Затмение сердца - Елена Васильевна Габова

но и по дням-коротышкам. Казалось, смеркаться начинало сразу после уроков. А как нападает снег – кругом посветлеет.

– Ты первый раз сегодня в школе играл?

– Рябинка, я это практически каждую неделю проделываю, – Лёва засмеялся. – Иногда даже два раза в неделю.

– Как? И я не знаю? – я изумилась. – Мог бы и сообщить вообще-то. Щас побью тебя! – я действительно стукнула Капитонова кулаком по спине.

– Разве ж я знал, что тебе интересно? Ты ведь Цоя любишь!

– Интересно, конечно, интересно! Цоя-то я люблю, но и Шопен классный парень.

– Знаешь, почему молодёжь классику не любит? – спросил Лёва. Странно, спросил, как будто он сам не молодёжь уже, а старец.

– Почему?

– Очень просто. Они не знают её. И узнать, согласись, негде.

– Это точно. Умрём невеждами.

Он прав на все сто. Где услышишь Чайковского или Грига? Или того же Шопена? В филармонию нас не загонишь. Канал «Культура» нас не прельщает… Только по телефону Льва Капитонова классику передают!

Мы остановились перед трамвайными путями. Лёва хитро посмотрел на меня, словно что-то задумал, встал на рельс, покачал большими ступнями, находя равновесие. За руку повыше локтя подтянул меня, поставил рядом с собой.

– Стой тут.

– Зачем?

– Просто стой, не спрашивай.

– Да, пожалуйста, не жалко.

Стоим на рельсе. Показывается трамвай. Десятый, кажется, номер. Но это неважно – какой номер. Мчится прямо на нас. Моя рука в тисках Лёвкиной. Трамвай мчится. Мне стало интересно, потом весело, потом жутко. Кажется, эта игра называется «острые ощущения».

Лёва столкнул меня с рельса и отпрыгнул сам за секунду до того, как трамвай, чертыхаясь звоном, промчался мимо. Он ещё целую минуту звенел-возмущался! Бедная вагоновожатая перепугалась, думала, мы самоубийцы. Да очень надо! Мы что – дураки? Кто-то с шестнадцатого этажа прыгает, кто-то под трамвай бросается, кто-то таблетками травится… Зачем? Мне кажется, как бы ни было тяжело, надо уметь пережить минуты отчаяния. Жизнь полосатая. Чтоб ни случилось, обязательно выплывешь на светлую полоску.

– Испугалась? – Лёва с весёлой невозмутимостью глядел на меня. В голубых глазах плясали бесенята. Сегодня он какой-то совершенно другой! Я его таким не знала! Во-первых, его игра на фоно, во-вторых, бесшабашность! Сумасшедше-талантливый день: зима началась, я познакомилась с Шопеном, до сих пор внутри чистые звуки плещутся, пианист рядом шлёпает, причём пианист не маменькин сынок, а бесстрашный мачо… Как он придумал с трамваем, а? Просто жесть.

– Нет.

– Точно?

Я рассмеялась.

– Лёв… Можно ещё повторить!

И когда мы расставались на лестничной площадке, он ещё раз спросил:

– Ты точно не испугалась, Рябинка?

– Повторим? Прямо сейчас, да? Я готова! – Я повернула к лифту.

– Пообедаем сначала, о’кeй?

После обеда в вацапе пришло письмо:

Не будем больше стоять на пути трамвая. Потому что им рулит живой человек. Мы кого-то зверски перепугали. Поступили как дети.

Лев

Ну, что тут скажешь? Он прав. Ему полезно есть суп.

Я пила чай и вспоминала другие рельсы. Август прошлого года. Огромную луну, просеку, лес с дождевыми каплями на ветвях. Зайца, выскочившего из чащи. И парня с длинными девчоночьими ресницами… Как хорошо мне было в тот вечер и ночь… я была на седьмом небе рядом с этой огромной луной.

Захар совсем со мной перестал разговаривать. За последних два дня даже не взглянул ни разу. Но почему? Почему? Что я ему сделала? В чём провинилась?

Я закусила губу, чтоб не разреветься. И всё равно заревела.

Почему со мной Лёва, а не Захар?

Я не спорю, мне хорошо с Лёвой, с ним интересно, но как только Лёва исчезает за дверью, на меня наваливается пустота.

И меня притягивает к себе вселенская чёрная дыра.

Это Захар.

Не помню, как я очутилась в подъезде Кислицина. Обычный панельный дом. Такие называют хрущёвками. Захар жил здесь с рождения, и, наверно, его родители жили тут с их рождения, словом, дом был очень старый. Выщербленные лестничные площадки, узкие лестничные пролёты. Разномастные коврики у дверей. На подоконнике между третьим и четвёртым этажами два засохших цветка в ведёрках из-под майонеза. Кто-то их из квартиры выселил. Пусть бы сразу выбросил на помойку, они же теперь здесь мучаются, погибают от жажды. Кто их тут поливает?

Велосипед, прикованный к перилам цепью с замком. Я стою между третьим и четвёртым этажом у подоконника с дохлыми цветами. Я знаю, что Захар дома. Он мимо меня поднялся полчаса назад.

– Привет! – удивился, конечно. – Ты чё тут делаешь, Покровская?

– Так. Ничего.

– Ничё, так чё стоишь?

– Надо, вот и стою.

– Ждёшь кого?

– Просто стою.

– Ну, стой…

Слава богу, здесь он со мной разговаривает. Значит, только в школе не замечает. В школе я, наверно, невидимка.

Я не звоню в его двери. Я просто стою. Мне тут почему-то спокойно и хорошо. Почти как в августе при луне.

Вернулась с работы мать Захара. Стучит каблучками по ступенькам с сумкой в руке. Из сумки пачка молока выглядывает.

– Виолетта? Ты к Захару? А почему не заходишь?

– Нет, я не к нему, тётя Таня. Я просто стою. Знакомых жду.

– А, ну ладно. А то зашла бы.

– Спасибо, тёть Тань. В другой раз.

Мама Захара стройная, как девушка. А лицо почему-то уже в морщинках. Моя мама, наоборот, – лицо молодое, а фигура полная.

Я бы зашла с радостью. Но ведь Захар не хочет. А стоять тут я имею право. Я буду стоять тут хоть всю ночь. Он не имеет права меня отсюда прогнать.

– Я её не звал! – кричит Захар в прихожей. Наверное, его мать обо мне спросила. – Хочет – пусть стоит! Дура!

Я знаю, что дура. Ну и пусть. Зато Захар в двух шагах.

Я слышу, как он ходит. Как уносит кружку с чаем в свою комнату. Мне кажется, я даже слышу, как он сидит за компьютером. И гоняет фильмы по телефону. Мне казалось, что я слышу, как на его экране стреляют бандиты и от них отстреливаются герои разных сортов.

Мимо проходили соседи. Подозрительно косились на меня. Но я не пила пиво из банки. Я даже не курила. И меня не гнали.

Зазвонил телефон. Меня разыскивала мама. Девять вечера. За окном темнота, побелённая снегом. Я отклеилась от подоконника. Завтра приду сюда с бутылкой воды. Я полью эти бедные растения. Я возьму шефство над ними. Жаль, что Захар не нуждается в моём шефстве.

Я пришла. Нет, не на целый вечер. Полила цветы, поздоровалась с его мамой. Она опять за своё:

– Ты к Захару?

– Нет.