Золото Арктики - Николай Владимирович Зайцев

середины ерика доплывет. И сам, давая пример другим, в размашку поплыл, рассекая темную поверхность воды. Остальные, не сговариваясь, бросились догонять друга. Миколка старается, руками работает, что те сажени отмеряет. Вот и примерный ориентир, до которого условились плыть. Захотелось Миколке над своими товарищами подшутить. Нырнуть под воду и затем, будто водяной, резко выплыть на поверхность и напугать друзяков. Вдохнул побольше воздуха и окунулся с головой. Не учел, что подводное течение может опасным быть. Вот и закрутило его, будто в омут. На поверхность выплыть старается, а сил не хватает. Еще немного, и воздуха не хватит, захлебнется. Вспомнил тогда Миколка, как батько его учил в таких случаях поступать. Расслабился, разгребая из последних сил толщу воды, доплыл до дна, перевернулся и оттолкнулся ногами, как мог. Будто стрела долетел до поверхности. Воздуха в легких почти не осталось. В голове туман. Казалось, еще секунда, и сознание потеряет. Но ангел-хранитель его не спал. Помог. Барахтаясь в воде, Миколка сделал первый вдох. Закашлялся. Сильно забил руками о поверхность воды. Крик гортанный, не похожий на детский, из горла вырвался и растекся по ночному воздуху. Казачата-друзяки перепугались. Сначала оттого, что не увидели Миколку, а после страх обуял, когда он на поверхности показался с громким криком, похожим на вой волка. Подплыли к товарищу, помогли на берег выбраться. Отдышались. Когда вернулись к костру, где дед Трохим их ждал, сначала говорить не хотели о случившемся. Знали, что больше не отпустит дед их одних ночью купаться. Но пришлось все же рассказать, так как крик Миколки довольно громким был. Дед издали услышал.

Выслушал дед Трохим, что казачата поведали, вздохнул тяжело, подкинул в костер две сухие чурки. Помолчал, посматривая то на Миколку, то на других казачат.

– Значит, русалка с тобой познакомиться захотела, говоришь? – нарушил он молчание.

Казачата переглянулись, недоумевая. А дед Трохим на полном серьезе продолжил:

– Давно то было. Жила на хуторе, недалеко от нашей станицы, девка одна. Красавица. Парубки по ней с ума сходили. А она им все головы морочила. Нравилось ей видеть, как они друг другу чубы дерут за нее. Злая была. Даром что лицом лепа. Да и слух ходил, что не от доброй силы красота та. И вот так она станичнику одному голову вскружила, что тот от неразделенной любви удавился. Прости Господи. И случилось в тот год, что ледники в горах вековые таять начали. Да так, что река наша Марта из берегов вышла и степь залила. А стало быть, и хутор, так как в низине он стоял. Все с хутора спаслись, окромя той самой девки-красавицы. Никто не видел ее ни мертвой ни живой, да только хату ее водой смыло. Поговаривали люди, что она специально из хаты не спаслась, потому как вину за собой чувствовала за того казака удавленного. Но с той поры в Марте да в ериках, из нее вытекающих, стала нечисть водиться. По ночам слышалась с реки одна и та же песня, голосом грустным и таким, что у того, кто слышал ту песню, холодело все внутри. Люди бояться стали к реке по вечерам ходить. Поговаривали, что вроде русалка завелась, ликом на ту самую девку похожа. Вот, Миколка, она-то тебя и тянула к себе на дно.

Казачата, дрожа от холода, скорее с интересом, чем со страхом слушали, о чем рассказывал дед Трохим. В то время на Кубани, как пережиток времен дохристианских, наряду с верой православной сохранялась и вера в нечистую силу. Повсеместно на Кубани была распространена вера в домового, или, как его здесь называли, хозяина. Он считался покровителем хаты и домашнего хозяйства. Поэтому при переселении в новый дом его обязательно приглашали с собой, иначе могло случиться несчастье. Домового представляли в виде маленького старика, покрытого шерстью, одетого в подпоясанную рубаху красного цвета. Бытовала среди казаков и вера в ведьм и колдунов. Представления об их силе основывались как на возможности навредить людям, так и на умении избавиться от вреда. И, конечно же, особое место занимала вера в водяного и русалок, которые утягивали на дно реки не только людей, но и домашний скот.

Билый, прикинув быстро по сторонам света, где мог быть Восток, опустился на колени и, не торопясь, прочел Утреннее молитвенное правило, истово осеняя себя крестным знамением.

«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь».

Прозвучал отпуст. Казак осенил себя троекратно крестным знамением с троекратными земными поклонами.

На душе стало немного легче, но мысли, давящие сознание, не отпускали.

– Давно на исповеди не был, казак, – сказал сам себе Билый. – Не по-нашему, не по-православному. Вот и липнет всякая нечисть. Да и причаститься бы перед отплытием нужно непременно.

Он взглянул на часы. Стрелки показывали без пяти семь. С собора Святого Апостола Андрея Первозванного, расположенного в десяти минутах ходьбы от гостиницы, зазвонили к заутрене. Билый наскоро привел себя в порядок, оделся и вышел в наступающий на столицу рассвет. Почти бегом, по-кошачьи, он преодолел расстояние, отделяющее его от собора. В голове мелькали мысли. «Собор явно не древлеправославный. Значит, и батюшка из сергианских».

И тут же отвечал сам себе: «Казак Билый, отставить рассуждения. Другого выбора у тебя нет, а перед Богом все равны».

Вот и собор. Микола, перескакивая через две ступеньки, быстро вбежал по паперти и вошел в открытые врата. Несмотря на ранний час, в храме были люди. В основном бабульки, заботливо снующие там и тут, выполняя данные настоятелем послушания. Две молодухи, видимо сестры, ставили свечи на Кануне. У одной на руках был ребенок. На мгновение Билому показалось лицо барышни знакомым до боли. «Марфа!» – произнес он негромко. Но в пустом помещении храма его голос прозвучал довольно звонко. Обе женщины обернулись.

«Ошибся, – подумал казак. – Да и откуда здесь взяться Марфе, да еще с Димитрием?!»

Микола подошел к свечному ящику.

– С праздником! – как подобает по традиции, поздоровался он.

– С праздником! – прозвучало в ответ.

– На исповедь куда?

– Отец Сергий исповедует. Пройдите налево, за колонну, – ответила женщина, стоящая за свечным ящиком.

Билый размеренно прошел к месту, куда указала женщина. На радость ему, он был единственный, кто в такой ранний час решил облегчить душу от накопившейся тяжести грехов.

По всем правилам церковным Микола, перекрестившись и поцеловав Евангелие и Распятие, подошел к священнику.

«Грешен, Господи…» – начал он. Выслушав казака, настоятель не стал задавать лишних вопросов. И так было ясно, что человек перед ним хоть