Лицедей. Сорванные маски. Книга вторая - Мария Мирей

готова на все на свете. Я жизнь за них отдам, надо будет шлюхой стану, под поезд брошусь! А ты видно не поняла еще, что станешь матерью. Ты станешь тем ангелом, к которому спешит твой ребенок. Не смотря на все, он держится в тебе, а ты не пытаешься удержать его. Притворись, покорись хозяину, он ведь влюблен в тебя до безумия! Он зациклен на тебе, в его руках твой образ кукольный, с которого он глаз не сводит. Ты МОЖЕШЬ стать матерью, и даже его женой!

Уже потом, я, лежа в одиночестве, прокручивала в голове ее слова, и решила, что стоит попробовать. Сквозь слезы и душевные терзания, я решила ему покориться. Не ради себя, а ради нашего с Владом сына. Я знала, что будет мальчик, он снился мне по ночам, зеленоглазый малыш, с грустью заглядывал в мои глаза, цепляясь за руки, одежду, не желая на рассвете меня покидать.

Приняв ванну, и уложив волосы, я замерла у окна, ожидая его прихода. Я так и не узнала его имени, а хозяином называть отказывалась. Ровно в семь, как и всегда дверь спальни распахнулась, и он статной высокой фигурой замер на пороге. Я могла поклясться, что слышу, как шелестят шестеренки в его мозгу, просчитывая варианты открывшейся ему картины. Собираю волю в кулак, поворачиваюсь к нему, растягивая губы в приветливой улыбке.

– Ты встала… Значит ли это что тебе лучше?

–Нет. Но я хочу с тобой поговорить. Вернее хочу тебе предложить сделку.

–Ты прямо таки смогла меня заинтриговать. А это знаешь ли, не многим удается.

– Я хочу родить и воспитывать своего ребенка.

–Что? … Только не говори, что мне послышалось!…– От его грозного рыка я едва не растеряла те жалкие остатки самообладания, которые с трудом наскребла. Он со звериной грацией двинулся в мою сторону, заполняя всю комнату аурой опасности и жестокости.– Тебе не кажется что это слишком. Единственное, что я могу позволить тебе –это родить этого маленького засранца, а после отдать его в какую- нибудь семью. Для тебя и это много.

– Я хочу родить и воспитывать своего сына. – Твердо произношу я, изо всех сил стараясь, чтобы голос мой звучал твердо.– Взамен прости что угодно. Я готова на все. Мои условия таковы.

Он замер прошивая меня черной бездной, выискивая в моих чертах малейший намек на ложь.

– Ты готова на все лишь бы сохранить его ребенка? – Его шепот разрывал барабанные перепонки, столько в нем было боли и презрения. И я поняла, что в нем говорит уязвленное мужское самолюбие.

– Я готова на все ради своего ребенка. Мне очень жаль, что не сможешь понять, какого это носить под сердцем свое дитя, и знать, что кто- то желает ему смерти. Можешь называть это материнским инстинктом, как угодно, но если я его не сохраню, то и твоей никогда не стану.

– Ты угрожаешь мне? – Его лицо совсем близко, темные брови сошлись на переносице, а пятерня сомкнулась на шее.

– Нет. Я прошу тебя.– Прошептала я из последних сил.

Он долго всматривался в мое лицо, и в глубине его глаз шла борьба. Он так старался сдерживать свои эмоции, но это удавалась с трудом, то и дело обнажая обуревающие его чувства.

– Ты родишь, и будешь воспитывать моего ребенка. Мы официально станем мужем и женой для всех, и для Влада ты станешь недосягаемой, как и наш ребенок. Если ты посмеешь хоть заикнуться об истинном отцовстве Владу, я клянусь что убью его не моргнув глазом. Помни об этом, когда ты станешь замужней женщиной.

– Ты.. ты это серьезно? – От его слов пол под ногами зашатался, и я ухватилась за его руки, боясь, встретится с ним лицом.

–Что такое? Ты уже передумала, моя любимая куколка? Смотри, я готов на любой исход.

Я понимала что, выхода у меня нет и это единственный шанс сохранить ребенка. Во мне еще теплилась надежда, что я смогу сбежать отсюда, или Влад вытащит меня и найдет. Я не верю в то, что он меня не ищет. Я ментально чувствую как ему плохо и больно. Поэтому согласилась, отчаянно ненавидя себя.

–Я согласна, – шепчу ему чуть слышно, и он выдыхает, как если бы не дышал в ожидании моего ответа.

– Отлично моя куколка. – Проводит кончиками пальцев по щеке, обводит контур губ. Глаза заволокло привычно пеленой похоти, а я не знаю, как его остановить. Какими словами заставить его оставить меня в покое. Еще одной сумасшедшей долбежки мне не пережить.

– Я помню, о чем просила твоя акушерка. Не переживай, я человек слова, и если пообещал тебе, значит, не трону тебя туда. Но есть масса других способов удовлетворить желания мужчины. На колени, куколка, и открой ротик по шире.

Обреченно взглянув в безжалостные темные глаза, сглотнув тошнотворный комок отвращения, я опустилась на пол…

Едва он покинул мою спальню, как я поползла на четвереньках в ванную, схватив мыло, полоская рот, сдерживая рвущие душу рыдания. Я мыла его и мыла, ненавидя собственную слабость и невозможность противостоять грубой силе. Чуть позже успокоившись, со злорадной улыбкой вспомнила, что этот ублюдок так и не кончил, выскочив за дверь, громко ею хлопнул. Надеюсь, он больше не станет заставлять отсосать ему. Потому как меня попросту вырвало ему на член.

Придя в себя, подошла к окну, глядя в темное хмурое ночное небо. Тучи низко нависли над землей, бросая на нее зловещую тень. Влаааад…. Мысленно позвала его. Где же ты, Влад. Ты всегда приходил мне на помощь, почему же тебя нет…Рыдания опять забились в горле, когда со стороны дома работники стали выносить какие-то огромные свертки и паковать их в стоявший неподалеку фургон.

Вернувшись в свою кровать, я погладила свой еще маленький живот, и вскоре уже крепко спала.

Утром Джайгу принесла завтрак и сказала, что хозяин велел больше не запирать меня, чему я втайне обрадовалась.

– Предупреждаю сразу, все телефоны прослушиваются, и на помощь слуг рассчитывать не стоит. Хозяин казнит их на твоих глазах, и ваша сделка тут же аннулируется. Дальнейшее развитие вам известно.

Позавтракав, я спустилась вниз, удивляясь тишине в доме. Слуги снова по огромному дому тенью совершенно бесшумно, отчего было немного мрачновато. Побродив внизу, я поднялась наверх, с удивлением, и каким- то фатальным предчувствием, обнаружив пустой этаж, который еще вчера занимали остальные девушки, хозяйские куклы.

Одну за другой, я открывала комнаты, которые теперь пустовали, аккуратно прибранные и ничего не выдавало, что в них еще вчера кто-то