Живые и взрослые - Сергей Кузнецов

Переживает. Поддержка. Остаться там.

Невозвращенка.

4

«Что же мне делать? — думает Лева. — Сказать „привет!“, будто я ничего не знаю? Ждать, пока Гоша сам расскажет? Или самому все сказать? И что — всё? Что его мама пропала или что ее считают невозвращенкой? Или что я в это не верю? Что я знаю: Гошина мама не могла его бросить?»

В утреннем сумраке Лева спешит в школу. Мешок со сменкой бьет по ногам, руки мерзнут в тонких варежках. Шурка молча идет рядом, словно чувствует — брата лучше сейчас не трогать.

«А если Гоша и сегодня не придет в школу? — думает Лева. — Тогда — сразу после уроков — пойдем все к нему. Марина, Ника — все пойдем. Или нет. Пойти одному. Все-таки мы дружим с детского сада, восемь лет уже. Он меня всегда защищал, точно. С самого первого дня, когда ко мне на прогулке подготовишки привязались. Рыжий, рыжий, злой, упрямый, родился от мертвой мамы. Я расплакался тогда, а они скакали вокруг и кричали: рыжий, рыжий, злой, упертый, родился от мамы мертвой, — и тут прибежал Гоша и сразу двинул кому-то, замахал палкой, устроил такую кучу-малу, что сбежались все воспитатели. Да, он меня защищал, как я — Шурку. Будто он — мой старший брат».

— Как подружки? — спрашивает Лева, нагибаясь к сестре. — Соскучились за каникулы?

— А я с Машкой поругалась, — отвечает Шурка, — у меня подружек больше не осталось.

Родинка на круглой Шуркиной щеке смешно подергивается: это Шурка кривит курносый нос.

— Надо помириться, — строго говорит Лева, — друзьями так легко не разбрасываются.

Родился от мамы мертвой. Если Гошину маму так и не найдут — он и будет от мертвой мамы. Как Ника. Нет, хуже чем Ника, потому что про Гошину маму теперь всюду будут говорить, что она — невозвращенка и предательница. «Странно, — думает Лева, — я всегда думал, что она — геолог, как же она могла в Заграничье попасть? Ерунда какая-то.

А ведь сколько раз был в гостях. Добрый день, Нина Георгиевна. Добрый день, Лева. Ужинать будешь? Хочешь чаю? Нет, спасибо, я сыт. Вот так и говорили. Хотя неправда — пару раз в год Нина Георгиевна собирала Гошиных друзей, показывала слайды, рассказывала, как была в Сибирии, в Якутистане, в разных других северных краях. Вот поэтому, кстати, я и думал, что она — геолог. И ведь неудобно теперь спросить: Гоша, а кем была твоя мама? Тогда уж: а кем работает твоя мама? Нет, тоже нельзя.

Что же мне делать? — снова и снова спрашивает себя Лева. — Что сказать? Просто „привет!“, будто ничего не случилось?»

И вот Гоша идет по проходу между парт, дребезжит звонок, через секунду в класс войдет Дмитрий Данилович, у Гоши всего-то и осталось времени, что сесть на свое место и достать учебник, — и Лева никак не может сказать первые слова, и тогда Ника поворачивается и говорит:

— Они ведь продолжают искать, да?

Гоша только кивает, и тут ДэДэ входит в класс, сразу начинается урок, так что Лева успевает только прошептать:

— Я уверен, они найдут. Честное слово! — и Гоша грустно улыбается в ответ.

— Я специально немного сократила урок, — говорит Рыба, — чтобы у нас осталось время поговорить о важных событиях, случившихся в жизни нашего класса. Я бы не хотела называть никаких имен, но, наверное, ни для кого не секрет, что мама одного из наших учеников не вернулась из Заграничья.

«Хорошо, что хотя бы имени не назвала, — думает Лева. — Теперь главное делать вид, будто я не знаю, о чем идет речь. Не выдать Гошу, не смотреть на него, сидеть, будто ни в чем не бывало».

— Сейчас компетентные органы выясняют обстоятельства, — продолжает Рыба, — но для нас это еще один повод вспомнить: война не закончилась, как многие думают. Враг коварен, и он продолжает вести свою подрывную работу. И на этот раз его оружие — не зомби-команды, не тинги, не фульчи. Сегодня на вооружении мертвых — джинсы, туфли, сережки. Музыка, фильмы, даже книги. Проиграв в открытом бою, они ведут теперь тайную, шпионскую деятельность. Они пытаются соблазнить живых — и теперь мы знаем, что иногда это им удается!

Лева успокоился: про джинсы, туфли, сережки Рыба говорила при каждом удобном случае и, едва начав, без остановки мчалась к концу десятиминутной речи. Для Гошиной мамы места явно не оставалось.

Небось, если бы Рыба узнала, что мы встречаемся с настоящим мертвым мальчиком, — ее бы удар хватил.

— Не только взрослые, но и дети находятся сегодня под угрозой, — продолжает Рыба, — более того: именно вы — основная мишень наших врагов. У мертвых нет будущего, они знают об этом, поэтому так сильна их ненависть к детям, к тем, кто символизирует будущее для нас, живых. И поэтому вы должны удвоить бдительность, внимательней присматриваться друг к другу, помнить: яблочко падает недалеко от яблони! И сын невозвращенки, сын предательницы может оказаться прекрасным оружием в руках наших врагов!

На этих словах Рыба поднимает костлявый палец и указывает на Гошу. Класс замирает. Лева видит, как сжимаются лежащие на парте Гошины кулаки.

Звенит звонок, словно точка в длинной речи, — Рыба, как всегда, точно рассчитала время.

Ученики толпой выходят из класса, и сквозь шум Лева слышит Олин голос:

— Девочки, вы к нему лучше не подходите, может, это заразно. Вот он с Кикой дружил — и его мама тоже тю-тю.

Секунда — и Лева уже держит девочку за горло.

— Гадина, дрянь, — шепчет он, — попробуй еще раз открыть свой поганый рот — тебе самой будет тю-тю. У Гоши мировая мама, она обязательно вернется, не смей так говорить, поняла?

Оля кивает, но стоит Леве отпустить ее, начинает верещать:

— Валентина Владимировна, Валентина Владимировна! Меня Столповский задушить хотел!

Рыба появляется из класса, грозная и неотвратимая.

— Прекрасно, — говорит она, — драться с девочкой! А еще родители — учителя! Чтобы завтра же были в школе!

— Хорошо, Валентина Владимировна, — отвечает Лева и бежит следом за своими друзьями.

В раздевалке Зиночка подходит к Гоше. Сегодня урока математики не было, так что учительница видит его впервые после каникул.

— Я слышала, Валентина Владимировна сказала очередную речь? — говорит она.

Гоша сдержанно кивает.

— Я просто хотела, чтобы ты знал: вовсе не все учителя разделяют ее позицию, — говорит Зиночка, — и лично от себя хочу добавить, что я уверена, что с твоей мамой все будет благополучно.

Гоша стоит молча, за него отвечает Ника: «Спасибо, Зинаида Сергеевна, мы тоже очень надеемся!» — и Лева снова удивляется: какая все-таки Ника необычная, умная девочка. Как здорово, что он в нее влюблен!

— Позвонили прямо 31 декабря, — рассказывает Гоша, — мы с папой покидали вещи в рюкзак и сразу на вокзал. Второго утром начали поиски — и тут выяснилось, что никто толком не знал ни маминого маршрута, ни промежуточных остановок. Думали, может, она заблудилась, не может выйти к людям — хотя мы-то знали, как мама хорошо ориентируется в любом лесу. Подняли вертолеты, летали, высматривали — и ничего. А через пять дней прилетело начальство из института — и вот тогда я и услышал: «Только невозвращенки нам не хватало!»

— Послушай, — спрашивает Ника, — я одного не понимаю. Лева говорит: твоя мама — геолог. Не орфей, не ученый шаман. Как она могла не вернуться из Заграничья, если она туда и не попадала?

— Я не знаю, — отвечает Гоша, — но почему-то все были уверены, что она там была. И уже не один раз.

Они сидят в сквере, на полпути от школы к дому. Снег такой глубокий, что приходится сидеть на спинке скамейки, поставив ноги на сиденье, почти сливающееся с окружающими сугробами.

— А что говорит твой папа? — спрашивает Лева.

— Ничего, — отвечает Гоша, — ничего не говорит. Думаешь, я его не спрашивал? Как это так могло быть, чтобы мама бывала в Заграничье — а я об этом не знал? Она бы мне сувенир какой-нибудь привезла, мертвую вещь какую-нибудь. А папа отвечает: все очень сложно, Георгий, ты сейчас не поймешь. А когда пойму? Когда маму перестанут искать?

— Послушай, — говорит Марина, выпустив изо рта каштановую прядку, — у меня идея: давай спросим Майка. Может быть, он сумеет что-нибудь узнать.

5

— Нет, про это я бы точно знал, — говорит Майк, сверкая скобкой на зубах, — невозвращенец, да еще и женщина… это был бы большой хайп.

Сегодня Майк хорошо подготовился: на нем куртка, огромная, будто надутая воздухом, теплый шарф и шапка-ушанка. Они сидят все в той же комнате, только Гоша захватил с собой фонарик — на улице уже темно.

— У меня же отец — невозвращенец, — продолжает Майк, — и когда новые невозвращенцы появляются — в нашей области или в любой другой, — он с ними обязательно встречается. Я бы знал про твою маму.

Майк обращается к Гоше, но то и дело оглядывается на Марину. Кажется, он очень доволен, что сегодня может быть полезен в чем-то более существенном, чем ай-по, движки или компутеры.