Могила галеонов - Мартин Стивен

— Ну, милорд, кажется, испанцы делают вашу работу за вас.

Дрейк с интересом посмотрел на секретаря, потом спустился вниз и прошел к носовой части судна. Там собралась большая часть его команды, но мало кто спал.

— Эй, ребята! — гаркнул Дрейк, махнув рукой в сторону горевших кораблей. — Испанцы за нас делают нашу работу!

Моряки ответили на его шутку дружным хохотом. Грэшем подумал о том, что смеяться пока рано: горящие брандеры пока представляли некоторую опасность.

Утром штиль закончился, и попутный ветер погнал корабли Дрейка в открытое море. Сам он стал теперь гораздо богаче, чем до прихода в Кадис.

— Ну, — заметил Джордж, оглядывая опустошенный порт, — это не поможет Филиппу совершить вторжение в Англию!

— А предотвратит ли это его? — спросил Грэшем.

— Нет, — ответил Джордж, подумав с минуту. — Испанского короля не так легко запугать. Но он отсрочит его на несколько месяцев.

Джордж тоже не спал и теперь пытался поднять на ноги Грэшема. Тот мягко отстранил руку друга и сел на палубе.

— Наконец-то мы сдвинулись с места, — объявил Манион. — А то я больше не мог выносить этих испанцев.

— Они могут выносить и не таких, как ты, — ответил Грэшем, зевая. — За что ты их так ненавидишь? — спросил он, скорее для того, чтобы отвлечься от усталости после трудного дня и после ночи, проведенной на палубе. — Я знаю, я сам должен их ненавидеть — ведь я англичанин. Но я не могу поверить в порочность целой страны, чьи жители возводят такие прекрасные здания. И сколько удивительной красоты в их мессах, в их музыке! И разве не они спасли Европу от турок в битве при Лепанто? Их страна не лишена славы. За что ты ее ненавидишь?

— Я не так ненавижу всех испанцев, как одного поганого дона Альваро де Базана, первого маркиза Санта-Круса, — неожиданно ответил Манион. Он выговорил имя первого адмирала Испании четко, даже с испанским выговором, причем ядовитым тоном, которого раньше Грэшем у своего слуги не замечал.

— А за что ты ненавидишь человека, которого никогда не встречал? — спросил Грэшем, теперь уже с интересом.

— Вот тут вы не правы, — ответил Манион, не глядя на хозяина. — Я его встречал.

— Расскажи, — попросил Грэшем. Он знал: если подгонять слугу, тот может и передумать. Манион делал то, что хотел, а не то, чего хотели от него. Еще и поэтому Грэшем уважал его и ценил его дружбу.

— Ну ладно, — как бы нехотя заговорил Манион, — оно можно бы и рассказать… Да как бы из этого какого вреда для ваших испанских дел не вышло. Давайте уговоримся: пусть все это останется между нами. Никому об этом не болтайте, даже тем красоткам, с которыми вы спите. Или в колледже, когда выпьете. Ну, если мы вообще туда доберемся. — Манион посмотрел на Джорджа, лежавшего рядом. Он, очевидно, надеялся, что тот слит и не услышит рассказа.

«Кому я могу раскрыть твои секреты? — подумал Грэшем. — У меня и нет никого, кроме тебя и того детины, храпящего рядом со мной».

Вслух он сказал:

— Болтать не стану.

Манион кивнул и уселся рядом с ним.

— Ну так вот, — начал он рассказ, — служил я, знаете, корабельным боем. Родителей я не помню. Рос я приемышем у какого-то сапожника, и сапожник он был так себе, народ к нему не очень-то шел чинить обувь. Он мне и говорил, что я — подкидыш, а он возится со мной, так как он — очень уж добрый человек. Хотя доброты-то я от него никого не видал. А когда я подрос немного, он сбыл меня с рук: продал капитану судна, отправлявшегося из Дептфорда.

Грэшем знал: корабельных мальчишек-боев использовали для самой грязной работы. Они, если выдерживали такую жизнь, могли стать корабельными уборщиками, и только после этого перед ними открывалась дорога в матросы. Они проходили очень тяжелый путь освоения морской профессии, и во всех портах передавались зловещие слухи о том, как матросы используют мальчишек вместо женщин, или о том, как строптивых из их числа сбрасывают за борт в открытое море…

— Ну, капитан Чикен был неплохой мужик, — продолжал свой рассказ Манион, — хотя для капитана фамилия у него не самая подходящая. Ну, лет пять я там проболтался, пока смог стать настоящим матросом. Вы, поди, удивились, что я так много знаю о кораблях? А я знаю больше, чем половина этих придурков. — Он махнул рукой в сторону членов команды, спавших вокруг них. — Тогда-то капитан получил новый корабль. Мы ходили в Кадис, везли хорошее сукно из Англии, а обратно — хорошее испанское вино.

— В Кадис? В тот самый порт? — изумленно переспросил Грэшем, поворачиваясь к слуге.

— В тот самый. В проклятую сучью дыру. Ну, мы пришли в порт, разгрузились и стали, значит, ждать, когда вино погрузят. И вышла какая-то проволочка, не помню уж из-за чего. Наши матросы сошли на берег (я-то на корабле остался служить капитану и его доброй жене). Ну, наши, стало быть, сошли на берег и подрались там с какими-то испанцами. А дальше случилось вот что: человек пятьдесят солдат поднимаются на борт нашей старушки «Розы Дептфорда», и не успели мы глазом моргнуть, как все оказались на берегу, в испанской тюрьме, помилуй Господь наши души! Они со своими животными обращаются лучше, чем обращались с нами!

Ну, потом, когда они покуражились над нами, они нас потащили, как они это называют, в суд. А теперь угадайте, кто из ихних старших командиров был в суде за главного, кто заворачивал всем этим делом?

— Маркиз Санта-Крус? — тихо спросил Грэшем.

— А то кто же еще! Его поганые галеры зачем-то тогда пришли из Меда в Кадис — они вроде тех проклятых галер, которые нас вчера чуть не утопили. Они, наверно, хотели доказать, что это настоящие морские суда, не просто стоящие у берега. Но на самом деле, скажу я вам, это не настоящие морские корабли. Для Северного моря они, по-моему, не годятся.

— А что произошло дальше? — спросил Грэшем.

— Нас обозвали пиратами-еретиками. Хорошенькое дело! Я-то думал, мы английские христиане, пытающиеся честно заработать себе на жизнь. Сучий лорд Дрейк — вот уж точно пират и еретик, но его-то они не схватили. Схватили они нас и тут же вынесли нам приговор.

— Приговор?

— Капитана приговорили сжечь как еретика. А нас всех заставили смотреть на казнь, и его жену тоже. Такая уж у испанцев вера! А потом тех из нас, у кого оставалось хоть немного силы, отправили на галеры. А этот запах… когда человека жгут на костре заживо… В жизни его не забуду…

— Так ты был рабом на галерах! — воскликнул Грэшем, не веря своим ушам. — Но это ужасно… это невероятно… — Грэшем не находил слов. Он знал, что, хотя в это трудно было поверить, часть гребцов на испанских галерах делали это «добровольно», точнее, их вынуждала к этому нищета и угроза голода. Знал он также, что среди гребцов находилось немало преступников, приговоренных, по существу, к медленной смерти.