Трафальгарский ветер - Форестер Сесил Скотт

Внезапно приятная расслабленность уступила место чувству тревоги. Мускулы Хорнблоуэра напряглись, тело было готово к немедленным действиям — это вспыхнули в мозгу воспоминания предутренних часов пятницы, когда «Принцесса» уходила от оставленного в беспомощном состоянии «Гьепа», и еще более ранних ночных событий, когда он вместе с другими карабкался на палубу брига, чтобы победить или умереть, причем последнее тогда казалось много вероятнее первого. Это было ночью с четверга на пятницу, а сейчас наступило всего лишь утро вторника.

Хорнблоуэр попытался уйти от этих тягостных мыслей, но в самый последний момент кое-что вспомнил и вновь напрягся на мгновение. Он же забыл в Адмиралтействе то самое одеяло, принадлежавшее французскому капитану, в которое были завернуты судовые документы «Гьепа». Он почти не сомневался, что к этому времени одеяло уже стало добычей какого-нибудь шустрого и предприимчивого клерка.

Хорнблоуэр заставил себя переключиться на доносящиеся с улицы звуки. Голоса прохожих, крики мальчишек, скрип тележных колес постепенно позволили ему снова успокоиться и погрузиться в сладкую полудрему. Неожиданно под окном послышался стук конских копыт, не сопровождаемый обычным грохотом колес по брусчатке. Всадник остановился у гостиницы, и это заставило Хорнблоуэра покинуть постель. Было нетрудно догадаться, откуда и зачем тот прибыл. Он едва успел натянуть рубашку, когда на лестнице послышались шаги и раздался стук в дверь.

— Кто там?

— Курьер из Адмиралтейства, сэр.

Капитан отодвинул засов и открыл дверь. Курьер был одет в синий мундир, кожаные лосины и обут в высокие сапоги. Под мышкой он держал шляпу с кивером и кокардой черного цвета. Из-за плеча курьера выглядывала тупая физиономия хозяйского сына.

— Капитан Хорнблоуэр?

— Да.

Как капитан корабля, Хорнблоуэр давно привык принимать посетителей в одной сорочке. Он привычно расписался протянутым курьером карандашом и распечатал послание:

Секретарь Их Светлостей Лордов Адмиралтейства будет крайне признателен капитану Горацио Хорнблоуэру, если тот сочтет возможным посетить его в здании Адмиралтейства в 11 часов утра сегодня.

— Который час? — спросил Хорнблоуэр.

— Самое начало девятого, сэр.

— Очень хорошо. — Он не смог удержаться еще от одного вопроса: — Кстати говоря, все адмиралтейские послания доставляются конным курьером?

— Только на расстояние больше мили, сэр. — В тоне курьера сквозило легкое пренебрежение королевскими офицерами, позволяющими себе снимать комнаты не на той стороне реки.

— Благодарю вас. Вы свободны.

Ответа не требовалось. Само собой разумелось, что приглашение будет принято, хотя Марсден и писал в своем послании, что «будет крайне признателен». Хорнблоуэр поспешно занялся бритьем и туалетом.

Через Темзу он переправился в наемной лодке. Это стоило лишних полтора пенса. Сначала он пытался убедить себя, что взял лодку, чтобы завернуть на почту и отправить письмо Марии, но потом вынужден был с легкой улыбкой признать, что ему просто захотелось побыть на воде после трехдневного пребывания на суше.

— Этот Колдер позволил французишкам улизнуть от него, капитан, — первым завел разговор перевозчик между двумя неторопливыми гребками.

— Через пару дней можно будет судить об этом лучше, — спокойно заметил Хорнблоуэр.

— Он держал их на крючке и все-таки упустил, — упрямо твердил перевозчик. —Уверен, что Нельсон бы так не поступил!

— Мы не можем знать, как поступил бы лорд Нельсон.

— Бони у нас на пороге, а тут еще этот Вильнев появился в море! А Колдеру должно быть стыдно, да-да, стыдно! Я помню адмирала Бинга и как его расстреляли. Если хотите знать, сэр, этого Колдера тоже нужно расстрелять!

То был первый признак проявления всеобщей бури негодования, разразившейся над Англией по получении известий о сражении при Финистерре. Трактирщик в «Голове сарацина», куда Хорнблоуэр зашел позавтракать, засыпал его вопросами, а две служанки задержались в зале и внимательно прислушивались к их разговору, пока хозяйка куда-то не услала любопытных девиц.

— Могу я попросить газету? — спросил капитан.

— Что? Газету? Ах, да, конечно, сэр! Трактирщик принес Хорнблоуэру чрезвычайный выпуск «Газетт», но кроме этого громкого заголовка, занявшего почти половину первой полосы, в ней содержалось на удивление мало сведений. Они укладывались в несколько строк и состояли из краткого пересказа вчерашнего телеграфного сообщения. Полный рапорт Колдера, доставленный в Лондон курьерами, менявшимися каждые десять миль, должен был только-только прибыть в Адмиралтейство.

Наибольший интерес вызывала передовая статья. В своем комментарии редактор высказывал те же взгляды, что и давешний перевозчик. Колдеру было приказано перехватить Вильнева, и он его перехватил, следуя, естественно, мудрым инструкциям Адмиралтейства. Но Колдер нарушил приказ Адмиралтейства и свел на нет все его усилия тем, что не уничтожил флот Вильнева. Вильнев привел свои корабли из Вест-Индии, сумев ускользнуть от гнавшегося за ним Нельсона. Теперь он пробился еще через один барьер, выставленный англичанами, и укрылся в Ферроле. Там он избавится от больных и раненых, наберет свежей воды и продовольствия и снова сможет угрожать коммуникациям Ла-Манша.

В таком свете все это выглядело как несомненный успех французов. Хорнблоуэр не сомневался, что пропаганда Наполеона выставит последние события как блистательную победу.

— Ну что вы на это скажете, сэр? — спросил трактирщик, с жадным любопытством заглядывая в глаза Хорнблоуэра.

— Я бы предложил вам выглянуть за дверь и посмотреть: не маршируют ли французские войска по улице, — посоветовал Хорнблоуэр.

Можно было судить о состоянии рассудка трактирщика по тому, что он на самом деле шагнул к двери, прежде чем понял, что его разыгрывают.

— Изволите шутить, сэр, — произнес он с укоризной.

Что ж, положение складывалось такое, что оставалось только шутить. Вообще, все это обсуждение морской стратегии и тактики безграмотными штатскими чем-то напоминало капитану знаменитый труд Гиббона [5], в котором подробно описывались споры граждан клонящегося к упадку Рима о природе Святой Троицы. Правда, не следовало забывать, что в осуждении и казни несчастного Бинга немалую роль сыграло общественное мнение. А теперь вот и Колдер мог серьезно опасаться за свою жизнь.

— Самый скверный поступок Бони за сегодняшний день — это задержка моего завтрака, — сказал Хорнблоуэр.

— Ох, простите, сэр! Сию минуту несу, сэр!

Трактирщик поспешно скрылся за дверью на кухню, а взгляд Хорнблоуэра упал на знакомое имя, также на первой странице газеты. В статье упоминался доктор Клавдий. Читая ее, Хорнблоуэр вспомнил, почему упомянутое вчера Марсденом имя показалось ему смутно знакомым. Он уже встречал его в прессе, листая старые газеты, изредка попадавшие на борт блокирующих Брест кораблей. Клавдий был священником, самым что ни на есть настоящим доктором богословия. Вокруг этого человека разгорелся самый большой скандал, как социальный, так и финансовый, за всю историю Англии. Он появился в высшем лондонском обществе, надеясь каким-либо способом поправить свое весьма и весьма преплохое финансовое состояние; очень скоро сделался притчей во языцех, но цели своей так и не достиг. Отчаявшись в собственных «честных», по его выражению, замыслах, почтенный богослов встал на скользкий путь преступления. Он сколотил шайку проходимцев и занялся подделкой переводных векселей. Изготовленные им фальшивые обязательства и проявленная изворотливость при сбыте ценных бумаг оказались настолько безупречными, что Клавдию долго удавалось держаться вне подозрений.

Вся зарубежная торговля и банковские операции базировались на применении векселей. Клавдий обратил себе на пользу длительный период оборачиваемости этих ценных бумаг, и лишь ошибка сообщника привела к краху тщательно разработанное мошенничество. До сих пор где-нибудь в Бейруте или в Мадрасе в обороте находились векселя, выполненные с таким искусством, что банкиры не могли отличить свою собственную передаточную подпись от поддельной. Эта афера потрясла до корней весь финансовый мир, да и высший свет тоже, судя по только что прочитанной Хорнблоуэром заметке. Сейчас доктор Клавдий сидел в Ньюгейте. Марсден упомянул этого ловкого мошенника не случайно, хотя капитану трудно было представить, что между ними могло быть что-то общее.