Год порно - Илья Мамаев-Найлз

середина декабря. Все растаяло. Вынырнули кусты и мертвая трава. Случилось что-то запретное. Будто выкопали гробы близких и раньше времени вновь увидели их лица. Люди только и делали, что сокрушались, как же теперь праздновать Новый год. Их легкие всасывали прогретый солнцем воздух, обирали его догола и вышвыривали наружу душными байками о трехметровых сугробах, страшных морозах и прилипших к столбам языках.

Вот это была зима так зима, сказал посетитель. Теперь не то. Вам уже никогда не понять.

Однажды вечером, пока Коля смотрел тиктоки и взрывался хохотом в соседней комнате, Марк листал архив «Марийской правды» за тридцатые годы в поисках хоть чего-нибудь о расстрелах в республике. Он так долго читал, что в глазах полопались капилляры и стало больно моргать. Вместо настоящих событий статьи рисовали картины в духе старого доброго советского фильма. Марк узнал их: отец описывал СССР примерно так же.

Со страниц газет на Марка глядели красивые атлетичные люди. Похожие друг на друга, словно одни и те же, только в разных местах. Репортеры цитировали их наивные реплики. Из выпуска в выпуск — все одинаковое. Поверхностные туповатые сюжеты, не имевшие отношения к реальности.

И вот теперь Марк вез Колю и пару приятелей на Мендурское мемориальное кладбище. Он собирался поехать в одиночку, но потом подумал, что Коле тоже стоит там побывать. Все повторял про себя я хочу тебе кое-что показать — заготовленную загадочную фразу, как в кино. Эта поездка казалась ему чем-то большим, чем он, Коля или кто-то другой. Поэтому обычные слова были неуместны.

Воу. Это далеко? — спросил Коля.

Прямо за городом.

Но Коли оказалось недостаточно. Марка мучил какой-то внутренний зуд. Он так погрузился в эту тему, что не мог смириться с тем, что кто-то вокруг даже об этом не слышал. Он обходил столики, за которыми сидели его знакомые, и рассказывал, что задумал.

На кладбище?

Мемориальное, да.

И что делать?

Просто посмотреть.

Круто.

Я не знал, что у нас кого-то расстреливали, сказал один из согласившихся, когда они уже ехали по трассе.

В этом и суть, сказал Марк.

Навигатор повел их по объездной, а потом по проселочной дороге, которая уперлась в покинутые на зиму сады. Они оставили машину напротив одного из участков и пошли пешком, не желая застрять в ледово-глиняном месиве, начинающемся впереди. До точки оставалось метров сто. По мере приближения все приутихли, то ли приплюснутые важностью предстоящего зрелища, то ли уже догадавшись, что приехали не туда.

Не знаете, где тут место расстрела? — спросил Коля, напугав старичка, какого-то черта оказавшегося в саду зимой.

Нет тут такого.

Мемориальное кладбище? Сталинские репрессии?

Мужчина только качал головой.

Зима-то какая выдалась, а, сказал он.

Марк радовался этой оттепели. Ходил нараспашку в зимней куртке и кедах. Коля тоже повеселел. Последние дни его все сильнее тянуло в Питер. Марк видел, как он проверяет цены на авиабилеты, поставив более раннюю дату, но те только дорожали, так что Коле оставалось ждать своего рейса. В ту ночь, вернувшись от Миши домой, Марк рассказал, что случилось. Ему тогда казалось, что это забавная пьяная история, но Колю загнало.

Поэтому я и не люблю сюда приезжать, сказал Коля. Вся эта грязь, одиночество, безнадега…

Разговор зашел в тупик. Марк подлил себе кипятка в чашку с чаем. Коля попросил подлить и ему. Было горячо, так что они подносили чашки ко рту, дули и по-бабушкински всасывали с таким смешным и раздражающим звуком вщииить.

Тебе одиноко в Йошке? — спросил Марк, к своему удивлению.

Звук очень его забавлял, и он боялся, что в любую секунду может расхохотаться.

Да. Да, очень, сказал Коля.

Почему?

А тебе почему тут одиноко?

Ну да, тупой вопрос.

Нет, не тупой. Просто… не знаю. Мне тут не с кем видеться. Вернее, есть с кем, но оно к-а-а-ак-то что-то не то, понимаешь? Никто ведь даже не знает про меня. Ну и как-то это некомфортно.

А почему ты никому не рассказываешь?

А зачем?

Ну я же понял тебя.

Да?

Нет?

Не знаю, сказал Коля.

Внутри Марка разрасталась дыра. Он не подавал виду, но окружающий мир хрустнул и вот-вот должен был рухнуть.

Ладно, я угораю. С тобой норм. Но потому, что это ты. Есть ты, а есть… не ты. Да и, слушай, зачем?

Пауза была длинной, так что Коля решил глотнуть чая. Марк не выдержал и расхохотался.

Прости, сказал он. Этот звук. Очень смешно.

Хотя то декабрьское солнце и грело больше обычного, светило оно по-прежнему недолго. Выезжая, они как раз успевали на золотой час, но потом направились не туда, и лес, дорога, люди — все стало тускнеть, и похолодало. Марк вспомнил, что на Кокшайском тракте был поворот на Мендурское кладбище — он помнил его еще с детства, но не думал, что это то самое, — и они двинулись по объездной в другую сторону. Солнечный шар опускался и скукоживался, будто терпящий крушение аэростат. Марк следил за ним краем глаза и сильнее давил на газ.

Знак, сказал Коля. Там, бля, был ебаный знак.

Теперь уж точно не далеко, сказал Марк, зная, что реплика Коли была направлена не ему, а устройству жизни.

Песчаная дорога шла довольно ровно до Черного озера, на котором располагалась туристическая база или что-то вроде того, а потом стала проваливаться, течь и вздыматься промерзшими земляными наростами. Марк подумал, что со стороны, наверное, кажется, будто он совсем не бережет машину. И это было обидно, потому что было правдой.

Вон.

Ага.

На развилке стояли полуразрушенная могильная плита и металлический щит, поясняющие, что на этом месте было — спецобъект НКВД № 9 — и что здесь теперь. Повсюду лежали огромные искусственные венки, которые Марку попадались только в нулевых. Может, все сюда и свезли.

Компания доехала до небольшой поляны, в центре которой высился крест, — здесь дорога расширялась и ее перегораживал шлагбаум. Марк заглушил двигатель, и все вышли наружу.

На форумах писали, что земля здесь выпирает множеством холмиков, под которыми лежали тела расстрелянных. В тот день были видны только вытянутые линии сугробов, спасшихся от аномалии под ветвями деревьев. Под крестом располагалась братская могила. Марк знал, что большинство убитых так и не нашли, их поглотила сосновая роща и ее обитатели. На стволах деревьев висели фотографии людей, простых горожан, священников, военных. И русских, и мари. А ведь они и правда переселились в деревья, говорил про себя Марк, размышляя о том, как тысячи тел, разлагаясь, распадались на частицы, которые подпитывали корни