Самая таинственная тайна и другие сюжеты - Борис Акунин

«Мемориал» создан для того, чтобы — если удастся — вспомнить каждого. Когда человек, живущий сегодня, просто произносит вслух имя другого человека, убитого семьдесят или восемьдесят лет назад, тот словно воскресает из небытия и перестает быть историческим «навозом».

В этот раз в очереди было очень много народу, я простоял три часа. Намерзся, устал, но не жалею. Было время ощутить что-то вроде связи с четырьмя людьми, чьи имена были напечатаны на доставшемся мне листке.

Дождавшись очереди у микрофона, я пообещал, что постараюсь хоть что-то разузнать о моей четверке, — это минимум того, что я могу для них сделать. Им-то это не нужно (хотя кто знает?), а вот мне самому — даже очень.

Мои четверо — люди маленькие, неисторические. И всё же кое-что про их погубленную жизнь я теперь знаю и готов рассказать вам.

29 октября я переписал себе с листка следующие сведения:

1. Кронгауз Лев Данилович. 39 лет. Старший лейтенант госбезопасности. Расстрелян 7 марта 1939 года.

2. Кротков Михаил Алексеевич. 45 лет. Инвалид труда. Расстрелян 25 марта 1925 года.

3. Кротовский Мечеслав Константинович. 34 года. Электросборщик завода электромедицинского оборудования. Расстрелян 9 августа 1938 года.

4. Кругликов Филадельф Иванович. 46 лет. Инженер Московского машиностроительного треста. Расстрелян 17 августа 1930 года.

1. Лев Данилович Кронгауз родился в селе Старое Мстиславского уезда Могилевской губернии (то есть в черте оседлости), в 1900 году. Образование имел «низшее» — стало быть, происходил из еврейской бедноты, которая почти поголовно подалась в «красные». «Старший лейтенант госбезопасности» — это две «шпалы», по-армейскому майор. Руководил отделом госбезопасности в московском метрополитене — по тем временам, между прочим, ответственная должность. По крайней мере, сам не арестовывал и не расстреливал — за это спасибо. Естественно, член партии. Жил на улице Малая Лубянка, д. 16, кв. 94 (так что если его взяли дома, везти было недалеко).

Арестован 9 июня 1938 года — одна из последних жертв «ежовской» волны репрессий. Не знаю, какого рода сведения выбивали следователи из Льва Кронгауза, но допрашивали его в печально знаменитой Сухановке, пыточной тюрьме. В письме-ходатайстве арестанта говорится: «Я был хуже животного. Рядом со мной нельзя было стоять… В камеру меня уносили на одеяле». Если за время чекистской службы Кронгауз и участвовал в преступлениях, то предсмертными страданиями и мученической смертью он свою вину искупил.

Вот этот дом. Ночной звонок. «Вам телеграмма»

Обвинения были вздорные: шпионаж в пользу польской разведки и участие в террористической организации. Расстрелян на Донском кладбище.

Вечная память.

2. Михаил Алексеевич Кротков 1880 года рождения был коренным москвичом. Из личных дворян. Образование среднее — значит, окончил гимназию или реальное училище. Понятное дело, беспартийный — с таким нехорошим происхождением. Почему стал «инвалидом труда», не знаю. Жил в Ермаковской Роще (был такой квартал за Шмитовским проездом). Арестован в относительно травоядное время — 14 ноября 1924 года. Обвинялся в шпионаже и участии в контрреволюционной террористической организации. Может быть, действительно, враг советской власти? Приговор вынесен коллегией ОГПУ. Место казни — Яузская больница. В двадцатые годы она была отдана ГПУ, там в подвале расстреливали.

Совсем немного дополнительных сведений добыл я о Михаиле Кроткове. Жалко.

Вечная память.

3. Мечеслав Константинович Кротовский родился в 1904 году в городе Двинске. Образование незаконченное среднее — видимо, революция помешала. Беспартийный. Быть электросборщиком на заводе электромедицинской аппаратуры — для тридцатых годов престижная и высокооплачиваемая специальность. Жил по адресу: Колодезный пер., д. 7, кв. 77. Арестован 16 марта 1938 года, на самом пике массовых репрессий. С заграничным местом рождения (буржуазная Латвия) и криминальной национальностью (поляк) у бедного Кротовского было мало шансов уцелеть. Его расстреляли по представлению комиссии НКВД как «польского шпиона» 9 августа 1938 года на Бутовском полигоне — там в 1937-38 гг. убили больше 20 тысяч человек.

Вечная память.

Прохожу мимо чуть не каждый день, а не знал

4. Человек с редким именем, Филадельф Иванович Кругликов, родился в Астрахани в 1884 году. Он из «бывших», беспартийный. Имел высшее образование. До революции жил в родном городе и в 1916 году был товарищем казначея (уважаемая общественная должность) в Обществе народных университетов. В двадцатые годы работал в Нижегородском университете. Потом преподавал в Химико-технологическом институте имени Менделеева. Перед арестом жил в Москве: Котельническая набережная, д. 321, кв. 4 (пять минут от моего дома). Судя по тому, что служил инженером в машиностроительном тресте и взят в начале 1930 года, возможно, проходил по одному из так называемых «отраслевых» дел, примыкавших к шумному «Процессу Промпартии» — когда на старых специалистов попытались свалить вину за неуспехи Пятилетки.

«Букет» обвинений пышный: тут и участие в контрреволюционной организации, и шпионаж, и вредительство, и подготовка террористического акта. Даже что-то многовато для одного человека. Расстрелян 17 августа на Ваганьковском.

Вечная память.

Фотографий, естественно, я не нашел. Может быть, кто-нибудь из родственников или потомков откликнется? Хотелось бы посмотреть на лица.

В общем, вот. Четыре забытые щепки с большевистского лесоповала. Но вы прочитали про них — и уже не щепки, уже не забытые.

P.S. Из письма, которое пришло после этого поста, от внучки Льва Кронгауза: «…У него оставалась жена, дочь чуть старше 10 лет и совсем маленький сын. Он хотел, чтобы они выжили».

О стервозности кармы

17.11.2012

Когда-то я уже писал о том, как меня возмущает черный юмор судьбы, играющей с человеком в кошки-мышки: то прижмет когтистой лапой, то вроде бы отпустит и даст побегать, но в конце обязательно сделает цап-царап, да иногда еще с особым цинизмом.

Есть люди, вся жизнь которых — сплошное сальто-мортале. Расскажу про одного из них.

Он принадлежал к прекрасной или опасной (в зависимости от точки зрения) породе молодых бунтарей, которая у нас в России не переводится: пассионарный борец с несправедливостью. Сейчас такие ходят тридцать первого на Триумфальную или дерутся на демонстрации с ОМОНом. На рубеже XX века они повалили в боевики и террористы.

Студент Петр Карпович

Виновата была, как обычно в подобных случаях, власть. На усиление общественного протеста она реагировала неадекватно, особенно нервно относясь к студенческому движению. К исходу ХГХ столетия террор, казалось, ушел в прошлое, тогдашнее «гражданское общество» училось бороться с самодержавием не бомбами и пулями, а словом. Но тут в правительственных кругах взяла верх партия «закручивания гаек». (Я не подмигиваю с намеком на сегодняшнюю ситуацию, сейчас всё иначе и страна совсем другая. Просто описываю, как было.)

Политически активных студентов стали выгонять из учебных заведений, отправлять в ссылку «в административном порядке» (то есть без суда и следствия). Кто-то ушел в подполье, кто-то сбежал от ареста за рубеж. Среди последних был и 25-летний Карпович, исключенный из Юрьевского университета за противоправительственную агитацию.

Зимой 1900 года министр просвещения Боголепов подписал приказ, по которому 183 студента Киевского университета были не только отчислены, но и отданы в солдаты. Эта идиотская мера подняла всю оппозиционную Россию на дыбы. Терпение кончилось.

В студенческих кружках и ячейках заговорили о возмездии. Травоядных либералов больше никто не слушал. Тон стали задавать молодые и горячие проповедники «добра с кулаками». Именно с боголеповского приказа, не столь уж кровожадного по меркам более поздних времен, и началась эпоха большого революционного террора, в конце концов приведшая к революции.

(Удивляться, собственно, нечему. Вообразите, что завтра приказом министра образования где-нибудь в МГУ составят списки студентов, которые ходили на Болотную, и одним росчерком пера всех исключат, а заодно лишат отсрочки от армейской службы и развезут под конвоем по военкоматам. Представляю, что началось бы.)

Бедный Боголепов, в прошлом профессор римского права, пал жертвой собственного дуболомства и общественного ожесточения

Бывший студент Карпович, который томился в Берлине от бездействия и мечтал о Самопожертвовании во Имя Великого Дела, немедленно выехал в Россию. Теперь он знал, что нужно делать.