Повести - Анатолий Черноусов

«Дисбаланс!» — холодея подумал Андрюха.

Сейчас порвутся резьбовые соединения, расползутся сварные швы, изогнутся, искорежатся стальные фермы!..

Тележку, мост, виадук, всю машину — трясло; машина будто сошла с ума.

И все словно сошли с ума.

Окаменели.

Мастер стоял белый, без кровинки в лице.

У Андрюхи на затылке шевелились волосы.

— Выключа–а–ай! — заорал он во все горло и в два прыжка очутился возле остолбеневшего электрика.

Электрик очнулся, и они в четыре руки стали давить на красные стоп–кнопки.

Грохот начал стихать.

А когда в машине перестала дрожать последняя стальная ферма, когда наступила необычная, можно сказать, космическая тишина, когда пришло осознание того, что все остались живы, что и машина–то, в общем, не развалилась, ставь новую плицу и… вот тогда они переглянулись, и ими овладела нервная изнуряющая веселость…

Не слушая друг друга, взахлеб принялись рассказывать один другому, как брызнули чугунные осколки, как зазвенело стекло, как затрясло машину, как Андрюха–практикант, будто тигра, бросился выключать.

И смеялись, смеялись, смеялись. Оттого, видно, что машину–то могло разнести в куски, что осколком–то могло и по голове… Очень даже просто могло. Но вот пронесло — все живы, у всех все цело. И бригада изнемогала от смеха… Сочно, заразительно хохотал мордастый Пашка, беззвучно вздрагивал плечами Шура Панкратов, басом грохотал Багратион; обливался слезами вконец ослабший Сеня.

Глядя на них, «заржал» и Андрюха.

— Прекратите!! — страшным голосом вдруг крикнул мертвенно бледный мастер. И выругался матом.

А когда все умолкли, он жестким голосом спросил:

— Кто закреплял плицу на роторе?

Все молчали.

— Ты? — мастер впился глазами в распаренную физиономию Сени–школьника.

— Не я, честное слово, не я! — испуганно забормотал Сеня.

— Ты? — мастер повернулся к Шуре Панкратову.

— Пошел ты!.. — Панкратов махнул рукой и отвернулся с видом оскорбленного человека.

— Ты?

Пашка не успел ничего сказать, так как с виадука спустился Геннадий, о котором все забыли.

— Кажется, я закреплял плицу, — напряженно сказал Геннадий. — Затмение какое–то… Никаких подробностей не помню. Затянул или не затянул продольный винт…

Мастер с минуту ошеломленно глядел на Геннадия, потом плюнул и понуро поплелся к своей конторке.

Отмывая в душе лицо и руки горячей водой с мылом, Андрюха лихорадочно соображал — что же случилось? Почему сорвало плицу? Ошибка в расчетах? Геннадий не закрепил как следует? Трудно поверить и в то и в другое…

Прикидывал в уме, какой же величины должна быть сила, чтобы начисто срезать резьбу на болтах…

Думал о мастере — каково ему–то сейчас?..

Мастер сидел в своей конторке у столика, зажав голову в ладонях. Услышав скрип железной двери, оглянулся, с минуту смотрел на Андрюху, как бы не видя его, потом произнес:

— A‑а, это ты…

Андрюха присел к столу.

— Ну что… студент, — думая о чем–то своем, рассеянно спросил мастер. — Из–за чего, полагаешь, сорвало плицу?

— Из–за чего… Трудно сейчас сказать определенно. Скорее всего, не закрепил Геннадий, не заклинил, вот и…

— Конструкторы, считаешь, ни при чем?

— А мы сейчас прикинем… — Андрюха взял валявшуюся на столике бумажку и карандаш, набросал схему крепления плицы, нарисовал векторы сил. — Дайте–ка линейку…

Мастер достал из нагрудного кармана пиджака небольшую логарифмическую линейку и протянул Андрюхе.

— Вот смотрите… центробежную силу подсчитаем по этой формуле. Площадь среза резьбы — тоже определим. Отсюда найдем напряжение среза… И если оно получится больше «сигма критического на срез», все станет намного яснее. Согласны?

— Ну, положим…

Прикинули, заглянули в «Справочник механика», в таблицы.

— Все верно… — произнес мастер. — Я тоже теперь припоминаю — он возился с плицей… Герой, ударник, так твою растак!..

— Ну, это вы напрасно, Григорий Иванович, — возразил Андрюха. — Геннадий–то как раз меньше всего виноват. Он устал, Гена, измотался. Мне даже кажется — не исключено, что и вздремнул. А потом, может быть, его позвали… Он и забыл. Говорит же: затмение какое–то, подробностей не помнит. Помнит только, что закреплял. Закреплял, да не до конца… Все измотались, с каждым могло случиться. Тут не «кто» виноват, а, скорее, «что» виновато — вот о чем надо думать…

С минуту оба молчали.

— Слушай, студент, — заговорил мастер осипшим и усталым голосом. — Как тебя, кстати, зовут?.. Я все — «студент» да «студент»…

— Андреем. Андрей Скворцов.

— Пойдем–ка мы, Андрей, по домам. Гори оно синим огнем! — И мастер грузно, как пьяный, поднялся с табуретки. — Завтра закажем в литейке новую плицу…

Возвращаясь к себе в общежитие, Андрюха шагал по пустынным призрачным улицам, шагал тяжело, будто не ноги переставлял, а тумбы; ступал по земному шару, ссутулившись и опустив голову.

«Вот задача, — думал Андрюха, — вот дело, которому можно посвятить свою жизнь!.. Вступить со штурмовщиной в схватку, с этим чудовищем, с этой… чумой, и сокрушить ее — это, пожалуй, не меньше, чем подвиг…»

Парни были все дома, собирались ложиться спать.

— Ну как, Андрюха, дела? — спросил смуглый Игнат, закутываясь в белую простыню. — Запустили машину?

— Авария… — хрипло сказал Андрюха, стягивая насквозь промаслившиеся драные техасы и куртку. — Плицу с ротора сорвало, и — вдребезги… Полторы тысячи оборотов…

Гришка Самусенко присвистнул, и в комнате с минуту стояло молчание.

— А если бы по черепу? — спросил Владька со своей кровати.

— Могло и по черепу, — сказал Андрюха, и рухнул в свою кровать, и мгновенно заснул, как провалился.

И Земля, совершая свой путь, покачнулась на гравитационных рессорах; великая Равнина от Ледовитого океана до снежных пиков Алтая была залита лунным светом. Спала, поблескивая, величавая Обь, спал миллионный город, раскинувшись по берегам ее, головой к Алтаю, ногами к Васюганским урманам. Легкой дюралевой стрелой плыл над великой Равниной трансконтинентальный лайнер Токио — Лондон. Изящные японцы спали в удобных креслах. А те, что бодрствовали, оцепенело молчали, пораженные видом громадных пространств в белом лунном мерцании.

1973 г.

Чужие

I

Занятия в учебных мастерских подходили к концу, студенты один за другим выключали станки и сдавали готовую продукцию учебному мастеру. Сидя за своим столиком, Климов принимал у ребят работу, выставлял в журнал оценки.

Отсюда, с невысокого помоста, где располагался стол, хорошо был виден весь длинный зал, и Климов смотрел, как практиканты, сдавшие изделия, прибирают инструмент, щетками сметают со станков стружку, смазывают плоскости станин из длинноносых масленок, вешают в шкаф черные рабочие халаты, моют руки над белой раковиной и, попрощавшись, уходят.

Вот и миловидная толстушка Андреева, благодарная за тройку, которую Климов в конце концов поставил ей за неуклюжие, кое–как выточенные болты, одарила мастера счастливой улыбкой: «До свидания, Валерий Степанович!» — и чуть не вприпрыжку побежала в раздевалку.

В мастерской становилось тише, просторнее; прибранные, протертые и смазанные станки поблескивали приятной для глаз салатной краской, посвечивали отполированными рукоятками и маховичками; остывая, станки источали запах нагретого машинного масла и натруженного железа.

И только в самом дальнем углу все еще гудел один станочек, там эта непонятная девчонка Зима что–то дотачивала, сосредоточенно и отрешенно. Видно было, что у нее не получается, она то и дело замеряла деталь штангенциркулем, потом снова принималась точить, сердитая, хмурая.

«И ведь не подойдет, не спросит…» — подумал Климов и усмехнулся. Странные у них с этой Зимой складываются отношения, с самого первого дня — странные…

Познакомив студентов тогда, в первый день занятий, с правилами техники безопасности, Климов позвал всех к своему столу, открыл чистенький, только что начатый журнал и стал записывать: Петров, Андреева, Стукалин.

— Как, как? — переспросил он, когда сбоку негромкий голос произнес слово «зима».

— Зима, — повторила девушка, и в тоне ее послышалось неудовольствие, мол, что же тут непонятно? Я же четко назвала свою фамилию. И добавила: — Пэ, Эн.

— Пэ, Эн… — повторил Климов, записывая инициалы. — Полина, значит?

— Николаевна, — подтвердила девушка.

— Зима Полина Николаевна, — Климов улыбнулся и крутнул головой: каких только фамилий не бывает! — А в прошлом году в одной из групп у меня был парень Шурабура…