Кровь Люцифера - Джеймс Роллинс

— В Венецию?

— Кардинал Бернард лично встретит тебя там.

Рун ощутил холодок беспокойства, догадываясь о причинах этого вызова. После событий в Египте Элисабету отослали в Венецию. Там ее поместили под присмотр и охрану в стены монастыря, точно узницу.

«И что же натворила Элисабета?»

Рун мысленно сверил свои планы. Оставив здесь льва, он намеревался направиться прямиком в Рим, чтобы отдать мешочек с черными камнями — каплями крови Люцифера, добытыми им в песках Египта. Но этот неожиданный вызов требовал, чтобы камни сначала были помещены в надежное место. Рун не хотел, чтобы рядом с Элисабетой оказалось такое средоточие зла.

Он подошел к столу. Патрик, должно быть, что-то угадал по выражению его лица.

— Что еще я должен сделать для тебя, сын мой?

Рун достал из кармана кожаный мешочек и положил на стол. Монах отпрянул, почувствовав зло, исходящее от камней.

— Ты можешь спрятать это здесь, в замке, в кардинальском сейфе? Никто не должен прикасаться к тому, что лежит внутри.

Патрик с отвращением посмотрел на мешочек, но затем кивнул.

— Ты привез с собой немало любопытного, Рун.

Тот пожал руку монаха.

— Сегодня ты освободил меня сразу от двух тяжких грузов, старый приятель. Я ценю это.

Уладив вопрос с камнями, он направился прочь из кабинета, однако на душе было неспокойно. Рун не знал, что ждет его в Венеции. Но одно он знал точно.

Элисабета не обрадуется его визиту.

Тогда Иудеи стали спорить между собою, говоря:

как Он может дать нам есть Плоть Свою? Иисус

же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если

не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить

Крови Его, то не будете иметь в себе жизни.

Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет

жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний

день.              

                                                   Ин. 6:52-54

17 марта, 20 часов 40 минут

по центральноевропейскому времени

В воздухе над Венецией, Италия

Когда вертолет перемахнул через Адриатическое море, Джордан взглянул на часы. Путь из Рима оказался довольно коротким. Впереди сверкала на фоне черной лагуны Венеция, точно драгоценная корона, брошенная кем-то у италийских вод.

В вертолете, помимо них с Эрин, находились трое сангвинистов. Впереди над пультом управления склонился Христиан, а София и Бернард сидели в задней части кабины. То, что кардинал тоже отправился в эту поездку, удивило Джордана.

«Полагаю, Бернард просто устал сидеть в Риме».

И все же кардинал и остальные сангвинисты были искусными воинами. Джордан уж точно не был против дополнительной военной силы, особенно после нападения в подземном святилище. Даже сейчас его живот пылал огнем, который был порожден неким чудом, дарующим исцеление. Тот же самый жар тек по давнему шраму, ветвящемуся через все плечо и верхнюю часть груди Стоуна: то был след от молнии, которая ударила его в его юные годы.

И сейчас к этому плечу привалилась головой Эрин. Джордан мягко сжимал ее руку в своей ладони. Не раз и не два за время этого полета она бросала на него встревоженный взгляд. Он не мог винить ее за это, ведь даже София и Баако были потрясены тем, что он едва не погиб.

Вертолет сильно тряхнуло, и внимание Джордана вновь обратилось к окну, за которым проплывали огни Венеции. Христиан заложил вираж, наклонив воздушную машину ради лучшего обзора.

— Прямо под нами — площадь Святого Марка, — сообщил Христиан по связи — перед полетом все путешественники надели гарнитуры с микрофонами. — Эта красно-белая башня — Кампанила, а здание, похожее на готический свадебный торт, — Дворец дожей. Рядом с ним — базилика Святого Марка. У ордена есть свои владения под этим святым зданием, как и под базиликой Святого Петра. Там мы заночуем после того, как расспросим графиню Батори об этом странном символе.

Эрин стиснула руку Джордана и перегнулась через его плечо, стараясь рассмотреть все то, о чем говорил Христиан.

— Венеция остается неизменной почти тысячу лет, — произнесла она. — Подумать только...

Стоун улыбнулся ее восторгу, однако его улыбка была слегка вымученной. Он по-прежнему чувствовал себя как-то отстраненно. И это выражалось не только в приглушенных эмоциях по отношению к женщине, которую он любил. Сегодня Джордан пропустил и обед, и ужин, но все еще не чувствовал голода. И даже когда он заставлял себя поесть, еда была для него совершенно безвкусной. Он ел скорее из чувства долга, чем из подлинного желания насытиться.

Сержант потер пальцем шрам на животе.

Что-то определенно изменилось.

Это должно было тревожить его и даже пугать, но вместо этого он ощущал глубокое спокойствие, как будто все шло так, как и должно идти. Он не мог облечь это в слова, и потому по большей части избегал говорить об этом даже с Эрин, но в этом почему-то тоже не было ничего неправильного.

У него было чувство, что он становится сильнее и чище.

Пока Джордан размышлял над этой загадкой, Христиан повел вертолет прочь от площади Святого Марка и посадил на крыше роскошного отеля поблизости. Когда винты замедлили вращение, Стоун быстро проверил свое оружие: пистолет, пистолет-пулемет и кинжал. Потом оглянулся на остальных, ожидая, пока Христиан даст им сигнал, что можно выходить наружу.

Эрин выглядела бодро, но Джордан заметил тени у нее под глазами. Для обычной женщины гражданской профессии она слишком многое испытала за такое короткое время. У нее не было времени отдохнуть и прийти в себя по-настоящему, осознать все, что она узнала за прошедший год.

Христиан, сидящий в пилотском кресле, махнул рукой — мол, можно выходить. Но София задержала их, явно желая идти первой. Во время полета невысокая индианка сидела, полуприкрыв глаза, и от нее исходило ощущение покоя. Было ли это чувство порождением ее веры или неестественной способности сохранять неподвижность, Джордан не знал. Теперь же она открыла дверцу вертолета и спрыгнула на посадочную площадку с удивительным изяществом.

Бернард последовал за ней, явив не меньшую ловкость. Когда кардинал оказался на открытом воздухе, порыв ветра взметнул полы его темного плаща, явив миру алое облачение, — знак сана. Хотя всю дорогу Бернард провел в молитвах, набожно сложив перед собой обтянутые перчатками руки, похоже, это не помогло ему обрести спокойствие.

Та, ради которой они предприняли это путешествие через всю страну, Элисабета Батори, скорее всего бросит им всем нелегкий вызов. Особенно кардиналу — между ним и этой женщиной лежала долгая и кровавая история. Они враждовали между собой не одно столетие.

Христиан, поднырнув под все еще медленно крутящиеся лопасти вертолета, подошел к дверце и предложил руку Эрин, чтобы помочь ей выйти из машины. Поднятый винтами ветер разметал светлые волосы Грейнджер, образовав вокруг ее головы призрачный нимб — как раз в тот момент, когда она оглянулась на Джордана. Ее янтарные глаза мерцали в звездном свете, щеки горели, а губы были чуть приоткрыты, словно в ожидании поцелуя.

На миг ее красота, словно стрела, пробилась сквозь горячий туман, наполнявший душу Джордана.

«Эрин, я люблю тебя».

Он мысленно поклялся, что это чувство не исчезнет никогда, — но втайне гадал, сможет ли сдержать этот обет.

20 часов 54 минуты

Элизабет, полностью одетая, лежала на жесткой кровати

в своей монастырской келье и следила за игрой бликов — городские огни отражались от вод канала и бросали причудливые отсветы на потолок. Ее мысли были за пол мира отсюда, там, где находился сейчас Томми.

Графиня дотронулась до телефона, спрятанного в кармане ее юбки. Как только окажется на свободе, она придумает, как помочь мальчику. Ее дети были отняты у нее. Она не позволит, чтобы такое случилось с Томми. Никто не отнимет то, что принадлежит ей.

Элизабет повернула голову к окну, туда, где в маленьком отверстии под куском отбитой штукатурки она спрятала украденный ключ от лодки Берндта. Сейчас ей оставалось только ждать, пытаться дышать спокойно, заставлять сердце биться ровно. Она не могла позволить, чтобы немногочисленные сангвинистки, живущие здесь, в монастыре, наравне со смертными монахинями, ощутили ее тревогу и раскрыли ее план: ведь в эту самую ночь она намеревалась тайно покинуть эти стены.

Гостям было положено возвращаться в монастырь вплоть до полуночи, и как обычно, Эбигейл будет дежурить в приемной до тех пор, пока двери монастыря не запрут на ночь. После этого монахиня уйдет в свою келью в дальней части здания. Но Элизабет не могла рассчитывать на крепкий сон Эбигейл. Графиня помнила, как в бытность ее стригоем ночь всегда наполняла силами ее тело, требуя выйти под открытое небо и наслаждаться прикосновением лунного и звездного света к коже. Сангвинисты, должно быть, подвержены тем же соблазнам, пусть и пытаются усмирить их при помощи молитвы.