За пивом! Крупнейший пивной забег в истории, воспоминания о дружбе и войне - Джон Донохью

Опасаясь террористов, большинство сайгонских гостиниц предпочитали держать питейные заведения на крышах, но бар в «Каравелле» был лучшим! Я полюбил это место – с его толпами журналистов и беженцев изо всех уголков страны, с его дымящимися косяками и пивом и бесконечным потоком историй.

Наконец наступил день, когда клерк в консульстве, пробежав пальцем по списку, сказал:

– Донохью, Джон? Да, ваша выездная виза готова.

– Хвала Господу!

– Это хорошие новости…

– Что значит «хорошие новости»? А какие тогда плохие?

– Ну, ваш корабль ушел из Манилы.

– Какой сюрприз! – не сдержал я сарказма. – Кто бы мог подумать!

Однако, продолжил клерк, есть другой корабль, который сейчас там же, и его капитан согласен взять меня на борт. Есть и утренний рейс в Манилу с авиабазы Таншоннят[68] – в среду, 31 января 1968. То есть завтра.

– Если у вас намечена вечеринка, то пейте поменьше, – предупредил он меня. – Утром на дорогах будут пробки. Сегодня ведь Новый год по китайскому лунному календарю, если вы не в курсе.

О, еще бы я был не в курсе! В «Каравелле» всю неделю только об этом и говорили. По-вьетнамски этот праздник называется Тет и отмечается намного шире, чем у нас. Местные жители возвращаются в свои деревни, встречаются с родственниками и поминают предков. Среди журналистов ходил слух, что Хо Ши Мин и генерал Зяп обратились к Джонсону с просьбой о перемирии на эти недели, и президент дал согласие. Якобы он уже приказал прекратить бомбардировки Севера.

Я поблагодарил клерка и поспешил в южновьетнамский Госдеп за визой.

– Донохью! – окликнул он меня.

– А?

– С Новым годом, мужик!

Глава 18

Старый приятель

Что ж, у меня был паспорт, и в нем наконец красовалась виза. Я почувствовал, что впервые за долгое время дела приходят в порядок, и отправился на улицу Тчу-До, чтобы это отпраздновать. Заприметив бар, где раньше вроде не был, я заглянул внутрь через витрину, чтобы решить, хочу ли я туда. И что я вижу? Там, на табурете у стойки, словно в старые добрые времена, сидит Джонни Джексон (назовем его так) – моряк, с которым я плавал раньше. Вот с кем я всегда обожал тусоваться! Он знал, наверное, каждое злачное местечко в каждом порту. Он был постарше меня, а значит, и повидал больше.

Я вошел в заведение и хлопнул его по плечу:

– Ваше удостоверение, матрос!

Джонни полез было в карман, но затем обернулся и уставился на меня, выкатив глаза.

– Чики?! – рассмеялся он и покачал головой.

– Джонни! Как ты, мужик?

– Ты откуда, Чики? С какой посудины?

– Ни с какой, я на приколе.

– На приколе в Сайгоне?!

– Ну, это длинная история, а мне бы сейчас горло смочить.

Мы просидели с ним пару часов, травя байки. Джонни теперь служил на «Лаймоне», корабле-рефрижераторе, который таскал замороженные припасы для армии. Все, от черники до стейков.

– Эй, Джонни, – сказал я, – а может, махнем сейчас к тебе? Нанесем визит вежливости, так сказать.

Белоснежное судно, спущенное со стапелей в 1945-м, под самый конец войны, нависало над флотилией речных сампанов[69], как айсберг. Во время долгого пути через Тихий океан «Лаймон» бережно хранил во льду семь тысяч тонн продуктов. Это был один из кораблей Великого белого флота «Юнайтед Фрут Компани». В мирное время он доставлял в Штаты бананы из Центральной Америки, а теперь был зафрахтован ВМФ США в качестве корабля Службы морского снабжения.

Вьетнамская служба безопасности пропустила меня на пирс, а патруль военной полиции разрешил подняться с Джонни на борт, после того как я показал им свою моряцкую карточку. Гостеприимный Джонни отвел меня в трюм, к холодильникам, и распахнул один. Там было все, что только можно себе вообразить: лобстеры, гамбургеры, мороженое. Понятия не имею, для кого это изобилие предназначалось, – надеюсь лишь, что не исключительно для офицеров. Затем он пригласил меня на шикарный ужин, приготовленный из деликатесов, что перевозил «Лаймон». За столом собрались и другие моряки, которые по-братски посочувствовали моим приключениям. Наскоро пустив шляпу по кругу, они собрали мне сотню долларов наличными и поделились свежей одеждой, хотя, положа руку на сердце, мне бы и этих лобстеров с пивом хватило за глаза. Но мы с ними были в одном профсоюзе. Такое не забудешь!

Джонни отвел меня в сторонку и сказал:

– Глянь-ка на небо, приятель.

– А что там? Южный Крест? – спросил я, имея в виду созвездие, которое с незапамятных времен любой моряк искал на небе как благой знак.

– Нет, мужик, Луна! Там вон, смотри! – указал он.

– Да это же просто месяц! И тот еле видно.

– Именно. А завтра и его не будет. Знаешь, что это значит здесь, в Наме?

– Нет.

– Это же китайский Сочельник! Ну, как у нас дома, в Чайна-тауне. Они считают новый год с молодого месяца и в такие ночи возносят молитвы своим прапрадедам и прапрабабкам, загадывают желания. Называется Тет. Они объявили перемирие, чувак! Время для хорошей вечеринки! Слушай, – продолжил он, – у меня тут есть подружка, с которой я вижусь каждый раз, как захожу в Сайгон. У нее небольшой танцклуб на юге. Я сейчас к ней, давай со мной! Местечко – огонь! Я поспрашиваю парней, кто-нибудь наверняка одолжит тебе вечерний прикид.

Я, конечно, боялся прозевать утренний рейс, но сытный ужин и лишние деньги в кармане здорово меня приободрили. Я подумал, что успею оттянуться без особых проблем, и махнул рукой:

– Почему нет? Я тоже не прочь загадать пару желаний!

Глава 19

С Новым годом, Персиковый Цвет!

Мы наняли двух ребят на мотороллерах, чтобы те отвезли нас в танцклуб ниже по реке. Это оказался домик, построенный на сваях над водой, – наполовину из дерева, наполовину из бамбука. Тростниковую крышу подсвечивали праздничные гирлянды. Неожиданно, но внутри крутили пластинку «Ширэлс»[70], так что до нас долетала мелодия «Солдатик мой»[71]. Увидев нас, подружка Джонни выскочила наружу и бросилась ему на шею. Джонни удивил меня, защебетав с ней по-французски. Они обменялись какими-то пустяшными нежностями, затем она перешла на ломаный английский:

– Ты привезти мне американские пластинки, Джонни?

– Конечно, детка. Самые свежие!

Джонни преподнес ей стопку виниловых «сорокапяток» и опять, обняв за талию, принялся шептать ей что-то на ухо. Она хихикала.

Настоящего музыкального автомата тут не было, зато стоял переносной проигрыватель в