Мы будем первыми! Родное небо - Сергей Баранников

Ладно, пёс с ним, с тем Меркуловым, что с общим рейтингом? Может, остальные экзамены перекроют этот промах? По физподготовке я получил семьдесят шесть, а это немало. Только бы хватило, чтобы попасть в первые шестьдесят человек! Я остановился перед таблицей с общим рейтингом, и не мог сдержать злости. Шестьдесят второе место! Экзамен по русскому языку испортил мне всю статистику и не позволил дотянуть до заветной черты. А если смотреть на вещи объективно, проделки Меркулова не дали мне попасть туда, где я должен быть. Потеряв чуть больше тридцати баллов, я лишился шансов на поступление.

Глава 7

Запасной аэродром

А ведь обидно! План этого негодяя почти провалился. Каких-то семь-восемь баллов, и я бы попал в число шестидесяти счастливчиков, которые будут летать. Выходит, мне придётся пропустить этот год? Или ещё не поздно попробовать подать документы в Воронеж или Ейск? Да хоть в Москву, лишь бы достичь цели! Но нет, насколько я знаю, озаботиться подачей документов нужно было раньше. Нет, я не собираюсь так просто сдаваться! Для начала пойду в приёмную комиссию и разберусь как так вышло, а там будет видно что делать дальше.

Ракетой взбежал по ступенькам и помчался на второй этаж к неприметному кабинету возле большого холла. В дверном проходе едва не столкнулся с Быковым.

— Молодой человек, куда вы так торопитесь? — добродушно ухмыльнулся он.

— Могу я взглянуть на свою работу? Я уверен, что произошла какая-то ошибка!

— Без проблем, идёмте со мной, работы ещё не передали в архив, поэтому они ещё лежат у меня в кабинете. Какой экзамен вас интересует?

— Русский язык!

Я проследовал за Быковым в кабинет приёмной комиссии, где за стопками с бумагами сидели три женщины, заполнявшие какие-то отчёты или документы. Когда мы вошли, они бросили на нас удивлённые взгляды, но быстро потеряли интерес и занялись своей работой.

— Алина Ивановна, где работы абитуриентов по русскому языку? — поинтересовался Валерий Дмитриевич.

— Во второй ячейке, — бросила девушка дежурным тоном, не отрываясь от работы.

Быков направился к угловому шкафчику и принялся рыться в бумагах. Наконец, он выудил папку с работами и отыскал там мою.

— Вот, ознакомьтесь. Все ошибки выделены красным.

За теоретическую часть можно было получить максимум шестьдесят баллов, но я заработал только сорок восемь. В принципе, это всецело моя вина, хотя не припоминаю, чтобы я делал в листе исправления. А вот сочинение оценили всего в восемь баллов, потому как там была куча ошибок. Причём, ошибок не моих.

— Но ведь это не я ставил вот здесь запятые! — едва не закричал я, указывая на подчёркнутые красным знаки препинания. — А вот здесь лишнее тире. Вы ведь сами должны понимать, что ни один адекватный человек его там не поставит!

— Простите, а кто же должен его поставить, если не вы? — удивился Быков. — Цвет ручки ваш, лист с работой тоже. Ошибки быть не может.

— Так ведь ручки выдавали на экзамене, они у всех одинаковые.

— Хотите сказать, что ваши товарищи могли оказать вам медвежью услугу? Это исключено, потому как все работы проверялись членами приёмной комиссии, больше никто не имел к ним доступа.

Понятно, в этой ситуации я ничего не докажу. Нужно искать какой-то другой способ восстановить справедливость.

— Я хочу пересдать экзамен перед приёмной комиссией.

— Увы, но пересдача невозможна, — развёл руками Быков. — И сразу забегу наперёд, результаты экзамена по ЕГЭ мы также не можем принять в качестве вступительного экзамена. Если вы принципиально настроены поступать на определённый факультет и не проходите по рейтингу, попробуйте в следующем году.

Вот уж спасибо, отличный совет! Выходит, Константин добился своего. Через отца они смогли повлиять на кого-то в приёмной комиссии и испортить мою работу. И как тут бороться, когда всё схвачено, и комар носа не подточит?

Уже в коридоре лицом к лицу столкнулся с Виктором Семёновичем. Деканом, который выступал перед нами на День открытых дверей.

— Что случилось? — поинтересовался Рябоконь, заметив моё состояние. — Не прошёл?

Вот какой смысл пытаться ему рассказать, что меня подставили? Не поверит. А если и поверит, какие мои доказательства? В такой ситуации без доказательной базы никак нельзя. Кому поверят: парню, который пришёл поступать, или преподавателю, работающему в академии?

— Завалил сочинение, — ответил я. — Сам не знаю как так вышло. Может, переволновался, а может, кто-то сыграл со мной злую шутку. В любом случае, с такой конкуренцией шансов у меня уже нет.

— Ты в академии, парень. У нас ни у кого нет такого скверного чувства юмора. Так шутить никто не станет. А вот разволноваться мог, со всеми бывает. А куда хотел поступать?

— Эксплуатация летательных аппаратов.

— Эх, лётчики-залётчики! — воскликнул Рябоконь. — А что с математикой и физикой?

— Девяносто один и восемьдесят четыре, — ответил я.

— Вот это я понимаю, подготовка! А давай к нам на факультет космического приборостроения? У нас тоже подготовка такая, что полетать успеешь. Правда, упор делается на инженерное дело. А что на счёт экзамена, русский язык — это важно, но в нашем деле физика и математика важнее.

— Да что мне инженеры? Я в космос хочу! — отмахнулся я.

— Погоди, ты хочешь сказать, что у лётчиков больше шансов попасть в космос, чем у инженеров? А вот тут-то ты и не прав, парень! Сколько бортинженеров побывало на МКС, знаешь? Песьяков, Зарубин, Венгер, Горбань, Чередилов! И это только те, кто в последние годы летал. Между прочим, все они заканчивали магистратуру по направлению «Авиа- и ракетостроение». Так что, если грезишь о космосе, давай к нам. Тем более, у нас недобор, и бюджетных мест хватает. А что на счёт полётов, мы тоже будем летать, не переживай. Пусть часов меньше, чем у гражданской и военной авиации, но за штурвалом побываешь. Из нашей академии без лётной практики никто не выпустится.

Выходит, я совершенно ничего не потеряю, если пойду на инженерный? Более того, мои шансы ворваться в космическую программу заметно вырастут. Будет забавно, если окажется, что своей выходкой Меркулов мне помог. Но забывать эту подлость не стоит. Я непременно выведу на чистую воду и Константина и его отца.

— Знаете, Виктор Семёнович, а я приму ваше предложение! — ответил я, ухватившись