На линии огня. Слепой с пистолетом - Макс Коллинз

— А что это делает вон тот следующий парень? У него камера или нет?

Да. Камера.

Хорриган моргал, сглатывая, настраивая себя, и затем услышал резкое: «Бах!» Звук выстрела заставил его выскочить на сцену. Разбивая коленки, он взобрался, перекатился, вскочил на ноги, с пистолетом в руке, превозмогая боль. И все остальные на сцене — Уоттс, Лилли, Уайдлер и другие окружили напуганных президента и Первую леди, закрыли его живым щитом.

Крики в зале прекратились и сменились громкой коллективной немотой. Охваченный паникой с безумными глазами Харри Сарджент свалился на руки и колени и по-бульдожьи на четвереньках спрятался за людьми, укрывшими президента, там, поближе к пуленепробиваемому барьеру.

Хорриган стоял посреди сцены, барьер за спиной, револьвер в руке, лицом в толпу. Пот струился по его лицу, как теплый дождь. Он смотрел теперь в абсолютную тишину, на остолбеневших людей, и теперь он был один против всех, и его ледяной безжалостный взгляд обыскивал, обшаривал, разоблачал каждое поганое лицо.

— Выстрели еще раз, Бут, выстрели еще раз, и я схвачу тебя за задницу…

И красный шарик, летящий под потолок лопнул.

Хорриган вздрогнул.

Но он узнал этот звук и понял, что в первый раз ошибся.

Как и все остальные на сцене.

Он повернулся к президенту, но вместо него увидел Билла Уоттса и его презрительный взгляд. Хорриган почти неуловимо пожал плечами и произнес в свой микрофон: «Все чисто».

А еще перед тем, как спрыгнуть со сцены, Хорриган спиною ощутил глаза Сарджента. Его мокрое от пота лицо, багровое от гнева, искаженные возмущением глаза, хмуро следили за ним. Его противник превратился во врага.

Остальные же просто вздыхали от облегчения. Кордон агентов открыл президента, и все опять заняли свои места. А президент грациозно исправлял последствия ужасного мгновения: обняв рукой плечо Первой леди, он оживленно махал другой толпе, и оба они приветливо, хотя и немного профессионально улыбались, улыбались, улыбались.

И толпа, все еще замершая на ногах, опять взбесилась. Крики стали еще громче, овация мощнее, и даже Свист поглощался ею.

Но Хорриган ничего этого не слышал. Он слышал только, как бьется его сердце. Он успел заметить, хотя и быстро отвернулся, огорченный и даже горький взгляд Лилли. Теперь он чувствовал, насколько потрясен он сам.

И то, что он совсем теперь не мог ощущать, видеть или слышать, так это присутствие Лири-Бута, который сидел далеко в глубине зала. Мягкая легкая улыбка пробежала по его губам, на всякий случай прикрытым кепкой (конечно же, не шляпой или темными очками). Он спокойно смотрел на сцену в глазок бинокля, наблюдая за бесславным поступком Хорригана, наслаждался его смущением и неудачей.

— Бедное дитя, — сказал Лири.

Но во всеобщем шуме никто не услышал его.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Пару часов спустя в отеле «Дрейк» в Чикаго центр связи Секретной службы находился в состоянии демонтажа, и целый ряд сотрудников (некоторые из них совсем еще дети, отметил про себя Хорриган) сновали туда сюда, вверх и вниз по отелю, стаскивая в одну из комнат отеля переносное оборудование в прямоугольных крепко сколоченных коробках.

Посреди этого принципиального и безбожно нудного хаоса Хорриган восседал на высоком стуле, ожидая, когда новые неприятности свалятся на его голову.

Исходящий холодным бешенством Уоттс и агенты Мэтт Уайдлер и Лилли Рейнс, скорее с горестными лицами, только что известили его, что глава администрации Белого дома Харри Сарджент ищет встречи с ним.

— Будь почтительней, — предупредил Уоттс, грозя; пальцем, — усвоил?

Хорриган чувствовал себя препаршиво, его лоб pacкалился до такой степени, что при желании на нем можно было бы испечь яичницу.

— Мне не десять лет, — огрызнулся он.

— Постарайся не забывать об этом, — настаивал Уоттс.

Сарджент с полураспущенным галстуком ворвался в коридор. Он не стал дожидаться церемониальных бла-годарствий; как бык, он пер именно туда, где сидел Хорриган, и начал без предисловий.

— Ты хоть на секунду можешь себе представить, скольких голосов избирателей стоила нам сегодня твоя идиотская выходка?

— Нет.

Сарджент воздел руки к небу, а смертельно простуженный Хорриган тем временем просто старался сам не отправиться на небеса.

— Президента, по твоей милости изобразили как поганого труса, — ревел Сарджент, — и не где-нибудь, а по национальному телевидению!

— Я думаю, президент вел себя как надо.

— А ты, как ты себя вел?

— Лучше, чем некоторые…

Сарджент подскочил, его глаза налились кровью, а мешки под глазами почернели. Он выглядел так, как чувствовал себя Хорриган.

— Что вы хотите этим сказать, агент Хорриган?

— Что я хочу этим сказать?

Лилли вздрогнула и прикоснулась пальцами к своему лбу.

— Ладно, — заявил Хорриган, — я хочу сказать, что ты и был тем, кто изобразил себя поганым трусом, сэр.

Сарджент рванулся прямо к стулу, где сидел Хорриган, как лев, готовый к прыжку; он трясся и хрипел:

— Ты думаешь, что ты очень умный, Хорриган? Ты думаешь, что ты такой крутой? Ты думаешь, что сейчас ты очень классно пошутил?

— Нет. Я думаю, что ты сам по себе не очень классная шутка. — Хорриган выпрямился и стал лицом к лицу с ублюдком, достаточно близко для того, надеялся он, чтобы заразить Сарджента. — Ты сам шутка, поскольку до сих пор не можешь себе представить, сколько мы должны сделать, чтобы сохранить жизнь твоему боссу.

И два мужчины застыли в каких-нибудь дюймах друг от друга, друг против друга. Хорриган уставился на противника взглядом удава, и гнев стал сползать с лица Сарджента, проявляя все яснее его подлинное лицо — лицо труса.

Уоттс вмешался, оттаскивая Хорригана назад:

— Все, хватит! Хватит! Понимаешь?

Сарджент обратил на Уоттса слабеющий взгляд.

— Держи этого лунатика подальше от президента и подальше от Белого дома.

И он указал толстым пальцем на Хорригана, все еще не отводящего от него глаз:

— И уже совсем обязательно, держи его, на хер, подальше от меня!

Полубезумный от жара Хорриган расхохотался, но смех его был больше похож на кашель.

— Ты и представить себе не можешь, как ты меня испугал, Харри.

Сарджент так затряс пальцем, что он мог оторваться.

— Еще раз назови меня Харри и будешь бегать за чайками на границе в Засранске, штат Аляска.

На всех парах Сарджент понесся обратно, едва не сбив с ног молодого агента, катящего оборудование связи.

— Ты что, рехнулся? — запальчиво объявил Уоттс. — Ты не имеешь права так разговаривать с главою администрации Белого дома.

— Я на него не работаю.

— Нет, ты работаешь на меня, хотя я должен сказать, ты работал на меня. Ты исключен из охраны.

Он взглянул на часы и объявил всем остальным. — Всем вниз, отбываем через две минуты.

И Уоттс, сопровождаемый остальными агентами, переносящими технику, ушел. Мэтт Уайлдер вздохнул. Лилли стояла скрестив руки, потупив глаза.

Каждая кость, каждая мышца Хорригана неистово болели, и он опять обрушился на стул.

— Это тебе, — сказал Мэтт, стоя напротив Хорригана и протягивая ему двадцатидолларовую банкноту.

— Это еще зачем? — спросил Хорриган, с трудом взяв деньги.

— Когда-то я проспорил тебе финал Суперкубка. Я тебе должен. — Мэтт тепло улыбнулся и потрепал его по плечу. — Мне наплевать, что скажет или подумает кто угодно… Мне было приятно снова работать с тобой. Успокойся, дружище.

Хорриган улыбнулся, кивнул.

Потом Мэтт вышел, и во всей большой комнате отеля остались только Хорриган и Лилли.

Она стояла перед ним, склонив голову и смотря ему в глаза с непередаваемым ощущением возмущения и восхищения одновременно.

— Знаешь, — сказала она, — ты бы мог быть и чуть-чуть поосторожнее в этом случае…

— Не мой почерк.

— Ты бы мог дать им понять, что все это произошло непреднамеренно…

Он резко оборвал ее:

— Я просто делал свое дело. Я не буду извиняться за то, что делал свое дело.

Это задело ее, он видел боль в ее глазах, но не мог вернуть слова обратно и не был уверен, что хотел этого.

Она сказала:

— Никто и не просил у тебя извинений. И все же президент был унижен…

— Но жив, разве нет?

— Но ведь мы защищаем и его достоинство тоже.

— Где это написано? Я и гроша ломаного не дам за его достоинство. Я нанят, чтобы защищать его задницу.

В ее глазах промелькнула тень изумления.

— А как же насчет тех времен, когда подружку Джона Кеннеди застукали в Белом доме, и ты заявил, что она развлекалась с тобой?

Он отвернулся:

— Ты веришь всему, что тебе нашепчут?

— Кое-что слишком похоже на правду, Фрэнк. Твой дружок Мэтт рассказал мне обо всем. Как тебя лишили месячной зарплаты, например. Я бы сказала, что тогда ты защищал достоинство президента.