Коммунальная опера - Владимир Вестер

еле притащился к ним на пятый этаж. Войдя в квартиру, он взялся кричать в коридоре:

– Ну, кому тут письмо? А? Ну, кому тут письмо? Эй, люди! Эй, граждане. Эй, жильцы! Повымерли все, что ль? Отвечать бывшему генералу речной кавалерии!

Квартира долго не отвечала, лишь только в медном тазу на стене отзывалась печальным эхом скромная музыка.

Наконец из комнаты вышел Клюев. Он был все еще не очень большой, поскольку ему иногда было скучно расти.

– Вы, дедушка, кричите тут зря, – сказал он.

– Зря никто не кричит, – сказал ему дедушка. – Всякий крик в душе оседает.

– А все равно зря, – сказал Клюев. – Тут люди от духоты все оглохли. Я один пока еще что-то слышу, потому что дома часто сижу. Хорошо, давайте письмо. Вот вам за это десять копеек.

Почтальон взял деньги и ушел. Точнее, потащился с пятого этажа на улицу. Тащился он долго и по дороге невнятно шумел. А Клюев вечером показал письмо маме.

В тот вечер мама была такой уставшей, что даже не сумела удивиться. Она села за стол и, разорвав конверт, стала тихо читать.

Клюев стоял рядом. Один ботинок он давно уже снял и куда-то забросил. Поэтому стоял частично босой, но гордый и любопытный.

Он видел, что письмо написано плохим грустным почерком. Он подумал, что так могут писать только наиболее дальние родственники, населяющие недетскую сонную глушь, или кто-нибудь в правительстве, когда от заседаний голова устает.

Прочитав письмо, мама сказала:

– Ничего не понимаю! Какие-то родственники, пруд с лягушками… Откуда это все взялось? Время, что ли, такое? И адрес странный: «Москва, Клюевым»… А может, это вовсе не адрес? А ну-ка, неси сюда наш семейный альбом. Мы сейчас с тобой сверяться будем. А окошко можешь прикрыть. Ах, как грохочет летом столичный город!

Клюев закрыл окно. А после навсегда запомнил, как мама сдувала с альбома пыль…

Запомнил он и то, что в альбоме отыскалась одна надорванная сверху фотография. Были там и другие, некоторые почему-то без лиц, страшные, будто из другой жизни. Об этой жизни Клюев ничего не знал, но думал, что узнает.

На фотографии, которую выбрала мама, человек несколько дальних родственников стояли рядом с черным пианино. Что это за пианино, Клюев мог только догадываться. Правда, он думал, что это, наверное, очень дорогостоящий деревянный инструмент с латунными педалями. С его помощью можно сочинить одну из лучших в мире опер. О том, как люди живут.

Разглядывая фотографию, мама долго вздыхала. Ей было что вспомнить. Она сидела за столом и говорила, что было такое время, когда все письма приходилось сжигать. Клюев стоял рядом и спрашивал:

– Зачем?

– А затем, чтобы не было слов, но оставались воспоминания.

Тут она многозначительно посмотрела на Клюева и сказала:

– А отчего бы тебе ни поехать к родственникам в деревню? Город ты уже знаешь, поезжай-ка теперь на природу. А то тут ты и вырасти не успеешь, как задохнешься.

Тогда-то и сел Клюев в тот длинный медлительный поезд, который в дороге часто останавливался, и пассажиры выбегали из вагонов и прятались для чего-то в кустах.

Вот этот поезд и привез Клюева в недетскую сонную глушь.

* * *

Он хорошо запомнил, что деревня оказалась почти целиком деревянной. Деревянным было все, не считая, конечно, дороги, по которой шел с чемоданчиком Клюев, многочисленных кур и каменной церкви без купола, на стене которой росли небольшие кривые деревья. Клюев плохо представлял, что такое церковь без купола, поэтому решил, что это что-то вроде их городского планетария во время ремонта. В нем он был до начала ремонта и, задрав голову, с большим интересом разглядывал искусственное звездное небо.

Небо в деревне оказалось настоящее. Такое, как в городе. Только значительно больше. И лес был, похожий на бесконечный нетронутый парк, из которого вывезли летнюю эстраду и все аттракционы, но где-то в сумерках оставили таинственную машину, которая ухала по ночам – должно быть, от скуки страдала.

В лесу жили птицы, ежи и еще какие-то неизвестные звери, а также росли грибы.

Трамваи по деревне не ходили. Клюев ни одного не видел. Зато ходил трактор. Спереди к трактору был приделан портрет человека в специальной одежде, которая на местном языке называлась «френчем». Кто это такой на портрете, в разных концах деревни думали не одинаково. В дальнем конце думали, что это – адмирал Колчак, а в ближнем – его величество ефрейтор Ворошилов. Некоторые были другого мнения. Они утверждали, что Ворошилов был в другом звании. Как военный начальник с шашкой наголо.

Словом, впечатлений на природе оказалось такое море, которое размерами напоминало воздух. Не тот, которым все мы дышим, а тот, в котором вечно пахнет грозой.

Одевался в деревне Клюев празднично. В длинных и красивых черных трусах из сатина, он своими худыми ногами любил попылить на большой деревенской дороге. При этом кричал: «Вперед, пионеры! Взлетим выше солнца!» И кто-нибудь из-за забора, на котором на кольях располагалось много всякой деревенской всячины, ему кричал: «Не ори, политический!» На это Клюев не обижался, но шел гулять куда-нибудь в глушь.

Жил он у родственников. В их доме было очень чисто. В тазу, стоявшем на скамейке, лежали яблоки, красные и желтые, а на стене висели цветные фотографии молодого военного и его жены. В углу стояли сапоги, и кто-нибудь на большой кровати спал, длинный и шумный во сне… Родственники почти не пили. А если и пили, то не так, как в городе, а более весело и все больше мутную жидкость из огромной бутылки… Иногда ночью Клюев просыпался – кого-то тяжко били об крыльцо. На следующую ночь он снова просыпался – кого-то били об плетень. Были и другие ночи. Без драк, отчаянно темные и с таинственными вздохами неизвестной машины.

Днем Клюев часто купался. Нигде еще он так хорошо и часто не купался, как в этой деревне, в заросшем пруду с лягушками и жуками-водомерами. Говорили, что ночью на берегу этого пруда танцуют раздетые девушки, заманивающие людей на самое дно жизни. Клюеву хотелось взглянуть, что это за жизнь за такая на дне. Однажды ночью он пробрался на берег и увидел там человек десять голых девушек, среди которых танцевал вполне одетый мужчина, о котором по деревне ходили слухи, что он из области. После выяснилось, что это имел место праздник на природе – в честь присвоения области имени ефрейтора Ворошилова.

Так что почти сказочная жизнь окружала Клюева, и он всему верил.

Верил он