Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

теперь должны подумать о самозащите, об ослаблении грозных последствий анархии. Спасение в одном в организации себя, — с одной стороны, в организации рабочих — с другой. Если мы будем смотреть на организацию рабочих враждебно, мешать ей, то мы будем лишь содействовать анархии, содействовать собственной гибели. Объявляя в такой момент рабочим войну, мы рискуем превратить всю русскую промышленность в развалины. На правительство надеяться нечего, мы окажемся лицом к лицу с рабочими, — и тут совершенно бесспорно их сила и наше бессилие…»[392].

В городах уже начались рабочие волнения. Одной из самых крупных стала стихийная забастовка 30 тысяч рабочих Выборгского района Петербурга начавшаяся 17 октября. Рабочие направились к казармам, где размещалось 12 тысяч солдат 181 полка, и солдаты присоединилась к рабочим (правда, они не имели оружия). Казаки отказались стрелять в народ, на подавление бунта был брошен лейб-гвардии Московский полк, после ожесточенных столкновений огромные толпы рабочих и солдат были рассеяны, 130 солдат было арестовано[393].

На заседании бюро прогрессивного блока 24 октября 1916 г. один из лидеров кадетов А. Шингарев обрисовал положение в стране следующим образом: «Сгустить краски гуще того, что есть, невозможно. Внутри страны голодовка. Города накануне невозможности достать хлеба. Рабочие вот-вот вырвутся на улицу»[394]. Вместе с тем, октябрьская конференция кадетов, сообщал начальник московского охранного отделения Мартынов, «выявила ясно еще одну черту в партийной психике к.-д. — их непомерный страх перед революцией. Отмечая грозные факты в провинциальной жизни — предвестнике возможной смуты, многие ораторы ярко рисовали неизбежный анархический характер народного движения»[395].

В своей сводке за октябрь 1916 г. начальник Петроградского губернского жандармского управления доносил, что «постепенно назревавшее расстройство тыла…, носившее хронический и все прогрессирующий характер, достигло к настоящему моменту того максимального и чудовищного размера, которое… обещает в самом скором времени ввергнуть страну в разрушающий хаос катастрофической стихийной анархии… Необходимо считать в значительной мере правильной точку зрения кадетских лидеров, определенно утверждающих со слов Шингарева, что «весьма близки события первостепенной важности, кои нисколько не предвидятся правительством, кои печальны, ужасны, но в то же время неизбежны…»»[396].

Основными причинами складывающегося положения, по мнению начальника Петроградского губернского жандармского управления, являлись: «безудержная вакханалия мародерства и хищений различного рода темных дельцов в разнообразнейших отраслях торговой, промышленной и общественно-политической жизни страны; бессистемные и взаимно-противоречивые распоряжения представителей правительственной местной администрации; недобросовестность второстепенных и низших агентов власти на местах; и, как следствие всего вышеизложенного, неравномерное распределение продуктов питания и предметов первой необходимости, неимоверно прогрессирующая дороговизна и отсутствие источников и средств питания у голодающего в настоящее время населения столиц и крупных общественных центров… (Всë) определенно и категорически указывает на то, что грозный кризис уже назрел и неизбежно должен разрешиться…»[397].

«Во всех без исключения (докладах с мест), — подводил итог 30 октября в своем сводном докладе Министерству внутренних дел директор Департамента полиции А. Васильев, — главнейшей причиной всех переживаемых настроений…, признается то положение, в каком находится продовольственный вопрос и неразрывная связанная с ним беспримерная, непонятная населению, чудовищно растущая дороговизна. Все остальные тяжелые явления нашей действительности текущего периода представляются лишь следствиями этих причин. Наибольшая степень раздражения и озлобления масс под влиянием указанных причин наблюдается в обеих столицах…, теперь оппозиционность настроений достигла таких исключительных размеров, до которых она далеко не доходила в широких массах… (во время революции 1905–1906 гг.) Такое необычайное повышенное настроение населения столиц дает основание… заключить, …(что) как в Петрограде, так и в Москве могут вспыхнуть крупные беспорядки чисто стихийного характера»… При этом согласно предупреждению начальника кронштадтского жандармского управления, даже «в крепости находящейся на осадном положении, возможно возникновение рабочих беспорядков, причем на подавление их войсками гарнизона рассчитывать нельзя», ввиду их ненадежности[398].

«Что касается революционного движения в империи, — добавлял в своем докладе А. Васильев, — то в отношении его розыскные органы отмечают, что в настоящее время, благодаря призыву в войска массы партийных деятелей и распылению непризванных членов революционных партий по общественным учреждениям работающим на оборону, — революционных организаций, как таковых почти нигде не существует». «Сопоставляя все вышеприведенные признаки назревающего нового смутного периода…, департамент полиции полагает…, что нарастающее движение в настоящее время еще носит характер экономический, а не революционный»[399].

Если промышленники искали спасения от грядущей анархии в союзе с рабочими, то лидеры либеральной оппозиции продолжали связывать все свои надежды с добровольной уступкой власти монархом и правительством. «По мнению многих видных депутатов (Шингарев, Александров и др.), в случае отказа правительства войти в соглашение с «партией народной свободы» или в случае неприемлемости условий правительства, до «революции осталось всего лишь несколько месяцев, если только таковая не вспыхнет стихийным порядком гораздо раньше»: повсюду настроение достигло такого оппозиционного характера, что достаточно какого-нибудь пустячного предлога, чтобы вызвать бурные беспорядки ожесточившихся народных масс; беспорядки конечно вызовут кровавые подавления вооруженной силой, а последнее приведет к повсеместным протестам и еще более диким эксцессам»[400].

Однако именно эта революционная вспышка, как и в 1905–1906 гг., по мнению А. Гучкова, только и могла создать условия для того, чтобы правительство пошло на уступки: «после того, как дикая стихийная анархия, улица, падет, после этого люди государственного опыта, государственного разума, вроде нас, будут призваны к власти… Затем, другая возможность, что правительство, почувствовав свое опасное положение, прибегнет к нашей помощи…, — в любом случае утверждал Гучков, — Либо мы будем вынесены революционной волной наверх, либо [последует] призыв самой верховной власти…»[401].

Насколько далеки были эти надежды от действительности, говорила сводка директора Департамента полиции А. Васильева: «Отношение народных масс к Государственной Думе в последнее время серьезно изменилось, ибо деятельность Думы в прошлую сессию сильно разочаровала массы: в борьбе с наиболее насущными вопросами (дороговизной, продовольственными затруднениями) Дума ничего не сделала, а то, что сделало (закон о мясопустных днях) лишь еще ухудшило положение. Такое ослабление веры в народное представительство в широкой народной массе особенно озадачивает кадет, которые собираются в предстоящей сессии продемонстрировать перед народом, что они являются столь же деятельными, как и левые партии»[402].

Одновременно нарастал раскол в самой либеральной оппозиции, на что обращал внимание в своем донесении 2.11.1916 начальник московского охранного отделения Мартынов: «Настроение провинции явно анти-милюковское, неизмеримо более радикальное… Осторожная тактика Милюкова, чрезмерно заботящегося о легальности партии в глазах правительства, убивает партию в глазах в последнее время стихийно левеющего провинциального общества… Накануне выборов в 5-ю государственную Думу такая тактика прямо «самоубийственна»»[403].

Падение авторитета Думы и раскол либеральной оппозиции накануне