Затмение сердца - Елена Васильевна Габова

И скрылся в дверях квартиры.

Хочешь быть счастливым – будь им. Очень правильно сказано. Слушайте! У меня всё нормально. Я, кажется, нравлюсь самому интересному человеку в классе. Лёве Капитонову. И кажется, он попытался меня поцеловать. Ух, ты! Просто круто! И всё, успокойся, Виолетта, будь счастливой! Только не хочу почему-то.

Мне ужасно, страшно, ненормально сильно захотелось, чтобы меня в прикиде кофта-юбка-туфли увидел Захар.

Так бы и побежала в его хрущёвский дом. Но тогда родители решат, что Покровская совсем сбрендила, ночью явилась. Если бы Кислицин жил дома один – точно бы побежала!

Сказала бы так:

– Раз ты меня в школе избегаешь, я пришла к тебе домой. Сейчас не удерёшь? Я похожа на огнедышащего дракона, от которого надо бежать?

Он бы сказал:

– Ты чё, Покровская? Ты больная, точно.

И мы стали бы опять целоваться.

Захар. Захар. Захар. Почему я оправдывалась перед Лёвой? Захар точно классный! Классный! Реально! Как мы бежали с ним от луны? Лёва бы стал от неё бежать? Да ни за что!

На следующий день вечером Лёва вручил мне билет в театр.

– Слушай, Рябинка. К сожалению, нам придётся пойти порознь. Потому что именно в этот день мне назначили прослушивание в музыкальном колледже.

– Да ладно, не парься. Что я, одна до театра не доберусь?

– Хотелось бы вместе. Ты подожди меня у входа. Или я подожду, если приду раньше. Билет – так, на всякий случай. Вдруг я в колледже задержусь?

И вот настал долгожданный театральный день, и я надела на себя юбку, блузку и даже нашла у мамы маленькую сумочку на длинном ремне. Но когда я подошла к зеркалу, чтобы рассмотреть себя со всех сторон, случилась катастрофа. Она всегда случается неожиданно. Ещё и поэтому её последствия всегда ужасны.

Сломался каблук. То есть туфли, купленные мамой у китайских торговцев, оказались бракованными. И каблучок-то не очень высокий, но ведь без каблука – никак. Вроде бы и незаметно, а народ скажет: «Молодой человек с хромоножкой в театр явился». Я чуть не выругалась. И со злостью швырнула бракованную туфлю в угол. Никуда не пойду. Не хочу. Пусть провалится этот театр. Подумаешь, «Севильский цирюльник»! Да мы друг без друга проживём!

И вдруг меня осенило.

Отдам свой билет Захару! Пусть парни в театре встретятся и наконец-то познакомятся по-нормальному. И пусть Лёва поймёт, что Захар вовсе не дурак. Вдруг они даже подружатся… Я так давно хочу, чтобы они подружились. Это вообще моя мечта.

Я надела кроссовки, джинсы, куртку и помчалась к Захару. Я знала, у него сегодня не было тренировки. Во дворе уговорила какого-то мальчишку, чтобы он занёс билет в двадцать седьмую квартиру. Билет ещё дома завернула в тетрадочный лист и написала сверху:

Захар, это сегодня. В 19 часов. Театр оперы и балета.

Почему-то я была уверена, что Кислицин придёт. В школе он по-прежнему избегал меня. Но два или три раза я ловила на себе его странный взгляд – он оставался на мне дольше обычного. Взгляд гостил на моём лице.

К семи вечера на раздолбанном трамвае с таким же раздолбанным настроением я ехала в театр. В тех же джинсах, кроссовках, свитере. Лёва сказал, что в этом наряде я похожа на гота. Было когда-то такое направление. Готы любили всё чёрное…. Я тоже люблю. Практичный цвет и стройнит.

В театральных кассах очереди никакой, билеты в театр ведь заранее покупают. Но к счастью, они были – на последний ряд. Вот и ладненько. Возьму с краю на последний, встану в проход у стенки и буду наблюдать за общением одноклассников, каждый из которых мне по-своему дорог. Я очень надеялась, что они наконец-то выяснят отношения, и может быть, даже в самом деле будут дружить.

Лев уже сидел в кресле. Я еле отыскала его макушку. А когда он встал, чтобы пропустить какую-то юную зрительницу на её место, я увидела, что он нарядился в костюм с галстуком. Красивый и элегантный. Хороша бы я была рядом с ним в будничных джинсах и свитере! Он точно бы стал меня презирать или стесняться. Дурацкие туфли! Пусть провалятся все эти дурацкие китайские шмотки! Это из-за них меня нет рядом с элегантным молодым человеком. И ещё – в Лёвкиных руках я увидела цветы. Кажется, это были розы. Они что, предназначались мне? Потрясно! На какую-то секунду я пожалела, что отдала билет Захару. Пусть бы я была вместе с Лёвой даже в джинсах и кроссовках, пусть. Пусть бы он меня презирал, но я бы не лишилась роз! Мне ещё никто никогда не дарил роз и вообще цветов не дарил! С досады я стала кусать губы. Дурная привычка. Лёва, когда нервничает, ногти грызёт, я – губы кусаю. Не владеем собой.

С другой стороны ряда на «моё» место проходил Захар. Вот это да! Как будто сговорились: этот тоже в костюме, только без галстука, в синей сорочке. Лёва хорошие места купил – в середине. И вот выглаженный, вылизанный Захар пробирался в середину. Он надеялся увидеть меня и, конечно, искал моё лицо среди множества других. И вдруг увидел… совсем не меня, и по мере того, как он подходил к Лёве, его лицо застывало.

В следующий момент я увидела, как два молодых, высоких, весьма недурных собой человека из середины десятого ряда расходились в разные стороны. В руках Лёвы уже не было роз. Бросил их на кресло.

Грянул оркестр. Под бравурную музыку Россини раздвинулся занавес.

Всё первое действие я тупо просидела, ничего не слыша и не видя перед собой. Я была слепа и почти глуха. Музыка доносилась слабо, издалека, откуда-то из Китая. Плакать не хотелось, внутри было сухо. Все мечты засыпало песком, и я вдруг осознала, что сегодня в моей жизни кончилось что-то очень хорошее, светлое. Кончилось по моей же вине. Как будто в ярко освещённой комнате сильно, до полутьмы, притушили свет.

После антракта в зрительный зал я не вернулась. Зачем? Всё равно Бомарше и Россини не поднимут мне настроение, хотя они очень постарались в своё время. Домой – на трамвае, на лифте. Мимо квартиры Капитоновых на цыпочках. Вдруг Лёва услышит шаги, откроет дверь, а тут – я с рожей предательницы. И он на меня посмотрит, эдак сощурившись, ничего не скажет и просто закроет дверь. Закроет для меня навсегда. Потому что перед предателями двери всегда