Друг вице-короля, или Король мошенников - Гай Ньюэлл Бусби

Прибегнув к испытанной тактике, я и вторую телеграмму убрала в ящик, решив, что Нерон подождет. Впрочем, сделав это, я вызвала больше неприятностей, чем предполагала. Меньше чем через двое суток я получила третье послание — и тогда решилась и немедленно отправилась к вам. Что оно означает, я не знаю, но не сомневаюсь, что оно предвещает какую-то беду моему отцу. Вы прославленный детектив. Поскольку муж в отъезде, отец не в состоянии защитить меня и в Англии у нас нет друзей, я решила, что самым разумным будет посоветоваться с вами.

— Покажите последнюю телеграмму, — сказал Климо, протягивая руку за полоской бумаги.

Первая и вторая телеграммы были совершенно ясны, но третья оказалась настоящей загадкой. Она гласила: “Волнуемся — альфа — омега — шестнадцать — четырнадцать — сегодня — пятьдесят — кусков — приготовьте — семьдесят — восемь — бразильцы — один — двадцать — девять. Нерон”. Климо прочел телеграмму, и гостья заметила, как он покачал головой.

— Моя дорогая леди, — сказал он. — Боюсь, безопаснее для вас будет не рассказывать более ничего, поскольку, признаюсь, не в моих силах помочь вам.

— Вы ничего не станете делать — теперь, когда я объяснила, в каком затруднительном положении нахожусь? Значит, мне остается лишь отчаяться. Сэр, неужели это решение окончательно? Вы и представить себе не можете, как я рассчитывала на вашу помощь.

— Я искренне сожалею, что вынужден вас разочаровать, — ответил сыщик, — но времени у меня крайне мало, и я не смог бы заняться вашим делом, даже если бы хотел.

Стойкость миссис Джефрис не вынесла этого последнего удара, и, прежде чем Климо успел что-либо сделать, гостья закрыла лицо руками и горько расплакалась. Он пытался ее утешить, но тщетно; когда она вышла, слезы еще катились по ее щекам. Лишь через десять минут, когда Климо уведомил домоправительницу, что больше сегодня никого не примет, он обнаружил, что миссис Джефрис оставила в кабинете свои драгоценные телеграммы. Движимый любопытством, детектив разложил их перед собой на столе. Первые две, как уже было сказано, не требовали особых размышлений — они говорили сами за себя, зато третья поставила его в тупик. Он задумался: кто такой этот Септимус О’Грэди из Чикаго, водивший дружбу с другими ирландцами — любителями поговорить о своей злополучной родине? И на что может жить человек, лишенный частных источников дохода?

Затем внимание Климо привлек еще один вопрос. Если у О’Грэди не имелось никаких дел в Англии, что привело его в Лондон и заставило неоднократно ездить в Мидлендс? Эту загадку Климо на время отложил и принялся разбирать последнюю телеграмму. Он ломал голову: кто или что такое упомянутые в ней “альфа” и “омега”? Как они связаны с Нероном, при чем тут шестнадцать, четырнадцать и “сегодня”? Зачем надлежит подготовить пятьдесят “кусков” и семьдесят восемь бразильцев? Каков смысл цифр — один, двадцать и девять? Климо перечитал послание с начала до конца, потом от конца к началу и, как и большинство людей в подобной ситуации, крайне заинтересовался — именно потому, что ничего не понял. Это ощущение не покинуло его, когда он сбросил личину Климо и вновь стал Саймоном Карном.

За ланчем мысль об одиноком ирландце, который лежал больной в доме, где, несомненно, был нежеланным гостем, странным образом притягивала Карна; встав из-за стола, он обнаружил, что никак не может от нее отвлечься. Он не сомневался, что миссис Джефрис что-то знала об отцовских делах, хоть она и отрицала это столь упорно. Но с чего бы ей так пугаться зашифрованных посланий, которые могли оказаться обыкновенными деловыми телеграммами? Не приходилось сомневаться, что миссис Джефрис испугалась. Хотя Саймон Карн и решил не впутываться в это дело, он все-таки пошел в кабинет и достал телеграммы из ящика. Положив перед собой лист бумаги, он принялся разгадывать головоломку.

— Первое слово не требует объяснений, — сказал он, делая соответствующую пометку. — Следующие два — “альфа” и “омега” — мы, не мудрствуя лукаво, расшифруем как “начало” и “конец”, а так как это ничего нам не дает, заменим на “первый” и “последний”. Итак, первый и последний — но что и где? Слова в шифре, буквы в слове, главы фирмы… или организаторы заговора? Следующие два слова, впрочем, тоже выше моего понимания.

Хоть поначалу задачка и казалась неинтересной, вскоре Карн понял, что больше ни о чем не в состоянии думать. Он ломал голову весь вечер, сидя на концерте в Куинс-холле; он размышлял о странной телеграмме, даже когда после концерта отправился с визитом к супруге премьер-министра. Когда перед ужином он катался в парке, колеса экипажа как будто неумолимо твердили: “Альфа и омега, шестнадцать, четырнадцать”, так что в конце концов Карн охотно заплатил бы десять фунтов за правдоподобное решение загадки, лишь бы перестать об этом думать. В ожидании ужина он достал карандаш и бумагу и снова записал телеграмму, на сей раз десятком возможных способов. Но результат был прежним — ни один из вариантов не дал Карну подсказки. Он выписал вторую букву каждого слова, затем третью и четвертую — и так до тех пор, пока не исчерпал все. Получалась сущая нелепица — Карн стоял к разгадке не ближе, чем восемь часов назад, когда миссис Джефрис вручила “детективу” телеграммы. Ночью они ему снились — и не давали покоя, когда он проснулся поутру. Он, впрочем, перестал ломать голову над “шестнадцать-четырнадцать”, но, поскольку их место заняли “семьдесят восемь бразильцев”, облегчения это не принесло. Встав с постели, Карн попытался еще раз. Но через полчаса его терпение истощилось.

— К черту, — сказал он, отбрасывая бумагу, и уселся на стул перед зеркалом, поскольку преданный Бельтон явился с бритвенным прибором. — Хватит с меня. Пускай миссис Джефрис сама разбирается. Ее телеграммы уже и так доставили мне немало беспокойства.

Он откинул голову назад, подставив подбородок намыленному помазку. Но, как бы Карну ни хотелось отвлечься, он чувствовал себя Старым мореходом; слово “бразильцы”, казалось, было написано на потолке огненными буквами. Пока бритва скользила по щеке, Карн перебирал различные ассоциации, связанные с этим словом — акции, орехи, Нативидад, натурщицы, — наконец, словно из глубин кошмара, всплыла даже энциклопедия Наттала. При мысли об этом Карн улыбнулся — чуть заметно. Он знаком велел Бельтону подождать.

— Клянусь богом! — воскликнул он. — Может быть, я таки нашел ответ. Ступайте в мой кабинет, Бельтон, и принесите словарь Наттала.

Он ждал с намыленной щекой, пока слуга не вернулся, неся упомянутую книгу. Карн положил энциклопедию на