Первая Галактическая (сборник) - Андрей Ливадный

— Ну уж… прям не можешь?

— Представь, Николай, не могу. Если честно, — боюсь работу бросать, ведь Катюша, она у меня умница, прозорливая, — годы–то действительно не те. — Лозин говорил, знакомо улыбаясь краешком губ, а Полвин слушал, испытывая при этом странное, прямо живительное дыхание времени, словно ветерком потянуло из прошлого, — кадетской юности, первой любви…

— Боюсь на завалинке осесть, брюшком обрасти… — продолжал тем временем капитан. — Дома–то оно, ясно, лучше. Андрюшка, внучок, растет, уже девятый годок шалопаю. — Лозин улыбнулся, и его взгляд просветлел. Любил он внука, видно было по всему. — А ты как, Коля? — вдруг спохватился он. — Олюшка твоя уже, наверно, выросла совсем? Где она?

— Да разминулся я с ней, — со вздохом признался Николай Андреевич. — Домой должна была сегодня вернуться, завтра ей двадцать, а меня вот, видишь, вызвали…

— Двадцать? — с уважением переспросил Вадим. — Да, неприятно, конечно. Выходит, не ты посвящать ее будешь? Или перенесешь?

— Да нельзя переносить, ты же знаешь, нехорошо это, — с сожалением ответил Полвин. — Хоть к потеряла смысл традиция, превратилась в ритуал но все равно, — обидно. Пришлось попросить Лисецкого, — помнишь, может, Кирилла? Ну как, он ведь третий человек в Совете, забыл?

Лозин нахмурил лоб.

— Нет, не помню, — признался он. — Да и когда он собирался в последний раз, Совет–то? Лет двадцать назад?

— Ну, неважно, сосед он мой одногодка. У него две дочки–близняшки… уже посвященные. Он поведет Ольгу сегодня ночью к нашему АХУМу.

— Да, печально… — сочувственно вздохнул Лозин. — Для меня это осталось неизгладимо. Как оттиск в голове на всю жизнь. Традиция или ритуал. называй как хочешь, но вещь правильная, нужная… Кто–то ведь еще из древних сказал: можно не знать многих наук и быть образованным человеком, но нельзя быть образованным, не зная истории, — многозначительно заметил Вадим Петрович.

Полвин хотел что–то ответить, но в этот миг к нему подошел порученец в форме служащего президентского дворца.

— Полвин Николай Андреевич? — осведомился он.

— Да?

— Вас ожидают в северном крыле, — доложил порученец. — Комната 127.

— Вот как? — Полвин заторопился. — Извини, Вадим, мне пора. Надеюсь, что найду тебя, когда разрешится вся эта сумятица. Не уезжай, не повидавшись со мной, ладно?

Лозин кивнул.

Николай Андреевич пожал ему руку.

Комната сто двадцать семь?.. — наморщив лоб, попытался вспомнить он, направляясь к северной лестнице. — Компьютерный зал, что ли?

***

Ночь выдалась теплая, мягкая.

Когда по крыльцу прошуршали шаги, Ольга заканчивала ужин, сидя на веранде за столом с матерью. Прислуживал им старый, уже порядком изношенный дройд по имени Степан. В детстве Ольга звала его на свой манер — Степ. Девочка, которая только начала говорить, безбожно коверкала все слова, а андроид — ничего, привык, и если в остальном речь Ольги быстро выправилась вместе с возрастом, то Степ так и остался Степом.

Услышав чьи–то шаги, Ольга обернулась, втайне ожидая увидеть Сергея Воронина, но поздним посетителем оказался не кто иной, как второй сосед Полвиных Кирилл Александрович Лисецкий полный, мрачноватый отставной полковник с лысеющей макушкой и пышными бакенбардами.

— Здравствуй, Мария… — Он склонился к руке хозяйки дома и коснулся губами тыльной стороны ее кисти. — Приветствую вас, Ольга Николаевна, — с поразительной, серьезной торжественностью обратился он к девушке. Ольга краем глаза заметила, как порозовели щеки матери.

— Уже пора, Кирилл? — не сумев скрыть волнения, спросила она.

Ольга ровным счетом ничего не понимала.

— Что случилось? — Она отодвинула прибор, и Степ тут же выступил из–за плеча, убирая посуду.

— Доченька… — Голос матери дрогнул, и она улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы, чем совсем расстроила и озадачила Ольгу. — Отец очень сожалел и переживал, что не он поведет тебя к АХУМу, но обстоятельства оказались выше его желаний. — Она справилась со своими чувствами, и дрожь исчезла из ее голоса. — Он попросил Кирилла Александровича проводить тебя туда. Ты должна пойти с ним и узнать, кто ты, откуда идут твои корни, осознать саму себя… потому что сегодняшняя ночь — канун твоего совершеннолетия. Это вековая традиция, которой придерживаются неуклонно вот уже три с лишним века. Сделай это и помни, твой отец очень сожалеет, что не он поведает тебе все, что ты должна услышать… — Произнеся это, она отвернулась, очевидно желая скрыть все же выступившие на глазах слезы гордости за повзрослевшую дочь.

«О чем ты, мама?!» — хотелось спросить Ольге, но отчего–то она промолчала, подавленная и обескураженная той торжественностью, которая исходила от старших. Казалось, что ею пропитан даже окружавший их воздух…

— Пойдем… — Лисецкий посмотрел на часы. — Скоро полночь. Нужно торопиться.

Ольга посмотрела на мать и увидела, как та кивнула.

Вздохнув и все равно ничего не понимая, она встала.

— А что это за АХУМ? — спросила она, чтобы не молчать и внезапно осознав, что впервые слышит столь странно звучащее слово.

— Это аббревиатура, — коротко и односложно ответил Лисецкий. — Пойдем со мной, и ты все узнаешь.

Ольге оставалось одно — подчиниться.

— Я скоро вернусь, — зачем–то пообещала она матери.

***

Старая дорога круто уводила в лес.

Степ, который молча следовал за молодой Полвиной и Лисецким, освещал порядком заросшую травой колею рассеянным светом своих плечевых фар.

Откровенно говоря, Ольге было даже немного жутко — слишком уж необычными, таинственными казались события этого вечера.

— Куда мы идем, Кирилл Александрович? — наконец, не выдержав, требовательно спросила она.

Лисецкий чуть замедлил шаг, заложив за спину свои жилистые руки.

— Оля, ты знаешь, что люди живут на этой планете всего три с небольшим века? — спросил он после некоторой молчаливой паузы, как будто пытался за этот короткий промежуток времени собраться с мыслями для важного разговора или решал, с чего начать.

— Ну, разумеется, — не задумываясь, ответила Ольга. — Это преподают в школе… — Ее тон был немного обиженным.

Зачем дядя Кирилл задает такие глупые, риторические вопросы, ответ на которые ему известен заранее? Что она — пятилетняя девочка, что ли?

— Да, конечно… — поспешил ответить Лисец–кий, почувствовав ее недоумение, — но в школе, насколько я знаю, лишь вскользь упоминают о том, откуда мы пришли на Кассию.

— С Земли… — немного умерив тон, ответила девушка, все еще не понимая, в какую сторону клонит сосед и давний друг ее семьи, который знал Ольгу с пеленок. Она уважала Лисецкого и готова была выслушать от него любую поучительную историю, как от собственного отца, но ей оставалось только гадать, зачем для этого углубляться в окружающий усадьбу Полвиных лес по старой, заросшей травой и вереском дороге.

— Правильно… — в тон ей ответил Кирилл Александрович. — Школьные программы составлены так, чтобы не формировать у детей превратного мнения о нашей прародине. Земля находится очень далеко отсюда, мы до сих пор точно не знаем, где именно. И как относиться к ней спустя столько времени после бегства оттуда — мы тоже не знаем. Поэтому в школе лишь упоминают об этой потерянной для нас планете, а истину каждый узнает в день своего совершеннолетия, посетив АХУМ, расположенный на территории собственных владений. Сейчас мы как раз идем к нему…

— Что такое АХУМ? — переспросила Ольга, хотя Лисецкий ожидал от нее несколько иного вопроса.

— Автоматическое хранилище унифицированных механизмов, — пояснил Кирилл Александрович. — Сейчас я расскажу тебе о том, как наши предки прибыли на Кассию… — Он расцепил пальцы рук и развел свои ладони далеко в стороны, на ширину могучих плеч. — Представь себе огромный космический корабль, внешне похожий на куриное яйцо. Его поперечник составлял около трех километров, а высота, от донца до макушки, — все пять. Он назывался колониальным транспортом, а внутри, за оболочками из стали, пластика и керамлита, в специальных отсеках спали, погруженные в низкотемпературный сон, триста тысяч человек… Я понятно объясняю? — Лисецкий остановился и внимательно посмотрел на Ольгу.

— Да… Я все понимаю… пока…

— Ну и хорошо, тем более что мы почти что пришли. — Лисецкий вновь возобновил свое неторопливое шествие по старой дороге. Вокруг в ночной тишине сонно шумел лес, в кустах, у края невидимой отсюда поляны, щебетала пичуга. — Кроме трехсот тысяч колонистов, каждый транспорт нес на своем борту очень много машин, способных видоизменять планеты. Они могли выровнять или, наоборот, изрыть любой ландшафт, повернуть или вновь создать русла рек, уничтожить одну жизнь и насадить на ее место другую. Также внутри каждого колониального транспорта находился набор первичных материалов и механизмов для постройки огромного города–мегаполиса, с замкнутыми циклами жизнеобеспечения, как на борту космического корабля. Когда наши предки вышли на орбиту Кассии, то они увидели внизу три материка… на двух буйствовала жизнь, а третий, отделенный от остальных огромным простором океана, представлял собой каменистую пустыню…