня. Пожалуйста. Почему же между нами нет разницы? — Она опять насмехалась надо мной.

— Тебя выдали замуж силком точно так же, как теперь и меня. Разве наши отцы не воспользовались нами в своих корыстных интересах? Мы обе товар, которым можно торговать.

Она подошла ко мне в ароматном облаке нарда и корицы. Волосы у нее развевались, бедра покачивались. Я вспомнила рассказ матери о том завораживающем танце, который Фазелис исполняла, чтобы потешить гостей. Как бы мне хотелось посмотреть на него! Я испугалась, что она собирается дать мне пощечину за дерзость, однако заметила, что взгляд царевны смягчился.

— Когда я в последний раз виделась с отцом семнадцать лет назад, он горько плакал, умоляя простить его за то, что посылает меня в эту пустыню. Он уверял, что им двигали благородные побуждения, но я плюнула на пол перед ним. Никогда не прощу, что он любил свое царство больше, чем дочь. Он сосватал меня за шакала.

Тут я поняла, чем мы отличаемся: отец Фазелис выторговал за нее мир для своего народа. Мой променял дочь на кусок земли для себя.

Она улыбнулась, и на этот раз без издевки.

— Будем друзьями, — сказала она, беря меня за руку. — Не из-за наших отцов или общего несчастья. Будем друзьями, потому что ни ты, ни я не агнец. — Она наклонилась к самому моему уху: — Когда твой жених станет повторять слова благословения, не смотри на него. Не смотри на отца. Загляни в себя.

В тусклом свете факелов мы стояли посреди глади мозаичного моря — я, мои родители, Йолта, Ирод Антипа, Фазелис, рабби Шимон бар-Йохай, Нафанаил, его сестра Зофер и по меньшей мере две дюжины других причудливо причесанных людей, чьих имен я не знала, да и не очень-то хотела знать. Подошвы моих сандалий попирали чешуйчатую спину свирепого морского дракона.

Я никогда не видела Антипу вблизи. Он выглядел ровесником отца, но был более грузен, с выпирающим животом. Умащенные маслом волосы закрывали ему уши, выглядывая из-под нелепой короны, напоминающей перевернутый вверх дном позолоченный котелок. Мочки ушей оттягивали серебряные кольца разного размера, некоторые очень большие. Глаза у него были крошечные, словно финиковые косточки, слишком маленькие для такого лица. Я нашла его отвратительным.

Старый раввин прочел из Торы: «Нехорошо быть человеку одному», а потом произнес слова обряда:

Негоже человеку быть одному.

Негоже человеку без жены вести хозяйство.

У человека без жены да не будет потомства.

Негоже человеку быть без жены, хозяйства и потомства, ибо он нарушает завет Господа.

Долг человека — жениться.

Раввин говорил устало и формально. Я не смотрела на него.

Отец огласил брачный контракт, за этим последовала символическая выплата выкупа за невесту, который перешел из рук Нафанаила в отцовские. Я не смотрела на них.

— Подтверждаешь ли ты непорочность твоей дочери? — спросил раввин.

Я резко вскинула голову. Интересно, начнут ли они теперь обсуждать розовые с коричневым складки кожи у меня в промежности? Нафанаил ухмыльнулся, предвещая бедствия, которые поджидали меня в спальне. Отец помазал раввина елеем в знак моей чистоты. Я наблюдала за происходящим. Мне хотелось, чтобы они увидели презрение, разлитое на моем лице.

Не могу описать, как выглядел Нафанаил, когда читал благословение жениха, потому что не удостоила его даже взглядом. Я не сводила глаз с мозаики, представляя себя где-то очень глубоко под водой. «Я не агнец. Не агнец…»

В пиршественном зале Ирод Антипа удобно устроился на роскошном ложе, подперев голову левой ладонью. Остальные выжидали, гадая, кто же займет место по левую и правую руку от него у центрального стола триклиния, а кого поведут к унылым и тесным скамьям, расставленным у дальних концов других столов. Место в пиршественном зале служило единственным и самым верным мерилом благосклонности тетрарха. Всех женщин, в том числе и Фазелис, собрали за отдельным столом, который находился в самом конце зала, даже дальше, чем столы горемык и неудачников. Тем, кому фортуна не улыбнулась, — впрочем, как и нам, женщинам, — подавали более грубые блюда и менее изысканные вина.