Коммунальная опера - Владимир Вестер

и светом своим пусть влияет на эти события теперь уже давних лет. Вот и мама так говорит. Она знает. У нее от этих мыслей часто голова раскалывается… А дальше – как сложится».

И что-то складывается у него в голове, а потом раскладывается… Да, что-то складывается, а потом раскладывается… И вот уже ничего невозможно понять: круги, лица, звонки, флаги, танки, песни, выборы, толпы, крики и бог весть откуда взявшиеся пустынный зной и перекати-поле. И он тогда выбегает из комнаты и прячется в коридоре, за сундуком. И никому ничего не говорит. Ну, тихонечко пару раз каркнет из-за этого сундука, какого-нибудь прохожего жильца напугает, а потом притаится и ждет: что-то будет.

История Клюева

Был потом август, а потом не был. Они ехали с мамой в вагоне метро, и он из любопытства, стоя коленками на сиденье, смотрел в окно.

Ему было интересно смотреть: за окном пробегали огни, и еще иногда из соседнего тоннеля выезжал поезд, в котором, наверное, тоже ехал какой-нибудь Клюев.

Мама ему говорила:

– Не смотри так много в окно. Глаза заболят. Они тебе в жизни еще пригодятся.

Но Клюев не слушался. Они ехали под землей из одного конца города в другой, где жила бабушка, и он почти всю длинную дорогу стоял коленями на сиденье, смотрел в окно и не слушался.

А дядя, который забрал его, вошел в вагон в центре. Он был очень большой, в черных ботинках, черном плаще, черной шляпе и с таким громадным коричневым портфелем, что, казалось, носил в нем троллейбус.

Этот дядя сел рядом с мамой.

Мама долго смотрела на него – на его ботинки, плащ, шляпу и сверкавшие замки портфеля, – потом сказала:

– Мой мальчик ужасно не слушается. Вы не могли бы забрать его в свой портфель?

Дядя сразу подумал, что мама не шутит. Ей уж было почти тридцать лет, и мамы-одиночки, как уже знал Клюев, в этом возрасте почти не шутят.

– Я мог бы забрать вашего мальчика,– сказал дядя. – Но понимаете, я везу на рынок продавать ковер и опасаюсь, что в портфеле ребенку не хватит места.

–А вы его подарите, этот ковер, – предложила мама.

–Подарить? Но кому? – дядя обвел глазами вагон.

–Вы мне его подарите,– сказала мама. – Это самое лучшее.

Дядя оказался добрый. Он сказал, что обязательно подарит маме ковер. С этими словами он взял Клюева и, ласково оторвав от пробегавших огней, посадил себе на колени.

Вот так и забрал его один дядя. Тогда Клюев еще любил, стоя на коленках, смотреть в окно.

После они приехали к бабушке, и бабушка встретила их в дверях возгласом: «Ба! Давно не приезжали!», и дядя его отпустил. И вообще: в маленькой квартире бабушки этот дядя казался еще больше и чуть не стукался головой о притолоку. Помимо того, он долго сидел на стуле, пил какао, ел хлеб с колбасой, а вечером встал и пошел в кино с мамой. Клюев запомнил, как они уходили: радостная мама шла впереди, а торжественный дядя – сзади.

Что же потом?..

Потом ничего. Совсем ничего «сказочного» или хотя бы отдаленно напоминающее какое-нибудь «волшебство». Он только ночью иногда просыпается весь в слезах, и кажется ему, что под оконом басом мяукает кошка…

Примечания

1

Первая строка песни «Венок Дуная», особенно популярной в исполнении Эдиты Пьехи.