Рассказы о Розе. Side A - Никки Каллен

– Ты ясновидящий? – Тео был потрясен; это было так сюрреалистично – сидеть в джипе, пробирающимся сквозь дождь, с гитаристом любимой группы, курить в окно и услышать от него такое признание; рассказы Келли Линк – «Все это очень странно», «Магия для чайников».

– Да. Я вижу всё-всё; ван Хельсинг шутит, что я истина в последней инстанции; еще я, конечно, вижу призраков и разговариваю с ними. В детстве мне даже друзья были не нужны, у меня было полно воображаемых – как считали родители. Мы уже придумали, что однажды откроем детективное агентство – «Простые истины» – что-нибудь такое – я и Дилан. Ван Хельсинг будет наш начальник – он же убийца вампиров. И будем бороться с нечистью. Охотники за демонами, вурдалаками, привидениями. Будем бегать в красных комбинезонах и ездить на машинке с сиреной.

– Эту машинку звали «Экто-1». Так это твой голос я слышал, когда…

– Отчаивался? Да, мой. Ты мне очень нравился, просто ван Хельсинг считает, что всему свое время; но я решил тебя поддержать. Помогло?

– Да. Так в Братстве Розы со мной всего девять человек? Я думал, вас сотни две…

– Ну, нас и не должно быть много, мы не первые воспитанники ван Хельсинга, братьев Розы уже достаточно в мире – они преподают в университетах, они в Ватикане, занимают высокие посты в политике, они настоятели кафедральных соборов в столицах. Мы Пинки и Брейн, Тео, мы захватим мир. Мы вдохнем новую жизнь в церковь, и вдохновим людей вновь на веру в Господа нашего. Для этого и создано Братство Розы. Конечно, мы не распространяем брошюрок и рекламных проспектов, но братья Розы знают, зачем они, с самого начала, да, и ты, Тео, ты же ничему не удивился. Ну, кроме банановой кожуры… – Грин засмеялся, а Тео думал – расскажи мне это полгода назад кто-нибудь – я бы не поверил; просто нарисовал бы комикс, очередные люди Икс; продал бы; купил классный костюм; а теперь это моя жизнь. Я бросил школу, семью, Артура, Матильду, карьеру ради… Бога? Ради веры в чудесное, невероятное, восхитительное. И Бог не оставил, не разочаровал меня.

Уже издалека Тео увидел огни – аллею в старинных скрипящих на ветру резных фонарях; дорога стала асфальтовой; кованые ворота; Грин вылез из машины и открыл их – на решетке – меч, роза и раскрытая книга; почему на гербе Братства нет креста, подумал мельком Тео; «ты умеешь водить? – крикнул Грин. – Заехать сможешь? а я ворота закрою сразу»; такое Тео умел; а потом парк открылся, как створки раковины – и вот он, замок – Тео вздохнул от восторга – полуразрушенный – огромные башни, способные выдержать осаду орков и сарацинов, заросшие плющом и хмелем; полузатопленный ров, по поверхности воды шли пузыри от дождя; настоящий подъемный мост; окна в частых свинцовых переплетах; витражи; свет горел на первом и втором этажах; «мы сейчас отнесем твои вещи, потом будет месса, потом ужин; все ждали тебя на мессу, перенесли на вечер, обычно у нас мессы по утрам; все ждут тебя; готов?» – и они вышли под дождь; Грин раскрыл зонтик, Тео достал свою сумку – стильную, полосатую, с золотистой кожаной ручкой; Сильвен всегда одалживала ее у Тео для поездок на дачу к кому-нибудь; «Тео, подари ее мне, тебе, мальчику, такая не полагается» «ну, конечно; я ее купил; и купил, между прочим, в мужском отделе» – она была потрясающе распланирована внутри, как современная маленькая квартира, ванные принадлежности, парфюм, обувь, книги, лекарства – все было учтено; плюс двойное дно; уже на улице Тео услышал музыку – кто-то слушал в доме оркестр Марека Вебера; на виниловой пластинке; «это Дилан, у него проигрыватель, отличные колонки» сказал Грин; он выключил печку, выгреб весь мусор в карман дождевика; и они поднялись по роскошной каменной лестнице – дождь лил с такой силой, что капли, ударяясь о камень, летели опять вверх и сверкали, как стекло, искрились, бликовали в свете фонарей и падали обратно, и только тогда разбивались; ночной парк, горы и море скрытые в пространстве, во мраке, ощущение – как по комнате темной знакомой идешь, здесь где-то стол, кресло – мягкое, налечу, не больно будет, и «Rio Rita» с пластинки – таким Тео запомнил свой первый шаг в замок Розы – полным блеска, темноты, его оттеняющей, – витрина ювелирного – и «трам-парам» цыганское тридцатых приглушенное.

Внутри, безо всяких коридоров и фойе, сразу была огромная комната – с камином, каменным полом, лестницей, уходящей вверх, шириной с главную улицу городка, из которого его забрал Грин; с перил свисали старинные знамена; на каменных стенах висели картины – старинные портреты – епископов, Пап, просто молодых людей, читающих книги и улыбающихся зрителю краем губ, рыцарей, лордов – самых разных эпох – от раннего средневековья – с крошечными деревьями, голубым выцветшим небом, до современных работ, почти фотографических; они все были похожи – люди с портретов – будто одно лицо варьировалось – как основная тема в импровизации джазовой: правильные черты, темные, вьющиеся на кончиках волосы, синие или карие глаза, очень красивые, с длинными ресницами, уголками кошачьими; и ямочки в уголках губ, от которых с ума сходят девушки; Тео подумал, странно, но почему-то такое нагромождение портретов никак не угнетает это пространство; еще в комнате стоял рояль – шикарный, как джип на улице – черный, сверкающий, начала века примерно, с подсвечниками, со свечами – оплывшими, и ноты повсюду, на полу, всё, как надо; и куча кресел, самых разных, полосатых, клетчатых, резных, кожаных, вельветовых, и три дивана – красный, черный, золотой; и столики – квадратные, низенькие, на колесиках – на одном был недособранный пазл, старинная карта мира, с всякими завитушками, людьми в национальных костюмах, корабликами в морях; на другом – стопка книг; на третьем – журналы и шахматы – безумно красивые, стеклянные, прозрачные – типа белые, и матовые – типа черные, на зеркальной доске; в камине, огромном, как еще одна комната, пылал огонь; и было тепло. Свет шел от множества ламп – на столиках, на стенах, на полу – тоже самых разных: белых шаров, конусов из бумаги, расшитой разноцветными нитями, оранжевых и розовых стеклянных колб, расписанных бабочками и цветами; а в середине стояла елка – пушистая, душистая, вся в гирляндах; красивых – лампочки в форме звезд; это было место из сна – смешение детской комнаты и средневековой залы; на каминной полке, величиной с односпальную кровать, стоял домашний кинотеатр; по нему шел «Титаник»; айсберг еще не появился; Роуз и Джек разговаривали, гуляя по палубе первого класса, сейчас Роуз возьмется смотреть рисунки Джека; Тео любил это кино; будто кто-то родной встретил на пороге; он вспомнил, как волновался, уезжая в детский лагерь летом – давно-давно, мама и кто-нибудь из сестер провожали его, напихивали леденцы в верхний карман рубашки; и Тео всегда искал знак – как будет в лагере – хорошо или одиноко, или скучно; сейчас «Титаник» стал для него знаком, что всё будет хорошо; Тео даже расхотелось знакомиться, а захотелось сесть и посмотреть чуть-чуть со всеми, что дальше – до кадра с рукой на запотевшем стекле; знаменитом, обсмеянном, но все равно прекрасном; он даже стал выбирать себе любимое место из кресел и диванов.

– Привет, – громко сказал Грин всем, отряхиваясь от дождя. Сидевшие в креслах и на диванах обернулись, кто-то сделал звук тише, почти выключил, и опять стало слышно Марека Вебера откуда-то за залой – «One Step To Heaven»; и все встали, кроме одного парня – на красном диване, он сидел, скрестив ноги, положив сверху подушку – такую же красную, вельветовую; Тео сразу понял, что это Ричи Визано; красивые очки без оправы, платиновая челка.

– Это он? – спросил невысокий, загорелый, крепко сложенный мальчик, светлые волосы – вихры во все стороны; будто из детской книжки про озорников; Том Белли, Пенрод Скофилд; тонкие брови, необыкновенно красивые – летящие, как на японском рисунке, линии, – и столь же изящно очерченные губы – будто кто-то рисовал на его лице иероглифы – бежевые, золотистые, розовые, красные, темно-коричневые; его можно было рассматривать бесконечность – как слушать музыку, полную скрипок и колокольчиков; изумительное лицо – полное средневековой китайской поэзии, при теле боксера.

– Надеюсь, – Грин рассмеялся; легко, коротко, с всякими переливами серебристыми, стеклянными, так девчонки смеются на переменах, и кажется, что над тобой, а на самом деле над кем-то абстрактным – Дэниелом Рэдклифом, Робом Паттинсоном; и подтолкнул Тео вглубь комнаты. – Прошу любить и жаловать. Теодор Адорно. Наша новая звезда. Наш новый герой.

Мальчик, задавший вопрос, перескочил ловко через пару кресел и подал Тео руку – «я мокрый, дождь» извинился Тео, «фигня» сказал мальчик; рука у него была шероховатая и теплая, будто какой-то фрукт; персик-маракуйя; «я Женя Даркин» «я догадался» подумал Тео; одет был Женя очень просто – в черный свитер, мягкий, разношенный, кашемировый, рукава закатаны до локтей, руки красивые, сильные, все в мелких шрамах, царапинах, будто у него капризная кошка; черные бархатные штаны; и носки полосатые – красные с черным – он выглядел таким уютным, домашним, открытым; «а это мой друг, Роб Томас» – парень сидел на спинке кресла в красную полоску, мягкого, для сна с пледом и сказками Топелиуса; читал что-то, положил на сиденье и подошел к Тео, тоже жать руку – они были чем-то похожи, не как братья, а как люди, думающие одинаково; но если Женя был маленькой часовней, уютной, с разноцветным ковром на полу, букетом свежих роз каждый день и парой свечей, то Роб Томас – кафедральным собором, роскошным, с бесценными фресками, тремя алтарями, колоннами и органом – необыкновенно хорош собой, высокий, сексуальный, длинноногий, с золотыми вьющимися волосами, яркими карими глазами, черными ресницами, пушистыми, как снег; в черной футболке с классным принтом – рисунком из книги-комикса Рэя Макфлая «Белый космос» – Сигурни Степанова с розой и ручным пулеметом, в красном разорванном платье; поверх футболки – черная толстовка на молнии с капюшоном; драные на коленях синие джинсы с цепочкой; и тоже в носках – сине-красно-черных – удобно, подумал Тео, полосатые носки как униформа; в ухе у него блестела бриллиантовая сережка; а губы были такие яркие, будто накрашенные; вообще, он напоминал кого-то мифического своей яркой, осязаемой, тактильной красотой – Мэрилин Монро, Вивьен Ли, Элизабет Тейлор – от него становился плотнее воздух, ощущался физически, будто кто-то духи разлил: корица, инжир, китайский апельсин, белый перец…