Конвейер смерти - Николай Прокудин

– Виктор, главное условие совместной службы – прекращай шестерить в штабе.

– А шо, я напрашиваюсь? Вызывают, посылают, приказывают. Артюхин мастер в этих делах – достать, привезти, поднести, в койку подложить.

– Я лизать зад Золотареву не собираюсь и тебе не позволю. Хочешь нормально служить, оставайся. Нет – найду замену. Золотарев себе подыщет других «шестерок». У нас огромный батальон – пятьсот пятьдесят рыльников.

– Товарищ старший лейтенант! Заберите меня и не отдавайте политбоссам. Я, конечно, хочу остаться.

– Ладно, Виктор, вольно. При народе обращайся официально, по званию или по имени-отчеству. А между собой будем поддерживать по-прежнему товарищеские отношения.

– Уф-ф-ф, – облегченно вздохнул Бугрим, осознав, что гроза миновала.

– Бери свои бумажки и иди куда-нибудь, где нет инфекции, заполняй, исправляй, сочиняй, – распорядился я.

Виктор, обрадовавшись, схватил тетради, попрощался и убежал.

– Ну что, трахнул Бугрима? – засмеялся начальник штаба.

– Поиздевался немного. Ему полезно. Вон, какую он ряшку наел в Ташкенте. Теперь будет в горах и зеленке худеть. Быстро приведу его в чувство.

Сбитнев хитро улыбнулся и прошептал, обращаясь только ко мне:

– За перехваченную из-под твоего носа парикмахершу Витюше мстить не будешь? Простишь? Или он теперь ее уступит тебе?

– Володя, пошел к черту. Кто о чем, а ты сразу все на баб переводишь. Между прочим, и тебе прощаю прошлые издевательства и гадости, – улыбнулся я. – Сегодня я, словно Христос, добрый и всепрощающий.

– Это спорный вопрос, кто над кем больше издевался! Значит, мы с тобой на «вы» переходим? Думаю, скоро о нашей дружбе некоторые высоко воспарившие забудут.

– Дурак ты, Вовка, и уши холодные.

– Может, и дурак. В ответ оскорблять начальство не буду, промолчу, – сердито сказал Сбитнев и отвернулся к стене.

Лекарства ли, отдых ли помогли или время действия инфекции закончилось, но к установленному командиром сроку офицеры и прапорщики выздоровели. Большинство солдат тоже поправилось. Кое-кто продолжал чихать, но все встали на ноги и отправились в подразделения готовиться к опасному рейду.

В полк пришла трагическая весть. Погиб подполковник Жонкин. Заместителя начальника политотдела застрелила во время проведения стрельб какая-то машинистка. Нелепая и глупая смерть здорового, доброго, жизнерадостного человека.

Жонкин должен был проверить выполнение вольнонаемными женщинами упражнения по стрельбе из пистолета. У одной из стреляющих случилась осечка. Она спросила старшего на огневом рубеже штабного майора: «Почему пистолет не стреляет?» Тот велел перезарядить ей оружие. Но и второй патрон сделал осечку. Девушка крикнула: «У меня не получается! Не стреляет!»

Замначпо подошел к ней и попытался успокоить: «Попробуйте еще раз!» Она вновь перезарядила с его помощью пистолет, нажала на спусковой крючок – осечка! Повернулась к подполковнику и говорит: «Вот видите, не стреляет!» И при этом вновь нажала на спуск. Бах! Выстрел в живот!

Жонкин скончался через несколько часов в медсанбате. Хороший был мужик. Душевный.

Мы познакомились с ним ровно год назад. На тот момент я был совсем зеленым лейтенантом. Роте во время очередной операции крупно повезло. Солдаты каждый день находили реактивные снаряды, мины, оружие. Извилистое ущелье открывало нам свои тайники с удивительной легкостью. Очевидно, несколько караванов прибыли совсем недавно, так плохо боеприпасы были спрятаны. Скорее всего, через какое-то время масса смертоносного металла обрушилась бы на города и военные гарнизоны.

Мы осторожно подошли к развалинам домов. На окраине селения у огромного валуна лежали тела двух расстрелянных афганцев. Тут же валялся мертвый ишак. Один из убитых, видимо, сумел отбежать метров на пятнадцать, но не успел спрятаться в кустарнике. Возле окровавленного трупа мятежника валялся спичечный коробок. На этикетке была изображена карикатура: Горбачев колет большим шприцем в голову афганцу вакцину с надписью: «Коммунизм». Нарисованного афганца за руки держит Бабрак Кармаль – лидер НДПА (Народно-демократической партии Афганистана).

Я поднял спички и протянул командиру:

– Иван, взгляни, вот это оперативность пропаганды! У нас пока и портретов Горбачева на стендах нет, а тут уже на коробках рисунки и карикатуры на него.

Капитан Кавун прикурил трофейной спичкой и выбросил коробку.

– Ну ее к черту, а то, не дай бог, особисты заметят, объявят антисоветчиком, припаяют вражескую пропаганду!

– Да прекрати, ерунда все это! Из-за такой мелочи?

– Мелочь? Может быть! Но сейчас после скандала в восемьдесят первом полку контрразведчики взвинчены и напуганы.

– А что за происшествие? – спросил я удивленно. – Ничего не слышал.

– Ты еще много чего не слышал. Командир разведвзвода пьяный вдрызг поздним вечером шел через плац и наткнулся на замкомандира полка. Майор начал воспитывать лейтенанта, назвал его алкашом. Тот в ответ достал из кармана пистолет и выстрелил в грудь начальнику. Лейтенанта скрутили, отвели на гауптвахту, а чуть позже повезли в комендатуру. По дороге лейтенант накинулся на солдат-конвоиров, отбросил их от заднего борта и выпрыгнул из кузова. Проезжали они неподалеку от американского посольства, и, по слухам, летеха рванул туда, чтобы укрыться и попросить убежища (не знаю, правда сие или нет, за что купил, за то и продал). Догнали беглеца, сбили с ног, связали и повезли дальше. Посадили в камеру. Скандал!

– И что было впоследствии? – спросил я, заинтересовавшись этим рассказом.

– А ничего! Меньше болтай, больше молчи и думай, живее будешь!

У нас было замечательное настроение, еще бы такие трофеи!

Солдаты быстро собрали три больших штабеля из ящиков с патронами и гранатами, выложили в ряд мины, выстрелы к гранатомету, принесли два ДШК и несколько запасных стволов к ним.

Четыре вертолета вывезли трофеи и двух пленных афганцев. Вскоре прилетел еще один борт, сел и тут же взлетел. Из вертушки выскочил кто-то с мешком и автоматом и быстро побежал к развалинам. Вертолет исчез за хребтом, а прибывший пассажир начал испуганно озираться вокруг. Взвода на ночь укрепились на холмах, гость нас не увидел в лучах заходящего солнца и растерялся.

Кавун послушал радиостанцию и, усмехнувшись, сказал мне:

– Это по твою голову проверяющий, по связи передали – замначальника политотдела Жонкин. Иди встречай!

Захватив с собой двух солдат, я спустился к хибаркам и проводил начальника к «СПСам». Иван доложил проверяющему о результатах операции, об обстановке и пригласил его на ужин, успев тихо шепнуть мне:

– Шагай к бойцам, изображай политработу. Проводи беседы с ними, пусть начальник радуется.

Я расположился за камнями с тремя солдатами, рассказал последние новости, о которых прочел в газетах, пошутил немного и вернулся. Слышно было, как подполковник спросил, где я, и как ротный ответил, что на занятиях.

Жонкин улыбался, попивая чай вприкуску с сахаром, расспрашивал о роте, о трофеях. Он был тоже, как и я, новичок. В дивизию прибыл накануне рейда. Нашим гостеприимством и радушием остался доволен. Кавун подарил подполковнику новый трофейный спальник, чем окончательно расположил его к себе.

Утром начальника вызвали на КП дивизии. Для этого предстояло пройти по ущелью несколько километров и подняться на горную вершину. Замначпо попрощался с каждым солдатом и офицером, крепко пожал руку Ивану.

– Товарищ капитан, кто будет сопровождать меня? – спросил у командира Жонкин.

– А замполит и проводит. Пойдет вместе с первым взводом, – ответил, улыбаясь, ротный.

Всю дорогу по извилистому пересохшему руслу реки, прыгая с камня на камень, подполковник инструктировал и наставлял меня. Но делал все добродушно, с пониманием.

С хребта спустился взвод разведчиков во главе с лейтенантом Кузьминским. Заместитель начпо поздоровался с офицером и пошел наверх. На вопросы Острогина: «Что показали пленные, которых мы поймали? Сказали где склады?» – Витя Кузьминский, ухмыльнувшись, ответил, что почти ничего. Один замерз, а другой пошел пописать и сорвался в пропасть.

– Как замерз? – удивился я. – Жарко ведь?

– А на камнях спать холодно, – мрачно пошутил Виктор. – Ха-ха-ха! А если честно, то они не хотели разговаривать. Пришлось первому воткнуть струну в печень. Заговорил, но не с нами, а с Аллахом. Следов допроса от струны не остается, но очень больно. Крови нет, дырочка малюсенькая, но терпеть просто невыносимо. Слабый оказался, не выдержал. Второму – провод от аккумулятора присоединили к «головке» и крутанули ручку телефонного аппарата. Заговорил, но неразборчиво. Вырвался и побежал помочиться. Оступился и долго-долго летел, размахивая клешнями. Не повезло бедняге. Люди не птицы, летать не дано.

– Витя, а без пыток нельзя? Разве можно издеваться над пленными? – удивился я.