Тайные хроники Холмса - Джун Томсон

— А вам, хозяин, как кажется? — парировал его резкость Холмс, продолжая спокойно протирать тряпкой стекло.

— Немедленно спускайтесь вниз! — потребовал Везербай, и лицо его при этом стало багровым от ярости. — Я никому не давал никаких распоряжений по поводу мытья окон.

Перед тем как спуститься с лестницы, Холмс в последний раз протер стекло, на котором не осталось ни единой пылинки.

— Это дом двадцать три, как я понимаю, или я не прав? — спросил он, и на лице его отразилось явное замешательство. — Дом мистера Аткинсона? У меня с ним договоренность о том, что я мою окна его дома каждую последнюю пятницу месяца, а сегодня как раз последняя пятница.

— Должно быть, мистер Аткинсон снимал этот дом до меня, — сказал Везербай, все еще со злостью, однако уже немного успокоенный таким объяснением. Я понятия не имел о вашей договоренности, иначе тут же отменил бы ее.

— Так что, хозяин, вы, я так понимаю, не хотите, чтоб мы вам мыли окна? — спросил Холмс.

— Нет, ни сейчас, ни в будущем! Немедленно убирайтесь отсюда!

— Убраться-то мы уберемся, — сказал Холмс с обескураженным видом, — да только нелегко нам было катить сюда в гору эту тележку всю дорогу от Гончарного подворья, и будет совсем несправедливо, если нам придется убираться отсюда с пустыми руками, как вы считаете?

Желая поскорее от нас избавиться, Везербай вынул из кармана монету, протянул ее Холмсу и грубо крикнул:

— А теперь исчезните отсюда и тележку свою проклятую не забудьте с собой прихватить.

Холмс взял под козырек, но еще до того, как он успел что-то ответить, Везербай скрылся в доме, громко хлопнув за собой дверью. Тем не менее я разглядел его за окном: он следил за тем, как мы погрузили все наши инструменты в тележку и покатили ее по дорожке.

До того как мы выехали на мостовую, я хранил молчание, но на улице высказал свое разочарование.

— Это же надо, Холмс, так бездарно потратить столько времени и сил! Из-за этих штор, которыми было закрыто окно, вы ничего не смогли разглядеть.

В ответ Холмс громко рассмеялся:

— Совсем напротив, мой дорогой Ватсон, я прекрасно все разглядел сквозь небольшую дыру в ткани, которую я и рассчитывал найти, внимательно выслушав рассказ доктора Мура Эгера, особенно ту его часть, где речь шла об этом помещении. Он сказал нам, что обстановка в комнате очень убогая. Раньше мне не раз доводилось замечать, что в тех случаях, когда мебелью пренебрегают, шторы почему-то стирают часто, и они быстрее протираются и рвутся.

— Что же вы там увидели? — с нетерпением спросил я.

— Вполне достаточно для того, чтобы убедиться в правильности мнения доктора Мура Эгера о противозаконных делах, творящихся в этом доме. Я видел кровать, на которой лежала девушка, внешность которой полностью соответствует его описанию. Мне показалось, что она спала. В кресле рядом с кроватью сидела полная, крепкая женщина средних лет — вне всяких сомнений, та самая экономка, которая ее стережет. Тем не менее достаточно этого будет для Лестрейда или нет — уже другой вопрос.

— Но, Холмс, если речь, как вы подозреваете, идет о похищении, как же сможет Лестрейд усомниться в том, что необходимо незамедлительно получить ордер ни обыск?

— Избытком воображения Лестрейд не страдает, к тому же он необычайно осторожен. Сочетание этих двух качеств отнюдь не способствует быстрому и оперативному принятию решений. Я нисколько не сомневаюсь, что он выдвинет массу всевозможных возражений. С его точки зрения, все это может выглядеть совершенно невинно: респектабельный американский гражданин с больной дочерью, которая по причине болезни должна лежать в темной комнате под постоянным присмотром сиделки.

— Что же тогда можно сделать?

— Предоставьте это мне, мой дорогой друг. Я знаю, какая наживка заставит Лестрейда проглотить наш крючок.

Больше Холмс мне ничего не сказал, и, возвратив Смолвудам их тележку, мы взяли кеб и вернулись на Бейкер-стрит. Там Холмс быстро переоделся и тут же ушел к доктору Муру Эгеру на Харли-стрит, вместе с которым собирался пойти в Скотленд-Ярд и изложить дело инспектору Лестрейду.

Я тоже переоделся и стал дожидаться возвращения моего друга. Мне не терпелось узнать, удастся ли убедить инспектора предпринять в этом деле незамедлительные шаги. Холмс отсутствовал более двух часов, однако по тому, как он захлопнул за собой входную дверь и весело взбежал по ступеням лестницы, я заключил, что усилия его были вознаграждены.

— Он заглотнул мою наживку! — воскликнул Холмс, войдя в комнату. — Мне удалось убедить Лестрейда запросить ордер, который позже будет подписан судьей. Он согласился на наше с вами присутствие в доме при обыске, как и на то, чтобы там же находился доктор Мур Эгер, поскольку молодой женщине может понадобиться его профессиональная помощь.

— Что же это за наживка, Холмс, которая дала вам возможность убедить упрямого инспектора? — спросил я.

— Имейте терпение, дорогой друг, и скоро вы об этом узнаете, — ответил он, и в его глубоко посаженных глазах мелькнул озорной огонек.

В десять часов вечера того же дня мы в третий раз вернулись в Хэмпстед, на этот раз уже в собственной одежде. Перед тем как свернуть к особняку на Мэйплвуд-авеню, мы ненадолго остановились на Гончарном подворье, чтобы вернуть мистеру Смолвуду пакет с одеждой.

По указанию Холмса наш кеб остановился на некотором расстоянии от дома номер двадцать три рядом с несколькими другими уже стоявшими там колясками и четырехколесным экипажем, в котором приехали Лестрейд, сержант, двое констеблей, и двухместной каретой, где сидели доктор Мур Эгер с медицинской сестрой.

Оставив доктора в ожидании, мы с Холмсом и полицейскими направились к дому, причем один из констеблей вместе с сержантом сразу же прошел к задней стене строения, чтобы блокировать черный ход, если Везербай со своей сообщницей попытаются спастись бегством. Тогда такая предосторожность показалась мне излишней, равно как и тяжелая трость, которой решил на всякий случай вооружиться Холмс.

В доме горел свет, в частности в прихожей, в одной из комнат первого этажа, из окна которой Везербай наблюдал за тем, как мы с Холмсом уходили днем, а также в зашторенной комнате второго этажа, где лежала девушка.

Все мы остановились у крыльца, а Лестрейд поднялся к двери и трижды громко и официально постучал в нее так, что звуки эти должны были гулко разнестись по всему дому. Какое-то время стояла гнетущая тишина, потом послышался стук засова, звук отпирающих замки ключей, и дверь — насколько позволяла цепочка — отворилась. В темном проеме можно было различить бородатую физиономию Везербая.

— Кто вы? Что вам надо? — спросил он.

Боюсь, что на основании некоторых опубликованных мною отчетов о наших с Холмсом расследованиях, в которых принимала участие и полиция, у читателя могло сложиться мнение о недостаточной компетентности некоторых ее представителей, в частности Лестрейда. По сравнению со стремительной мыслью Холмса и его научным дедуктивным методом представители официальной власти иногда выглядели тугодумами.

Тем не менее, когда стоял вопрос о проведении формального ареста или — как в данном случае — о предъявлении ордера на обыск, я сильно сомневаюсь в том, что даже такой великолепный актер, как Холмс, был способен сочетать граничившую с помпезностью манеру обращения и официально-вежливый тон.

— У меня имеется ордер на обыск этого помещения, — заявил Лестрейд, — поэтому, мистер Везербай, вы обязаны подчиниться моему требованию: открыть дверь и впустить в дом меня и моих коллег. Кроме того, сэр, я должен вас предупредить, что еще двое полицейских стоят у задней стены этого здания.

Везербай без особой охоты, но и не выражая протеста снял цепочку и распахнул дверь настежь, чтобы дать нам войти. Поэтому я был весьма удивлен, когда Холмс вдруг, оттолкнув Лестрейда в сторону, бросился в прихожую и сильно ударил Везербая тяжелой тростью по правой руке.

— Что вы делаете, мистер Холмс! — отчаянно запротестовал Лестрейд. — В насилии нет никакой необходимости… — И тут же осекся, заметив, как из руки Везербая выскользнул револьвер фирмы «Кольт». — Вы ничего не сказали мне о том, что Везербай вооружен, — обиженным тоном закончил инспектор.

Два констебля, несмотря на отчаянное сопротивление, скрутили американца, надели на него наручники и вывели из дома с перекошенным от ярости лицом.

— Я заподозрил, что Везербай вооружен, по тому, как был оттопырен правый карман его брюк, когда он вышел на крыльцо во время нашего дневного визита, — объяснил Холмс. — Тем не менее палка, используемая в нужный момент в качестве оружия, не уступает по своей эффективности револьверу. А теперь, Лестрейд, прошу вас, давайте пройдем на второй этаж.

Холмс шел впереди, направляясь прямо к той комнате, где в заточении томилась молодая женщина. Там мы ее и нашли лежащей в постели и одурманенной наркотиками. Экономка, предупрежденная о нашем появлении шумом, произведенным при аресте Везербая, спряталась за дверью. Ее тоже увели для допроса, а констебль отправился за доктором Муром Эгером и медицинской сестрой. Мы с Холмсом подошли к постели, на которой в забытьи лежала женщина, я посчитал ее пульс и сказал, что непосредственная опасность ей не грозит.