Повесть дохронных лет - Владимир Иванович Партолин

Фр… Сколько тебе стучать?! Мама уже снизу отругала. Леночку укладывает. Хорошо, отец на поливе. Батый тебе звонит. Твой сотофон сломан? Открой и возьми мой. Батый ждёт.

Я без звука провернул блокиратор замка и тихонько — на себя чуть — приотворил дверь. Стояла Катька ко мне спиной, в одной руке держала надкусанный ломоть яблочного пирога, в другой — сотофон. Пирог был повернут повидлом и «косичками» к полу, и удерживала этот «лапоть» двумя только пальцами, причём. опасно близко от бигудей в волосах. По обыкновению я бы дал ей лёгкого пинка под зад, нацеливая в сторону винтовой лестницы, но меня привлёк рисунок на её пижаме: по розовой атласной ткани нарисован не то слон, не то поросёнок, причём видом со стороны задницы задранной выше головы. Из-под поднятого хвоста вылезало наружу что-то схожее с сардельками и воздушными шариками — эти плоды художественной фантазии сестры простирались по рубахе очередью от поясницы через спину к плечу.

Врезавшись мягким местом мне в колени, Катька не сразу поворотилась лицом — вскрикнула, почесала «штампы» лаптем на ягодицах и откусила от пирога. Я собрался сказать спасибо за беспокойство, пообещать ананас и прогнать, но благодарное слово было мной проглочено: и спереди на пижаме красовалась та же задранная задница, только видом со стороны морды. Не слона и не поросёнка, прозрел я, — бегемота. Голова лежит на лапах, скрещённых под массивной челюстью в идиотской улыбке.

Катька взирала на меня снизу вверх выжидающим взглядом лупатых синих глаз.

— Я бы тебе по «умному дому» позвонила, но у меня викам сдох. Майского жука запустила под кожух, он и сдох. Жук тоже. Починишь? — быстро проговорила сестра явно заготовленную фразу. Протянула сотофон, откусила от пирога и жевала зычно цмякая — так подавляла, по всей видимости, распиравшие её позывы засмеяться.

Я тут же заподозрил, что Батый не звонит, а просто в очередной раз хочет меня достать. Уверенная в том, что сам я после случившегося в школе звонить Хизатуллину не буду, отвертится: звонил, скажет, но не дождался моего подключения. Ананас ещё потребует за услугу.

— Мой сотофон отключён. Отдыхаю, мать. Викам твой починю, когда врать прекратишь: какие майские жуки на острове в мае. Хотела свои художества продемонстрировать? Потрясно. Конгениально. Навозу от… кабана море будет. Теперь топай отсюда. Ананаса не получишь, Батый мог со мной связаться и по викаму, — отшивал я сестру.

Закрыть дверь Катька не дала: была начеку, и опередила меня, ступив в дверной проем. Уверяла, всовывая мне в руки сотофон:

— Нет серьёзно, вот возьми, послушай!

Я не брал, скрестил руки на груди в полной уверенности в том, что сейчас последует. Как и ожидалось, Катька, хмыкнув, приложила сотофон к уху. Потрясла, дунула в трубку. Состроила для меня невинными глазки.

— Отключился! Не дождался, должно быть… Я наберу?

— Катись колбаской, сегодня ананасов не подаём. И привет майскому жуку!

С этими словами я попытался вытеснить дверью сестру на антресоль, но та, скорчив обиженную гримасу, упиралась и распалялась:

— Да, правда! Звонил. Вот те крест! — Перекрестилась пирогом. С бигуди на чёлке свесилась, прикрыв глаз, веточка сельдерея от съеденного давеча сэндвича, Катька, пыхтя как паровоз, пыталась веточку сдуть. Не добившись этого, сняла, подцепив сотофоном, и отёрла аппарат о пижамные штаны. — И про майского жука, правда! Марго разводит дома. Мальвина стащила и подарила мне двух. Одного я сегодня в школе засунула в рот, когда меня вызвали отвечать. Бактерию и замутило. Ты же знаешь Веру Павловну. Я немного сдрейфила и открыла рот, чтобы достать жука, а он возьми и вылети. Прямо — балда — в Бактерию врезался… В бюст ей.

Вера Павловна — завуч школы и преподаватель химии, ученики её звали Бактерией. Женщина с причудами: носила, не снимая, перчатки, руки при ходьбе и на уроке прятала в муфту на резинке по плечам, не прикасалась ни к чему в школе. Двери открывала ногой, а закрывала, ухватившись за дверной косяк, причём не за тот, на котором ручка, а пристенный с навесными петлями; что удивительно, проделывала это без видимых усилий. На спор одному Батыю входные в класс двери так вот удалось осилить. До стакана и графина на кафедре не дотрагивалась. До того была брезгливой, что в лица своим ученикам не смотрела — опасалась увидеть под носами сопли. Некоторые мальчишки специально их носили в надежде, что Бактерия всё же заметит. А тут, представил я себе, из Катькиного рта вылетает майский жук, мокрый от слюны, и слёту ей в бюст. Как и брезгливостью, бюстом своим Бактерия славилась на всю округу. Маленькая, худенькая, казалось, не ходила по школе, а носила эту свою удивительно несоразмерную часть тела. Иная женщина бахвалилась бы такой, Бактерия же стеснялась — прикрывала вологодскими кружевами. Что удивляло, юбки и платья носила короткие, чересчур, выше колена. Идёт, казалось, по школьному коридору старшеклассница-подросток, если бы не одна-одиношенька без подруг и не эта знаменитая грудь.

— Бактерию, прикинь, чуть не стошнило, — продолжала Катька. — А тут как раз Квартальный с отцом входят. Дядя Ваня прямо с порога на ходу: «Детки, вам понравились огурцы и помидоры господина Курта — папы вашей Катеньки? Эти овощи он выращивает с применением натурального навоза». Бактерия — перчатку ко рту, за носовым платком полезла. Дядя Ваня — к кафедре, и остановился прямо на жуке, не расслышав хруста. Этого Бактерия — она услышала — не выдержала, стошнило её через платок фонтаном. Папа успел оттащить Дядю Ваню в сторону… Второго жука, прикинь, думала поселить в викаме, я тебе говорила. Сунула под кожух — там и закоротило. Помер. Жалко бедняжку. А за Мальвину боюсь: ей от Марго может влететь. Починишь? — И не дожидаясь моего ответа, уже шёпотом, заговорщицки, добавила: — У тебя будет разборка с Салом? Отделай его: он противный. Знаешь, Марго в него влюблена. А Батый от неё без ума. Представляешь, он через меня с Мальвиной ей послание передал. Конверта мы не вскрывали, но, похоже, там стихи были. Любовные. Чеслово.

Я перезаложил скрещённые на груди руки и опёрся спиной в косяк дверного проёма, предусмотрительно ногой преградив Катьке вход в спальню. Надо было дать ей выговориться и навраться, потом пообещать ананаса и выпроводить. Батый, может быть, действительно звонил; инцидент с майским жуком и Бактерией, надо полагать, всё же был — за это схлопотала от отца лаптем. Про то, что Марго в Батыя влюблена — врёт. А уж про то, что Батый без ума от юродивой и стихи там какие-то