Д.О.П. (Департамент Особых Проектов) - Борис Борисович Батыршин

высокомерные нотки. – И вам, милостивый государь, советую делать то же самое. Не забывайте, что именно благодаря этим инструкциям удалось выдернуть вас из Москвы, из-под носа у агентов Д.О.П. и охранки – в то время как ваши товарищи…

Геннадий поморщился.

– Чуть потише, если можно. Люди вокруг, услышат…

Дробязгин заозирался – суетливо, испуганно. И куда делось давешнее высокомерие?

– Кстати, почему вы не пожелали вытащить заодно и моих бойцов? Уверен, они бы нам и здесь пригодились.

Добавлять «тех, кто из будущего» он не стал. Неизвестно, посвятил Стрейкер своего подручного в наиболее деликатные моменты – или тот до сих пор полагает, что имеет дело с обыкновенными бомбистами?

– Попытайся мы вытащить всех, то все бы и попались. – огрызнулся Дробязгин. – Или вы всерьёз полагаете, что охранка за ними не следила?

– Это понятно. – Геннадий не стал спорить с очевидным. – Однако же, откуда-то вы узнали о готовящейся засаде? Неужели – агент в Д.О.П. е?

– Хотелось бы… – его собеседник покачал головой. – Увы, мы не смогли забраться так высоко. А вот в жандармском управлении у нас есть свои глаза и уши. Подробностей я вам раскрыть не могу, но одна… один из наших людей сумел найти подход к некоему чину, который служит в охране этого департамента.

Геннадий едва сдержал саркастическую усмешку..

«Подробностей он раскрыть не может! А сам-то и не заметил, как проговорился. К гадалке не ходи, подвели к жандарму смазливую девипу и подцепили на удочку…»

Из распахнутых вокзальных дверей хлынул поток пассажиров. За многими торопились носильщики в белых полотняных фартуках, с начищенными латунными бляхами. За неимением привычных Геннадию багажных тележек, пирамиды чемоданов, саквояжей и портпледов они несли, взгромоздив на головы. Дробязгин посторонился и приподнялся на мыски, по цыплячьи вытягивая шею. Геннадий, не скрывая на этот раз ухмылки, отвернулся, заложив руки за спину.

– Что вы себе позволяете? – злобно зашипел спутник. – Вы один их всех в лицо знаете, а я – только по карточкам!.. Смотрите внимательнее, пропустим!..

Геннадий с трудом удержался, чтобы не выдать нечто нецензурное. Он медленно досчитал до десяти.

– На месте наших гостей я бы дождался, когда эта сумятица схлынет, после чего воспользовался служебным выходом. А здесь поставил бы парочку опытных филёров – специально для того, чтобы понаблюдать, кто будет проявлять особое внимание к прибывающим. К таким как вы, к примеру.

– Но мы… – Дробязгин был озадачен – Но я полагал, что будет полезно убедиться, что интересующие нас лица прибыли в Петербург. Иначе как тогда?..

– «Каком кверху!» – едва не ответил Геннадий.

«..Одно слово: город непуганых идиотов. Или это мне так везёт с партнёрами?..»

– Если вы полагаете, что это будет полезно – выясняйте через своего прикормленного жандарма. А сейчас давайте-ка убираться отсюда, пока, в самом деле, не привлекли чьего-то внимания. Кстати, не знаете поблизости приличного заведения, а то я даже позавтракать не успел? Заодно и продолжим нашу увлекательную беседу…

И, больше не слушая возражений спутника, направился к углу Лиговского и Невского проспектов, где дожидалась пролётка.

II

Санкт-Петербург,

Охта.

Конец мая 1888 г.

С Петровских времён, с самого начала восемнадцатого века от Рождества Христова Охтинские Адмиралтейские верфи располагались в устье, на левом берегу Большой Невы. В начале следующего, девятнадцатого века собственно верфь перенесли на Галерный двор, а в 70-х годах освободившуюся территорию продали под застройку. Но несколько старых эллингов военно-морское ведомство сохранило за собой, и один из них выделили под инженеру Костовича – «под воздухоплавательные прожекты», как говорилось в соответствующем распоряжении.

Шурик встретил меня у ворот и провёл внутрь. Стоящий на часах усатый унтер с нашивками артиллерийского кондуктора смерил меня настороженным взглядом, потребовал предъявить пропуск – и долго, старательно шевеля губами, разбирал написанные от руки строки.

– Господин Онуфриев Ярослав Леонидыч, значить? – спросил он, справившись с этой нелёгкой задачей. – Что ж, коли гумага имеется, по всей положенной форме – пожалте, проходьте! Курить только настрого запрещено, ихнее благородие Огнеслав Степаныч шибко ругаются…

Проверять документы у моего провожатого кондуктор не стал. Похоже, он, как доверенный помощник дяди Юли, считался здесь важной персоной.

Эллинг, отведённый начальством Адмиралтейской верфи Костовичу для постройки его воздушного корабля, был изнутри пуст и гулок. Сборочный стапель только-только начали монтировать, а пока выгнутые по шаблону балки дожидались своего часа на стеллажах вдоль стен.

– Арборит. – пояснил Шурик. – Ещё одно изобретение господина Костовича – нечто вроде многослойной фанеры. Он даже фабрику открыл здесь, в Петербурге – делают из арборита бочки, ящики, сундуки, разборные домики, части рангоута для морских судов. Для наших целей – самое то. Да вот, сам полюбуйся…

Он подвёл меня к длинной, не меньше тридцати метров, трубе, аккуратно уложенной на особые бруски. Диаметром труба была около четверти метра.

Я наклонился, постучал по трубе пальцем.

– Тоже фанера?

– Она самая. – подтвердил Шурик. – Алюминия-то здесь пока нет. То есть он имеется, конечно, но… когда дядя Юля заикнулся о том, что вместо арборита лучше использовать алюминий, его чуть на смех не подняли. Здесь его называют «серебро из глины» и ценят на вес золота – в самом прямом смысле. Когда англичане захотели сделать богатый подарок Дмитрию Ивановичу Менделееву в знак признания его научных заслуг, то преподнесли ему аналитические весы с чашечками из золота и алюминия. А ты говоришь – каркас…

Про каркас я даже не заикался, но спорить с Шуриком не стал. Пусть рассказывает, у него это хорошо получается.

– Вообще-то, – продолжил он, – способ получения алюминия путём электролиза расплава глинозёма уже разработан уже года три назад. Дядя Юля говорит, что именно этот способ станет основой промышленного производства, и даже подал руководству Д.О.П. а записку по поводу организации чего-то в этом роде у нас, в России – но когда это ещё будет! А пока придётся обойтись, чем имеем. То есть – арборитом.

В ангаре мы задержались надолго. Шурик показал мне чуть ли не каждый из готовых узлов, а под конец отвёл в «моторную мастерскую» – здесь на испытательных стендах красовался «газовый двигатель» Костовича, а рядом с ним – до боли знакомый ВАЗовский движок. Творение сербского изобретателя выглядело, как воплощение эстетики на стимпанка: большое спицевое колесо, бронзовые цилиндры, массивные шатуны, присоединённые к коленвалу тонкими, словно ноги цапли, рычагами.

– Оно действительно работает? – Я с опаской прикоснулся к агрегату.

– А то, как же! – физиономия Шурика лучилась гордостью. – Этот двигатель, можно сказать, уже серийно производят. Два таких же, только поменьше, стоят на «Корейце» и «Разбойнике» – крутят динамо для питания радиоаппаратуры.[4]

Я кивнул. Два дня назад я в компании Яши и барона Корфа побывал в Кронштадте, на проводах отправляющегося на Тихий Океан отряда из двух боевых кораблей. И знал, что они, в отличие от прочих судов русского, да и любого другого флота, оснащены самыми настоящими радиостанциями. Изготовили