Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - Андрей Андреев

Приват-доцентура (т. е. предоставляемое молодым докторам право читать лекции в университете не занимая кафедр) как институт также родилась не в Берлине, а уже в начале XIX в. употреблялась в университетах Баварии, Галле и Гейдельберге. Но именно в Берлинском университете приват-доценты впервые заняли столь существенное, едва ли не ведущее место в преподавании, реализуя, тем самым, уже обсуждавшийся принцип «свободы академического духа», возможности чтения курсов по наиболее широкому кругу научных дисциплин без всяких внешних предписаний. Между молодыми учеными, которые получали от слушателей т. н. Honoraria — плату за лекции, которая была единственным источником их финансирования в университете, развивалась здоровая конкуренция за слушателей, что вело к повышению уровня лекций. Неудивительно, что именно приват-доцентами во второй четверти XIX в. открывались новые актуальные курсы, вводились в лекции новейшие научные достижения и методики, что значительно обогащало систему преподавания немецких университетов.

И, конечно, особенно преуспел Берлинский университет в создании новой «академической культуры», направленной на поощрение научных исследований[124]. Здесь сошлись все преимущества столичного местоположения, научной инфраструктуры (библиотек, музеев и др.), возможность быстрого обращения к государству за материальной поддержкой, т. е. всё нужное, чтобы обеспечить плодотворный научный поиск. Поэтому образ берлинского ученого приобрел немалую притягательную силу внутри Германии и мог воздействовать далеко за ее пределами.

Таким образом, в первой половине XIX века большинство немецких университетов приобрели новый облик, сделавший их центрами европейской науки. Хотя, кроме Берлина, новых немецких университетов в это время основано не было, но во многих немецких землях старые университетские учреждения поменяли свое устройство и были возрождены на прежнем месте в новом качестве (старинный Гейдельберг, Бонн, не просуществовавший в XVIII в. и двух десятилетий и переоснованный заново в начале XIX в.) или даже нашли себе новое пристанище (так, университет Франкфурта-на-Одере переехал в 1811 г. в Бреслау, а средневековый баварский университет в Ингольштадте был перенесен сперва в 1800 г. в Лансхут, а затем — в 1826 г. — в Мюнхен). Значительный скачок, который сделала вперед система немецкого университетского образования в целом, вывел в лидеры в отдельных научных областях даже такие прежде незначительные университеты, как Гиссен с уже упоминавшейся химической лабораторией Ю. Либиха, ставшей благодаря широчайшему кругу его учеников и количеству произведенных там открытий прообразом всех научно-исследовательских химических лабораторий в мире.

Преображенная немецкая университетская наука, за успехами которой внимательно следили в России, представляла собой идеальную среду для воспитания будущих российских ученых с последующей задачей возвести преподавание в отечественных университетах на уровень, близкий к европейскому. Поэтому для первой половины XIX в. важнейшими стали уже не просто образовательные путешествия в Германию, как было в предшествующем столетии, но именно научные стажировки будущих ученых, которые не только перенимали успехи немецких университетов, но и сами, работая в научных лабораториях или библиотеках под руководством немецких профессоров, участвовали в их создании, укрепляя тем самым и авторитет российской науки в мире. «Классический немецкий университет», являясь, как было показано, специфическим порождением ряда факторов немецкой общественной и государственной жизни, быстро перешагнул рамки Германии, способствовал интернационализации науки, экспорту успешных университетских моделей во всем мире (вплоть до Америки и Китая). Лидирующее положение немецких университетов в научном процессе сохранялось, по крайней мере, до начала 1930-х гг., и даже в современной университетской жизни их опыт весьма актуален.

Итак, немецкий университет к середине XIX в. прошел исторический путь от средневековой корпорации до «исследовательского университета», объединения ученых и студентов ради науки, которое оказало мощное воздействие на высшее образование в мировом масштабе и вывело немецкие высшие учебные заведения в лидеры новых научных направлений, генераторы идей и форм развития науки во всем мире. Особенно быстро менялся облик немецкого университетского пространства в XVIII — начале XIX в., когда здесь сначала появились два реформированных университета в Галле и Гёттингене, а затем рубежным событием явилось основание университета в Берлине. Тем интереснее отметить, что именно этот период и является главной областью рассмотрения в нашей книге. Русские студенты, таким образом, перемещались в университетском пространстве Германии не только территориально и хронологически, сменяя разные эпохи в истории собственной страны, они также передвигались между разными типами немецкой высшей школы, побывав и в отсталых, замкнутых в своих предрассудках «ученых цехах», и в модернизированных училищах эпохи Просвещения, и, наконец, в «классическом немецком университете». Поэтому каждый раз представляется очень важным до конца понять особенности состояния того или иного университета в тот момент, когда там оказывались русские студенты. В книге мы не раз еще будем обращаться к конкретным фактам истории немецких университетов, пока же наша задача была — показать университетский ландшафт Германии во всем его разнообразии и подчеркнуть, что «немецкий университет» — это сложное понятие, неоднородное и подверженное изменениям внутри самого себя, и тем более — в своем влиянии на Россию.

Глава 2

Первые русские студенты

Далекое начало

История российских университетов имела уже в самом своем начале существенное отличие от истории университетов Европы. Там значительная, можно даже сказать, большая часть их развития происходила в эпоху Средневековья, и, как говорилось в первой главе, университеты как общественные институты были теснейшим образом связаны с особенностями социально-правовой структуры средневековой Европы, ее политической, церковной, культурной жизнью. В России же университеты появились только в XVIII веке, в эпоху просвещенного абсолютизма.

Такое «запаздывание» можно понимать двояко. С точки зрения развития науки и образования, отсутствие школ в России в течение, по крайней мере, четырехсот лет (со времен монгольского нашествия, прекратившего прежние школьные традиции Киевской Руси и до XVII в.) и, в частности, полное пренебрежение здесь развитием и распространением «высших наук» в их европейском понимании вызывало в XVIII в. представление об отставании России от Европы, остро рефлектируемое в высших слоях общества начиная с эпохи Петра I. Представители новой послепетровской культуры выражали твердую уверенность в том, что и у России должны быть «собственные Платоны и быстрые разумом Невтоны» (в этих словах Ломоносова замечательно сопоставление имен из «противоположных» научных отраслей: с одной стороны, философии, этики и эстетики, с другой — естественнонаучных знаний; тем самым, выражались претензии России на собственный всеохватный вклад в науку). Недостаток в стране ученых кадров, необходимость приглашения иностранцев воспринимались как временные явления, которые обязательно и скоро будут преодолены. Как утверждал в письме к французскому философу Гельвецию Иван Иванович Шувалов, знаменитый меценат, просветитель, основатель Московского университета и петербургской Академии художеств, стоявший на вершине государственной власти, — и в России возможен расцвет Просвещения, и если сейчас мы уступаем Европе, то не из-за того, что неспособны к развитию наук и художеств, но лишь потому что позже других вступили на этот путь[125].

Иную оценку проблемы можно получить с позиций социальной истории. Поскольку традиции высшего образования и в частности университеты в Западной Европе явились плодом развития средневекового общества, то в России значительные социальные отличия от Европы не позволили родиться аналогичным общественным институтам в Средние века, а на пороге Нового времени затрудняли их усвоение на русской почве. Принятие европейской науки и образования в петровское время, в целом, носило характер механического перенесения, копирования западных образцов, в которых многое было изначально чуждым, внешним для русского общества начала XVIII века и так и оставалось здесь существовать вне системы общественных связей[126].

Применительно к университетской истории, которая нас больше всего интересует, это рассуждение надо пояснить сопоставлением основных общественных предпосылок развития университетов в России и Европе.