Антиквар - Александр Бушков

– Чем богаты… Дедушка, светлая ему память, был мужичок замысловатый и с большими фантазиями. Когда они в семнадцатом в Питере зачищали старый режим, он, изволите видеть, на память прихватил вот эту ерунду – памятка о героическом участии в Великой Октябрьской… А вот лично я, скажу вам по совести, уж непременно постарался бы набить карманы чем-нибудь подороже, в семнадцатом, наверняка, всякого бесхозного золотишка и камешков было, что грязи… Эх…

Смолину самому хотелось тоскливо вздохнуть. Не надо никакой другой мечты – машину б времени, и в Питер, этак в декабре семнадцатого, когда в обеих столицах не то что квартиры – дворцы наподобие юсуповского стояли бесхозные посреди всеобщего хаоса и совершеннейшей неизвестности. Пара недель там – и помирать потом не жалко…

– Была еще шашка и пара маузеров, – продолжал Сергеич, почесываясь. – Только когда в тридцать седьмом за дедушкой приперлись, их, соответственно, прихватили в первую очередь. А все это, – он ткнул пальцем в лежащие на столе предметы, – бабка еще в тридцать шестом подальше от греха в чугунок запихала и в стайке закопала поглубже – а деду наврала, что в колодец выкинула. И правильно сделала: за такую чернильницу деду бы еще навесили и службу в охранке в звании полковника… Как в воду глядела: в колодец они полезли и долго там шарились, а в стайке было по колено назёму, они и побрезговали пачкать хромачи… Любуйтесь, господин хороший, если имеете интерес, можете в руки брать и глазами рассматривать. Только заранее предупреждаю: я не в дедушку, революционной романтики не дождетесь, так что денежки я с вас намерен слупить немалые. Уясни себе это хорошенько, чтоб недоразумений не было потом. Всё равно уйдет товар, как мне растолковали…

Дегтяренко подошел к столу, сузив глаза, протянул руку. Фотографии и ветхие листочки бумаги с выцветшим машинописным текстом он рассматривал лишь мельком. Гораздо больше времени уделил медалям за беспорочную службу в полиции, с профилями Александра III и Николая II, окруженными венком. Наконец взялся за чернильницу, приподнял ее одной рукой легко, как перышко – здоров и силен был, бычок – без тени брезгливости, наоборот, с загоревшимися глазами (хотя и пытался сделать гладкую ряшку непроницаемой) разглядывал так и сяк, вертел, чуть ли не носом по ней водил, колупал ногтем, тер послюненным пальцем… Инга наблюдала за ним с несказанным любопытством, зато Смолин – весьма бесстрастно. Молодой человек в галстуке, сразу видно, был здесь единственным, кого происходящее откровенно тяготило: не понимал он барских капризов, сразу чуется, вонюче ему тут и убого, холую сраному…

Медаль за беспорочную службу в полиции

– Что думаете? – спросил Дегтяренко без особого интереса.

Смолин пожал плечами:

– Я все же не эксперт, а торговец. Лично мне таких вещей в руках держать не приходилось, так что промолчу…

– Зря, – в голосе Дегтяренко звучало неприкрытое торжество, свидетельствовавшее, что клиент заглотил. – Конечно, здесь, в вашей глуши, экспертов толковых не найдешь… Да они и без надобности. Такую патину не подделаешь…

Смолин подумал, что лично он ни за что не стал бы пышно именовать патиной следы месячной мышиной дрисни, – но, разумеется, свои мысли накрепко держал при себе. Он ощутил даже некоторую скуку – до того гладенько все проходило. Этот поросюк, набитый баксами, как селедка икрой, и понятия не имел, что Сибирь в некоторых отношениях – одна маленькая деревня. Впервые Дегтяренко отметили в Тюмени, совершенно мимолетно, без конкретики (связи с Тюменью были все же непрочные и нерегулярные). Зато потом, когда он объявился в Новониколаевске, оттуда по «линии» моментально распространилась уже конкретика: что некий Человек Московской Области, этакий вице-олигарх из нефтянки, в отпуске вместо того, чтобы, как все путные толстосумы, зажигать с девицами по Европам или бегать с базукой за африканским носорогом, болтается по Сибири в поисках предметов, связанных с полицией и спецслужбами Российской империи. Причем не мелочится, а еще, что немаловажно, в соответствующем антиквариате разбирается через пень-колоду, хотя и мнит себя крутейшим знатоком.

Новониколаевские ребятишки, понятно, ничего не пожалели для хорошего человека, впарив ему кое-что подлинное по задранной цене, достаточно редкое, а вдобавок – дешевку, опять-таки втридорога, но более всего – высокопробного фуфла. Маэстро все же был не один на всю Сибирь такой талантливый, да и импорт выручает… Когда герр Дегтяренко объявился в Томске, к его визиту уже были готовы и опять-таки раскрутили неслабо. И, как честные люди, передали по эстафете в Шантарск, дав время Смолину подготовиться…

Чем больше он присматривался с бесстрастным лицом, тем более убеждался, что клиент готов. Дело даже не в его апломбе – купив вчера у Смолина стопроцентно подлинный «Смит-Вессон», того самого «коротыша», и еще кое-что, опять-таки родное, он расслабился и подсознательно ждет от Шантарска исключительно подлинного …

Хозяин хатенки с видом гордым и отрешенным нацедил себе водочки и, хэкнув, переправил ее в рот с таким видом, словно пребывал тут в гордом одиночестве. Буркнул:

– Дырку не протри…

Чернильница глухо стукнула о столешницу. Отирая пальцы великолепным клетчатым платком, купленным явно не ближе пары тысяч верст от рубежей Отечества, Дегтяренко спросил небрежно:

– Ну, и что вы хотите?

– Да пустяки, – ухмыльнулся хозяин. – Десять тысяч баксов за всё – поскольку вещички продаются не в разбивку, а исключительно полным комплектом.

– Запросики у вас… – покрутил головой нефтяной господин с видом человека, привыкшего торговаться и умеющего это делать.

– Да ла-дно! – фыркнул хозяин. – Давай-ка внесем ясность, куманек… Если ты решил, на все это глядя… – он неопределенно махнул рукой вокруг, – что приперся к натуральному алкашу, то крупно промахнулся. Я, братка, не алкаш, а пьяница. Просекаешь разницу? Алкаш мозги пропил, а пьяница – не вообще и не всегда… Я свою норму знаю, похлебаю и перестану, а хата моя в таком запустении не оттого, что я отсюда все пропил, а исключительно потому, что обитаю я тут только летом, водочки попить вдалеке от сожительницы, чтоб меньше вякала. Квартирка у нас на другом конце города, в ломы ей будет сюда переться… И потом. Я, милый, не всегда был в таком вот бичевском виде, я, чтоб ты знал, сельхозтехникум кончал, на целине, – он небрежно прищелкнул по обеим медалям, – комсоргом поселка был. Если б не водочка да не любовь к вольной жизни, я б, может, и в секретари райкома выбился, да вот не судьба была. Короче говоря, книжечки и мы почитываем – а партейно-политическую закалку прошли давненько, еще во времена волюнтаризма. Короче, слушай сюда. Я ж прекрасно понимаю, что таких чернильниц на белом свете осталось хрен да маленько. Вон, даже Яковлич в руках не держал, а он старины видывал больше, чем гинеколог… этих самых. Вон, валяются, – он кивнул на подоконник, где валялась стопка потрепанных книг. – Там все расписано. В Питере этой охранки было полтора человека, это тебе не гэбэ с его небоскребами… И сколько у них там было казенных чернильниц с полным письменным обозначением? Да штук несколько на всю невеликую братию. А уж большевички потом под корень изводили все, отношение имевшее к проклятому старому режиму, особенно такое вот… Это тебе – теория. А практика такая – мне, родной, подворачивается домок под Шантарском. Не дворец да по нашим с Петровной скромным запросам… Шлакоблочник, гаражик имеется, во дворе есть где поставить клетухи для кролей, свинарничек… Бзик у меня – доживать в кулацком хозяйстве. Так вот, если я квартиру толкну, эту хатку толкну да добавлю десяточку зеленых – в аккурат хватит, – он оскалился. – Ну что, похож я на алкаша, мóзги пропившего? Ну?

– Не совсем, – бесстрастно кивнул Дегтяренко.

– От то-то. А потому со своей цены я не слезу. Хочешь – бери, не хочешь – я еще подожду… Какие мои годы, я робенок двужильный… Рано или поздно толкану за десятку. Цены знаем, не сомневайся…

Дегтяренко усмехнулся:

– А если домик тем временем уйдет?

– Другой подвернется, – сказал хозяин. – Никак нельзя сказать, что домиков таких, как грязи, но все ж товар на базаре не редкостный… в отличие от этого вот, – он ласково погладил чернильницу. – Ты вот себе подумай: может, именно в нее перышко и макали, когда на Вовку Ульянова протокольчик составляли за все его художества…

– Тут значится, что изготовлена она в девятьсот пятом, – сказал нефтяник деловито. – А Ленина в России тогда уже давненько не было…

– И какая разница? – невозмутимо пожал плечами хозяин. – Не один ли хрен? Ленина не было, зато имелось в достатке соратников и сподвижников – их-то до едрени матери имелось, а? Как ни крути, а все равно получается, что кого-то из будущих вождей чернильцами из этого самого агрегата описывали. Они ж все поголовно срока мотали и под следствием чалились, особенно в Питере, колыбели, понимашь, революции… В общем, не слезу я со своей цены, и уговаривать меня бесполезно. У меня, сокол, есть конкретная мечта, а мечты денег стоят. И если я еще литру засосу, из соображения все равно не выпаду, так что не рассчитывай… Что скажешь?