Стальная империя - Сергей Александрович Васильев

Роли братьев Рябушинских в семейном бизнесе были чётко разделены, как в оркестре, где каждый инструмент исполнял строго свою партию, а вместе они сливались в стройную и гармоничную композицию. Безусловно, главным считался старший Павел, фабричными делами занимались Сергей и Степан, банковскими и финансовыми вопросами заведовали Владимир и Михаил. Дмитрий подался в учёные. Младший Фёдор до поры, как подросток, был не при делах, а Николай прожигал жизнь, за что в семье его звали не иначе как «беспутный Николашка». В первые же месяцы после вступления в наследство он промотал на певичку из кафешантана больше двухсот тысяч рублей, и старшие братья взяли над ним опекунство.

Фамильное отличие Рябушинских от других финансистов, коим несть числа, – более глубокая задача, нежели просто сколачивание капитала: «возрождение истинной, великой и могучей Российской державы». Именно с этой целью Павел Рябушинский предлагал опустить между Российской империей и Западной Европой «железный занавес». Да-да, термин был придуман и введён в обиход старшим сыном этого могущественного семейства. Пытаясь создать антизападную коалицию, Рябушинские планировали связать империю с Китаем и Японией.

Только так, по их мнению, можно было возродить Россию и вывести её на «широкую дорогу национального расцвета и богатства».

Как и все староверы, Рябушинские считали правящую династию досадной помехой на пути к осуществлению своей мечты, не видели и никогда не рассматривали себя в качестве монархистов и тем более – союзников престола, поэтому февральским студеным вечером прошедшего года ничего хорошего от встречи с царем не ждали. Это случилось во время попытки госпереворота, гвардейского мятежа, когда какие-то психиатры из немецкой клиники «Шарите» объявили государя сумасшедшим.

Библиотека Морского собрания в Кронштадте, где была назначена аудиенция и куда доставили всё семейство Рябушинских, включая младшего Федора, меньше всего напоминала место проведения досуга флотскими офицерами, считающимися аристократией даже среди военных. Все столы завалены справочниками и энциклопедиями, стены завешаны плакатами с таблицами, графиками, аккуратными столбиками цифр и краткими выдержками из различных биржевых сводок, отчетов министерств и ведомств, гильдий и ассоциаций, академий и обществ, занимающихся изучением и анализом экономической жизни отдельных стран и предприятий, с той лишь разницей, что здесь они были собраны в сводные массивы, среди которых постоянно мелькал невиданный ранее термин «Макроэкономика»[23].

Структура российского импорта и экспорта, показатели промышленного производства в России, Европе и Америке, анализ денежных и товарных потоков, место России в международном разделении труда, межотраслевой национальный баланс за последние пять лет… и многое другое.

Заканчивалась эта «картинная галерея» интуитивно понятной и наглядной картой империи со стрелочками различной величины, обозначающими импорт и экспорт по группам товаров. Особо выделялся жирный жёлтый червяк государственного долга, вползающий в Россию из Франции и Германии. По состоянию на начало 1901 года – три с половиной миллиарда рублей, и это не считая трех миллиардов внутреннего долга.

– Да-да, господа финансисты, – раздался глуховатый голос, и увлеченные братья только сейчас заметили в двером проёме невысокого человека во френче тёмно-зеленого цвета без каких-либо знаков отличия и погон, имеющего определённое сходство с портретами, украшавшими присутственные места, – именно такая картина ежедневно встречает меня в этом зале. И эта жёлтая анаконда мне уже не раз являлась во снах. При положительном внешнеторговом сальдо почти в сто пятьдесят миллионов рублей мы имеем чистый вывоз капитала – больше чем полмиллиарда. Из них двести двадцать один миллион рублей – в качестве процентов по государственным займам, тридцать четыре миллиона рублей – по частным займам, а ещё двести девяносто два миллиона утекли из страны вместе с русскими путешественниками, предпочитающими отдыхать, учиться и лечиться, а еще и хранить свои капиталы за границей… Я проверил – ни разу за всю историю Россией не было получено в качестве кредитов больше, чем вывозилось из страны за рубеж совместными усилиями русских и иностранных подданных. Ловко, не находите? Принять у клиента депозит за два процента годовых, выдать ему же кредит за десять процентов. Разница – чистая прибыль. Вы, как банкиры, должны оценить изящество финансовой комбинации.

Несмотря на всю купеческую лихость, братья смущенно замолчали. На тему всевозможных банковских манипуляций они могли прочитать полноценную академическую лекцию. Цифры государственной задолженности, озвученные на встрече императора с купечеством в Москве, тоже не были сенсацией. Смущали формат и порядок необычной аудиенции. Никакого выхода гофмаршала, никаких подобающих самодержавному приёму объявлений и представлений. Вот так, по-простому, будто царь, прогуливаясь, случайно заглянул в публичную библиотеку и обнаружил там любопытствующую банкирскую семью в полном составе.

Заметив неловкость присутствующих, император поморщился, очевидно, рассчитывая на другую реакцию, но решил не ломать собственный сценарий разговора и продолжил, сразу взяв быка за рога.

– На встречу с купечеством в Москве, где вы тоже изволили присутствовать, я пригласил желающих участвовать в упражнении, описанном ещё бароном Мюнхгаузеном, – вытягивании себя за волосы из того болота, где мы оказались. Получил более тысячи всевозможных прожектов, некоторые из них уже реализуются. Но среди них не было ничего от вас. Неинтересно или не согласны?

– Ваше величество, – по праву старшинства первое слово взял Павел, больше похожий в своем пенсне и с бородкой-клинышком на земского доктора, чем на могущественного финансиста, – мы очень внимательно слушали ваше эмоциональное выступление в Большом театре, но вы так негативно несколько раз отозвались о финансистах, что мы… Одним словом, мы подумали, что попали в опалу…

– Если мне не изменяет память, – император говорил с расстановкой, делая шаг на каждый второй слог и направляясь к стоящим гурьбой братьям, – я возмущался вывозом капитала и безбожным грабительским процентом, взимаемым с должников, – в глазах императора запрыгали чёртики. – Вас, как людей старой веры, должен возмущать любой ростовщический процент, не так ли?

– Ваше величество, – как молодой бычок, увидевший красную тряпку, пробурчал Владимир, самый дородный из всех братьев, напоминавший своей осанкой, бородой и густым низким голосом дьякона, – вера запрещает нам брать проценты со своих…

– Вот оно как, Владимир Палыч, – император шагнул вплотную к купцу и заглянул ему в глаза, заставив отшатнуться, – значит, вы, требуя равноправия для своей веры, тем не менее делите население России на своих и чужих? На наших и ненаших? На равноправных более или менее? Это вам Христос так сказал – насчет ростовщичества? Думаю, что вам стоит перечитать Евангелие от Матфея и Луки. Нет, я совсем не против классификации, и любой человек имеет право решать, кто ему родной, а кто посторонний. Но дело в том, что эти посторонние рядом с вами живут. Их разорение влияет на вас и, как минимум, заставляет нервничать, придумывать оправдания, судорожно листать Священное писание в поисках правильной ссылки. Мы уже