Михаил Строгов - Жюль Верн

В этом месте струи обеих рек смешивали свои чуть разные по цвету воды, и Кама оказывала своему левому берегу ту же услугу, что Ока в Нижнем Новгороде своему правому: чистым, прозрачным течением она оздоровляла его.

И вот теперь Кама открывалась во всю ширь, чаруя взгляд своими лесистыми берегами. Ее величавые воды, пронизанные солнечными лучами, оживлялись там и тут белизной парусов. Прибрежные холмы, заросшие осинником, ольхой, а то и раскидистыми дубами, волнистой линией закрывали горизонт и в ослепительном сиянии полудня сливались местами с синью неба.

Однако эти красоты природы, казалось, ни на секунду не могли отвлечь молодую ливонку от ее мыслей. Ей виделось только одно — цель, которую нужно достичь, и Кама была для нее лишь самым легким путем достижения этой цели. В глазах ее, когда они обращались на восток, вспыхивал яркий свет, словно взглядом своим она хотела пронзить непроницаемый горизонт.

Держа свою руку в ладони спутника, Надя, помедлив немного, повернулась к нему с вопросом:

— Как далеко мы уже от Москвы?

— В девятистах верстах! — ответил Михаил Строгов.

— Девятьсот из семи тысяч! — прошептала девушка.

Был час завтрака, о чем возвестило позвякивание колокола. Надя последовала за Михаилом Строговым в ресторан. Она даже не прикоснулась к таким подававшимся отдельно закускам, как икра, тонко нарезанная селедка, ячменная водка с анисом, которые — согласно обычаю, общему для всех северных стран, будь то Россия, Швеция или Норвегия, — призваны возбуждать аппетит. Надя ела мало, и скорее всего — по бедности, из-за крайней ограниченности в средствах. Поэтому и Михаил Строгов счел своим долгом удовольствоваться тем, что выбрала его спутница, взяв немножко кулебяки — пирога с яичным желтком, рисом и тертым мясом, затем красной капусты с начинкой из икры, а в качестве напитка — стакан чаю.

Тем самым на завтрак не потребовалось ни долгого времени, ни больших денег; не прошло и двадцати минут, как Михаил Строгов и Надя уже поднимались на палубу «Кавказа».

Они уселись на корме, и Надя, понизив голос, чтобы слышал только ее спутник, без каких-либо околичностей объявила:

— Брат, я дочь ссыльного. Зовут меня Надя Федорова. Мама моя умерла в Риге меньше месяца назад, а я еду в Иркутск к отцу — вместе отбывать ссылку.

— Я и сам тоже еду в Иркутск, — сказал в ответ Михаил Строгов, — и сочту за Божескую милость, если мне будет позволено передать Надю Федорову в руки ее отца живой и невредимой.

— Спасибо, братец! — ответила Надя.

Михаил Строгов добавил, что ему удалось получить на путешествие в Сибирь особую подорожную, благодаря которой власти никаких препятствий им чинить не будут.

Надя ни о чем больше не спрашивала. В той встрече, которую Провидению угодно было устроить ей с этим простым и добрым молодым человеком, она видела лишь одно — шанс добраться до своего отца.

— У меня, — сказала она, — тоже было разрешение, дававшее мне право ехать в Иркутск; но из-за постановления нижегородского губернатора оно утратило силу, и без тебя мне не удалось бы выехать из города, где я бы наверняка погибла.

— Как же ты, Надя, — ответил Михаил Строгов, — набралась смелости в одиночку отправиться в путь через сибирские степи?

— Это был мой долг, братец.

— Но разве ты не знала, что из-за мятежа и нашествия пробраться через этот край теперь почти невозможно?

— Когда я выехала из Риги, о татарском нашествии еще не было известно, — ответила молодая ливонка. — Об этой новости я узнала только в Москве!

— И несмотря на это поехала дальше?

— Это был мой долг.

В этом слове заключался весь характер этой храброй девушки. То, что Надя считала своим долгом, она выполняла без колебаний.

Потом она заговорила о своем отце, Василии Федорове. Он был уважаемым в Риге врачом. Делом своим занимался успешно и счастливо жил в кругу близких. Но когда была установлена его связь с тайным заграничным обществом, ему было приказано выехать в Иркутск, и жандармы, явившиеся с этим приказом, без промедлений препроводили его за границу.

Василий Федоров успел лишь поцеловать жену, тогда уже тяжело больную, дочь, которая могла остаться без всякой опоры, и уехал, оплакивая двух горячо любимых людей.

Вот уже два года, как он жил в столице Восточной Сибири, где смог, хотя и почти бесплатно, продолжить свою врачебную практику. Тем не менее он был бы счастлив — насколько это возможно для ссыльного, если бы жена и дочь были рядом. Но госпожа Федорова, уже очень слабая, не могла оставить Ригу. Через двадцать месяцев после высылки мужа она умерла на руках дочери, оставив ее совсем одну и почти без средств к существованию. И тогда Надя Федорова попросила у русского правительства и без труда получила разрешение приехать к своему отцу в Иркутск. Написала ему, что едет. Денег на это долгое путешествие у нее почти не было, и все же она без колебаний отправилась в путь. Она делала, что могла!… В остальном полагалась на Бога.

Тем временем «Кавказ» уже шел вверх по течению. Настала ночь, с ее упоительной свежестью. Из трубы парохода, работавшего на сосновых дровах, сыпались тысячи искр, а к журчанию разрезаемых форштевнем струй примешивался во тьме вой волков на правом берегу Камы.

Глава 9

В ТАРАНТАСЕ ДЕНЬ И НОЧЬ

На следующий день, 18 июля, «Кавказ» подошел к пермской пристани, своей последней остановке на Каме.

Эта губерния со столицей в городе Пермь — одна из самых обширных в Российской империи. Простираясь за Уральские горы, она упирается в земли Сибири. В месторождениях мрамора и соли, среди залежей платины и золота, на угольных шахтах разработки идут полным ходом. И все же Пермь пока еще не стала перворазрядным городом, выглядит она весьма непривлекательно, утопает в лужах, грязи и убожестве. Тех, кто едет из России в Сибирь, это отсутствие удобств не трогает, ибо они едут из центра и всем необходимым обеспечены; но тем, кто приезжает сюда из земель Центральной Азии, было бы, разумеется, приятней, если бы после долгой и утомительной дороги первый европейский город империи встречал их большим изобилием.

Именно в Перми возвращающиеся из Сибири продают ненужные уже повозки, у которых после долгого пути по сибирским равнинам обнаруживаются более или менее серьезные повреждения. И здесь же выезжающие из Европы в Азию, прежде чем на долгие месяцы пуститься в путь по бескрайним степям, покупают летом — повозки, а зимой — сани.

Михаил Строгов уже наметил себе план путешествия, и теперь оставалось лишь приступить к его осуществлению.