Девушка из колодца - Рин Чупеко

не получается продвинуться дальше, и между нами разгорается молчаливая невидимая война. Черная фигура бросается вперед в попытке проскочить мимо и добраться до мальчика. Но, несмотря на скорость женщины в маске, я с легкостью хватаю ее за запястье и сжимаю.

Она вскрикивает от боли. Позади себя я слышу испуганный вздох.

Тогда женщина в маске понимает, что не готова.

Не сейчас, когда я здесь, бросаю ей вызов по причинам, которым таким существам, как она, никогда не понять.

На теле подростка сломаны три печати. Еще одна, залитая кровью Келли, пока что не поддалась. Но последняя, полностью запечатанная – ахиллесова пята женщины в маске.

И она вынуждена отступить, шаг за шагом. В последний раз клацнув зубами, женщина в маске исчезает.

Я могла бы уничтожить ее прямо сейчас, но не делаю этого из-за сдавленных криков боли, которые издает мальчик.

Он сжимает запястье в том самом месте, где я ранила женщину, и смотрит на меня, опасаясь, что я тоже пришла отомстить.

Вместо этого я опускаюсь на пол в нескольких футах от мальчика, который сидит, все еще съежившись, поджав под себя ноги и положив руки на колени. Я наблюдаю за ним. По моему внешнему виду сложно угадать мои намерения, но Тарк вскоре понимает, что я не собираюсь причинять ему вред.

– Спасибо, – с трудом выговаривает он, все еще потирая слегка опухшее запястье.

Я не отвечаю.

Он нерешительно выбирается из укрытия и подходит ко мне, а я все еще стою на коленях. Он долго колеблется, а затем неуклюже касается моих волос пальцами здоровой руки, будто хочет убедиться в моей телесности. Я позволяю ему, а мальчик вскоре отступает, опасаясь, что за такую вольность его ждет наказание.

– Почему? – спрашивает он.

На этот вопрос можно ответить по-разному.

Действительно, почему?

Я была уверена, что месть убийцам – мой единственный путь, поэтому не рассматривала альтернативу. Только сейчас я поняла, что предотвращать гибель детей – такая же сила, как и месть за них.

За триста лет я спасла бесчисленное множество душ. Но никогда не пыталась узнать их имена, понять их надежды и мечты, узнать, кем они были и кем могли бы стать. Для меня они всегда оставались не более чем светлячками, дарящими краткие моменты утешения.

Раньше я не интересовалась живыми людьми.

Я беру Тарка за руку и осматриваю рану, которую нанесла. Я не умею лечить, поэтому просто прижимаю кончики пальцев к основанию раны в знак безмолвного извинения. Я делаю то, что сам мальчик боится сделать, – поднимаю его ладони и позволяю ему прикоснуться к моему холодному, липкому лицу. Фонарный столб продолжает мерцать, подмигивая нам огненным глазом. С каждой вспышкой мои черты резко меняются, из юной девушки

я превращаюсь в ужасного духа

и обратно.

Затем свет гаснет, и мы на несколько секунд остаемся в темноте. Когда он, наконец, загорается, уже не дрожащий, а ярко сияющий, я обретаю свой человеческий облик. При жизни у меня были блестящие темные волосы, карие глаза и кожа, достаточно светлая, чтобы некоторые сочли ее нежной. Вот что сейчас видит Тарк.

Я не все время чудовище.

И я слышу, как у мальчика перехватывает дыхание, когда он впервые замечает это.

– Ты выглядишь… совсем не так, как я ожидал.

На эти слова нечего возразить, поэтому я просто жду, пока он успокоится и снова начнет говорить. Мальчик опускается на пол, время от времени поглядывая на меня, чтобы убедиться, что я не возражаю.

– Ты призрак, да? – И он сам отвечает на свой вопрос: – Ну, конечно, Тарк. Что за глупый вопрос. Ни в одном фильме никогда не упоминалось о чем-либо подобном… – По внезапному, испуганному выражению его лица я понимаю, что он сожалеет о своих словах, опасаясь, что я не пойму, что за шутками он скрывает свою неуверенность. – Прости, я не хотел показаться таким… Мне всегда говорили, что я люблю умничать.

Но теперь я знаю, что сарказм – часть его натуры, так же как злоба – часть моей, и впервые за много веков я улыбаюсь.

– Меня зовут Тарквиний, – говорит мальчик, пусть и приободренный моей реакцией, но все же сделавший еще одну нерешительную паузу. – Тарк.

Меня давно не называли по имени, да и себе я запрещала его произносить. В эту минуту слабости я ловлю себя на том, что отвечаю: мой заржавевший голос слетает с потрескавшихся, неподвижных губ, собственное имя вырывается с запинками из-за того, что его не использовали так долго.

Окику.

Оки-ку.

О

ки

ку.

– Окику, – шепчу я.

– Окику. Какое красивое имя…

Когда Тарк снова поднимает глаза, то понимает, что сидит на полу своей комнаты совсем один. Компанию ему составляет только заглядывающая в окна сияющая и яркая луна.

Я всегда старалась держаться от живых на расстоянии. Их озабоченность каждым глотком воздуха, скоротечностью жизни и многочисленными недостатками не вызывает у меня сочувствия. Я могу проникнуть в их сознание и побывать в местах, которые дороги им, но для меня они не имеют значения.

Я не запоминаю имен. Не хочу узнавать лица.

Но этого человека зовут Тарквиний Хэллоуэй.

У него есть кузина – Келли Старр.

А еще у него ярко-голубые глаза.

И он одинок.

Интересоваться живыми людьми не в моих правилах.

Но я обнаружила, что есть много вещей, которые им противоречат.

11. Похороны

Странная штука похороны.

Возможно, я не понимаю их важности, потому что меня саму так и не похоронили. Пепел к пеплу, прах к праху, независимо от того, были ли похоронены тела со всеми почестями или же остались гнить на обочине. Похороны, похоже, проводят не для успокоения душ ушедших, а для утешения людей, которые остались.

Прощальная церемония Йоко Танеды не принесла семье Хэллоуэй особого утешения. Дождливым воскресным утром, когда обряды наконец завершены, гроб с телом женщины помещают в большую печь, под которой уже разожжен костер. Эмоции на лице Дуга легко расшифровать: на нем отражаются недоумение, удивление и горе. Тарка понять сложнее. На его изможденном от усталости лице видны душевные травмы, которые не должны принадлежать столь молодому человеку.

Его глаза – необычайно пустые, глубокие черные омуты, которые одновременно смотрят на горящий гроб и в никуда.

Церемонию кремации посетили немногие. Мало кто знал эту женщину в этой части света, и мало кто готов смотреть на пламя и вспоминать о собственной недолговечности. Но ассистентка учителя