Родные гнездовья - Лев Николаевич Смоленцев

— Так, может, любви-то ради и помочь надо — такое не забывается.

— Да как я ему сейчас помогу? Наладится путь — вместе с Верой отправлю, ей тоже после гимназии учительствовать пора.

— Отправь его, Алексей, сейчас... Отправь, Вера тут его дождется.

— На чем же в такую пору я его отправлю?

— Господи! Он, начальник такого края, меня же спрашивает! Дай открытый лист с визой «Весьма срочно», снабди деньгами, письмами по всем земским станциям, сообщи своим — ты же по всему тракту был исправником. Что тебе, в Койнасе, Пинеге или в Холмогорах не помогут? Отправь налегке, багаж казенным грузом пошлешь по зимнику.

— Ишь ты, все рассчитала, — начал сдаваться исправник.

— Грех, Алексей, не помочь такому молодцу.

— Ладно, что с вами делать — помогу.

Журавский, отказавшись от даровых казенных денег и заняв их у Нечаева, все остальное принял с большой радостью — открывалась возможность попасть в Петербург вовремя. Вера решительно заявила, что поедет провожать его до Мылы, где происходила первая смена лошадей. Алексей Иванович, боясь отпустить ее одну, уговорил Арсения Федоровича прокатиться по тракту до первой деревни, благо была она, по печорским понятиям, недалеко — восемьдесят верст.

Дорогой, когда кошевка с тряской болотной гати выкатывалась в светлые запечорские сосновые боры, Нечаев рассказывал Журавскому о работе в уезде нынешним летом политссыльного Владимира Русанова.

— В нашем уезде возникла большая крестьянская задолженность по податям, — пояснял казначей, — хотя, казалось бы, и подати невелики да и крестьяне живут небедно. Для выяснения причин этого Ушаков, управляющий архангельской Казенной палатой, попросил у вологодского губернатора разрешения использовать ссыльного Владимира Русанова, занимавшегося до того обследованием крестьянских хозяйств в Усть-Сысольском уезде. Русанов приплыл с верховьев Печоры на лодке и остатки лета прожил у меня. Любопытный человек.

— Чем же?

— Пока плыл сюда, пытался составить проект канала из Камы в Печору, а закончив работы у нас, отправился на той же лодчонке на побережье Ледовитого океана.

— Кто он: гидролог, океанограф?

— Нет. Его арестовали за политику в последнем классе гимназии.

— Действительно странный человек, — пожал плечами Андрей. — В архивах Петербурга, Арсений Федорович, пылятся несколько серьезных проектов канала между Камой и Печорой. Первый проект составил контр-адмирал Рибас еще в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, через сто лет провел изыскания генерал-майор Паренц. Интересный проект представил крестьянин Суслов и даже получил субсидию на расчистку водных путей, но его подсек Сибиряков со своим трактом.

— Смотри ты! — удивился Нечаев, — Володя Русанов, поди, не знал о них, иначе зачем бы с пустыми руками пошел на волок промеж речек Волосницы и Березовой?

— Вероятно...

— Хватит вам серьезничать, — перебила Андрея Вера. — Скоро, Анри, у нас росстани, а ты ни слова со мной, — надула она губки.

— Прости, Вера, — мягко улыбнулся Андрей.

«Слов нет: красивые и хваткие у Алексея Ивановича девки, — подумал казначей, — но не в ней твое, Андрюша, счастье — уж больно разные вы, а понять этого не хотите».

— Арсений Федорович, — вновь повернулся к нему Андрей, — профессор Павлов и его ученик Александр Черных не были этим летом тут?

— Не было слышно. А что? — заинтересовался казначей.

— Прошлой осенью мы с ними плыли на пароходе до Архангельска, а потом ехали в одном купе поезда до Москвы. Вот и Вера помнит обаятельного профессора Алексея Петровича и Александра Черных из Московского университета, — призвал в свидетели явно скучающую Веру Журавский.

— Помню, — вздернула носик печорянка, — что Алек-Алек был более внимателен ко мне.

— Какой «Алек-Алек»? — не понял казначей.

— Так они с вашей Кирой прозвали Александра Александровича Черных, ухаживавшего за ними обеими, — пояснил с улыбкой Андрей. — Но я о другом: намечается интересный спор между московской и петербургской школами геологов. Профессор Павлов весь западный прогиб Северного Урала относит к соленосной провинции, где, по его утверждению, не может быть залежей каменных углей. Александр Черных горячо поддерживает своего учителя. Он родом из Соликамска. Его дед и отец — управляющие солеваренных заводов — занимались горным делом очень серьезно, имеют свои труды по соленосности Камы и Вычегды.

— Смотри-ка ты: стало быть, Александр Черных рудознатец в третьем колене!

— Да, Арсений Федорович. Способный, интересный он человек. Но, смею полагать, и он, и его учитель в такой категоричности, что в соленосной провинции не может быть промышленных залежей каменных углей, будут неправы. Прав будет Федосий Николаевич Чернышев, возглавляющий столичную школу геологов. Я везу ему подтверждение...

Вера, воспользовавшись тем, что утомленные к полудню лошади перешли с рыси на шаг, легко выпорхнула из плетенки и обиженно пошла по хрусткому беломошнику в сторону. Андрей, извинительно глянув на Арсения Федоровича, оборвал себя на полуслове и выпрыгнул вслед за ней, тихо окликнув:

— Вера, обожди.

— Версты через две Усица, на обед встанем, Андрей Владимирович, — громко сказал казначей. — Погуляйте...

...Андрей и Вера шли по бордово-зеленому брусничнику, до того густому и спелому, что, как ни осторожно норовили ступать они, сапоги и ботинки их были красны от сока. Они давно помирились. Вера склонялась, одним потягом ладони вверх набирала полную горсть крупных ягод, останавливалась и призывно тянула руку к губам Андрея. Он склонял обнаженную голову, брал ее мягкую ладонь, сложенную ковшичком, в свои затверделые руки, и губами набирал в рот ягод, раздувая крылья тонкого носа от волнующего молочного запаха. С затаенным дыханием Вера ждала, когда он, разжевав и проглотив ягоды, поцелует ей запястье, потом поднимет голову, нежно привлечет к себе и поцелует губы.

— Андрей, мой Андрей, — шептала Вера и гладила его густые, вьющиеся волосы. — Находка ты моя нежданная...

Они шли дальше. Золотились в осенних мягких лучах солнца стволы редких высоких сосен. Брусничник сбегал в распадок, на другой стороне которого показалась станционная изба. За ней алели пожухлые лиственницы. Подсиненный воздух был до того чист и прозрачен, что, казалось, не будь впереди Тимана — виден был бы Архангельск.

Глава 5

ВЕЧНЫЙ ЗОВ

Как ни спешил Журавский в Петербург,