Ответ Империи - Олег Измеров

"Четверка" шла до Кургана, и Виктора это вполне устраивало. Салон был полупустой; на сидении позади него громко разговаривали два слегка тяпнувших мужика.

— Так слышь, чего скажу: человеку мало просто зарабатывать. Вот ты смотри, деньги, что такое деньги? Вот ты думаешь, просто деньги… нет, ты постой, послушай. Вот мне важно, когда это не просто деньги, а что?

— Что?

— Благодарность от людей, которых я уважаю. Мне важно, что я сделал что-то для людей, которых я уважаю, поэтому я для них с душой сделаю. А когда человек вынужден работать для людей, которых он не уважает, то хоть хорошо ему заплатят, хоть как, все равно это не то, все равно его надо пинать, чтоб он сделал. Ты согласен?

— Не, ну деньги-то он получит.

— Деньги, получит, ты погоди, но счастья с такой работы иметь не будет.

— Почему чему не будет?

— Потому что человек не машина, он не может просто так, вот выработку дал, столько-то в него залили. Человек, вот, нормальный человек, он не сферический конь в вакууме. Ему важно, как он среди людей, и как люди к нему. Вот я раньше жил проще — подзаработать, бухануть там, да? А потом меня однажды как шибануло: ну вот помру я и что, и все? И все уважение ко мне кончится? Это что, как будто я вообще не жил, получается?

"Философы", подумал Виктор. Подошла его остановка, так что окончания спора он не дождался. А еще он подумал, что подслушивать чужие разговоры нехорошо; но сейчас и без этого не обойтись, чтобы понять, что это за мир и как в нем выжить.

…В подсобке он раскрутил заднюю панель центрального блока JVC и тщательно посмотрел, нет ли на платах закладок. Когда-то, давным-давно, когда он работал на заводе, ему довелось такой же в частном порядке ремонтировать; теперь он пялился в мозаику радиодеталей на зеленоватом текстолите в ожидании угадать чужеродный элемент. Результаты его ободрили; ничего не соответствующего разводке платы или поздних паек он не обнаружил, закрутил крышку обратно, и, воткнув наушник в гнездо, одновременно отключавшее колонки, переключился на короткие. Первое, что ему встретилось, был "Голос Америки", без глушилок, и Виктор решил от добра добра не искать.

Слушал он долго, запивая информацию чаем и зажевывая разогретыми в микроволновке бутербродами. Пересказывать передачи было бы долго и нудно; всю информацию, которую на него вылили из-за бугра, он мысленно разделил на три группы.

В первой группе была информация, которую вражий голос при всем своем желании исказить не мог, ибо она была известна каждому советскому слушателю, и сомневаться в которой последнему не было причины. Самым ценным оказалось известие, что страной правит Романов; не тот, который из династии, а бывший первый секретарь Ленинградского обкома. Правил он с конца восемьдесят третьего года, сменив Андропова, который, как и в нашей реальности, принял страну после смерти Брежнева. Однако здесь в период Андропова совершенно неожиданно, в том числе и для Запада, прошла кампания по разоблачению троцкистов, на которых превентивно свалили всю вину за массовые репрессии, голод начала тридцатых, раскулачивание, красный террор и, наконец, самое страшное — за дефицит колбасы и туалетной бумаги. Берия был объявлен жертвой государственного переворота; общественности предъявили факты, из которых следовало, что обвинение было сфабриковано. Из всего этого последовали два оргвывода: декларация возврата к сталинизму, как истинно народному курсу, и последующее воцарение Романова, как приверженца этого курса.

Пять лет, то-есть до конца восемьдесят восьмого года Григорий Романов был генеральным секретарем, затем, "в ходе проводившейся в СССР реформы хозяйственного и государственного механизма", был избран на вновь созданный пост Президента СССР, с избранием на второй срок в конце девяносто третьего. При этом первые выборы были безальтернативными, а на вторых Романов опередил на двадцать процентов голосов основного соперника, М.С. Горбачева, выдвинутого от "марксистской платформы КПСС". Почему Горбачев был выдвинут от этой платформы, Виктор так не понял, ибо в его реальности марсксистская платформа в КПСС была крохотной прослойкой интеллектуалов-философов, и ее основное достоинство оказалось лишь в том, что ее сторонники не оказались ни в чем замешаны. Генсек в КПСС был все-таки один, и на этот пост после Романова назначили Щербицкого, который в этом, то-есть, девяносто восьмом году, тихо справил свое восьмидесятилетие и был, насколько понял Виктор, кем-то вроде авторитетного всесоюзного аксакала: права командовать министрами не имел, но к нему все прислушивались и принимали за рубежом практически как главу государства. "Голос из-за бугра" заявил, что за Щербицким стоят ветераны. Почему бы и нет, подумал Виктор, в этой реальности он не прокололся на этой глупой ситуации с первомайским парадом после ЧАЭС…

В том же восемдесят третьем на пенсию по состоянию здоровья был с почестями отправлен Тихонов (не артист, который играл Штирлица, а председатель Совмина), и на его место назначили 65-летнего Машерова, "которого с семьдесят девятого агенты КГБ охраняли больше, чем генерального секретаря". Упоминались некие "машеровские реформы", которые, "вначале подали мессадж о либерализации и демократизации советского общества", но затем "превратились в очередную модернизацию и бетонирование сталинизма". Семь лет назад Машерова сменил совершенно неизвестный Виктору Михаил Ситков, который характеризовался, как малоидеологизированный прагматик, руководитель демократического стиля и при этом — "ставленник постандроповского клана".

В декабре этого, то-есть девяносто восьмого года в СССР должны были состояться очередные президентские выборы; западные обозреватели хором предрекали, что состарившийся Романов уйдет со своего поста, а "имя преемников народ узнает лишь за пару недель до выборов, когда все уже решено, и предстоит лишь определить, кто более подходит для продолжения антинародного сталинского курса".

— Знаете, если эпоху Брежнева в Союзе называли эпохой застоя, — вещал в записи интервью какой-то недавно эмигрировавший диссидент, — то царствование Романова — это эпоха серого занавеса. Да, все эти годы развивалась промышленность, строились дома, перевыполнялись планы, даже очередей не стало. Обыкновенно, буднично — так и положено. Буднично летали в космос "Бураны" — так положено. Не положено только знать, что эти якобы научные аппараты выводят на орбиту лазерные комплексы ПРО "Кортик" и ракетные комплексы "Водолей". Советскому человеку не положено знать, сколько денег из его кармана ушло на вывод в космос наступательного ядерного вооружения, на создание советской "Звезды Смерти" — боевой космической станции "Жемчуг", готовой обрушить удар на любое место земного шара!

"А, вот чем мы базы в других странах заменили-то!" — обрадовался Виктор. "Черт, как все просто. Может, даже и дешевле выходит. Ну а Штаты-то свои тоже вывели? Или как?"

— Советский человек, — продолжал меж тем радиоголос, — радуется: нет проблем достать билеты на поезд. И он не знает, что это сделали не для него, а для поездов с ракетными установками, которые возят ядерные боеголовки мимо его дома. Буднично страну покрыла компьютерная сеть и сотовая связь. Но ими в стране была тихо придушена всякая независимая мысль — так, оказывается, тоже положено!

Вторая часть информации, как и следовала ожидать, была сливом компромата. Виктор услышал, что в СССР цветет махровый государственный антисемитизм, что практически разгромлены не только диссиденты, но и любые неформальные сообщества критически мыслящих людей, что академик Сахаров, который здесь еще продолжал жить и работать, после развода и женитьбы на молодой медсестре был вынужден отречься от всех своих антисоветских заявлений, как сделанных под влиянием бывшей супруги. Ну и, естественно, задавлена и тяжко страдает вся творческая интеллигенция, которая не может свободно гастролировать, издаваться и выставляться за рубежом, как будто ее прямо там ждут.

Наконец, третья часть информации была разными сплетнями малого калибра и нудной читкой диссидентского романа "Хроники кремлевского сталкера", который был рассчитан на эмоциональную промывку мозгов и который Виктор со спокойной совестью пропустил мимо ушей.

Параллельно Виктор сравнил вареную колбасу эпохи серого занавеса с остатками вареной колбасы эпохи реформ. Колбаса эпохи реформ была розовее, сильнее пахла чесноком и специями, и вкус у нее как-то был богаче. Однако колбаса эпохи серого занавеса ровно резалась, и сало из нее не вываливалось, из чего Виктор сделал вывод, что она просто из мяса.

14. Визит дамы

Как ни странно, но из услышанного по "голосу" Виктора больше всего понравилась весть об удушении диссидентов. Лично для него это означало, что раз диссиденты удушены, как класс, то мало кому придет в голову подозревать в его, Виктора, словах, это самое диссидентство. Также оставались курить в стороне всякие интриганы и демагоги, которые могли по злобе или от зависти навесить на него диссидентство; если и напишут телегу, то на нее наверху всерьез смотреть не будут. Правда, здесь могут навесить пиратство, но, в отличие от диссидентства, это еще доказать надо.