Война за империю - Игорь Николаев

Поздно вечером, когда Альфи заснул, Старик долго сидел в кресле-качалке, закрыв глаза и держа на коленях очень старую шкатулку — простой деревянный ящичек с крышкой на трех петлях и крючком-задвижкой. Он рассеянно поглаживал гладкую полированную поверхность пальцами единственной руки и думал о своем. Вспоминал былые годы и дни. Великую Войну и свирепый голод, что пришел вслед за ней. Только эта шкатулка и спасла Альфреда тогда, вместе с женой — да упокоится ее душа в мире — и сыном. Шкатулка, в которой лежал мешочек со швейными иглами Семья Харнье меняла их на хлеб и только потому выжила.

Карл заперся с женой в спальне и о чем-то с ней говорил. Альфред-старший не возмутился и не сказал ни слова. Он терпеливо ждал, прекрасно понимая, что у мужчин после будет совсем другой разговор.

Глава 12

Командир катера положил ладонь на верхний край полуклюза и перегнулся через фальшборт, вглядываясь в черные воды Ла-Манша. Декабрьские волны даже на вид казались тяжелыми, антрацитовыми. Они не плескались о борт, а накатывали матово блестящим, жидким стеклом, ощутимо раскачивая катер. Лейтенанту показалось, что тронь воду рукой, и пальцы наткнутся на гладкую поверхность.

Он выпрямился и взглянул на небо. Ночь распростерла над округой темные крылья, но дальше, к северо-востоку тьма озарялась вспышками и заревом. Похоже, авиация континентального союза снова пробовала на прочность британский берег. Со стороны, на большом расстоянии это выглядело красиво и загадочно. Вверх, к едва различимым звездам, тянулись тонкие белые нити, расходящиеся веерами — работала зенитная артиллерия, и лучи прожекторов шарили в вышине, нащупывая невидимые самолеты. Трассирующих пунктиров становилось больше с каждой секундой, они пронзали ночной воздух, будто целая армия безумных швей решила связать воедино землю и небо. И все это происходило в полной тишине, которую нарушали только обычные шумы шнелльбота — легкое гудение дизелей, скрип механизмов и негромкие переговоры моряков.

Лейтенант незаметно поежился и поднял потертый воротник утепленной куртки. Его слегка знобило от напряжения. Игра света вдали, с одной стороны успокаивала — определенно налет вышел масштабным и англичане, наверняка, бросили все силы на его отражение. А значит, вряд ли кто-то в этот час обратит особое внимание на одинокий кораблик.

С другой… Очень уж это было страшно. Красиво и страшно, несмотря на удаленность. Там вступили в бой десятки, сотни людей, что посылали друг в друга огненные стрелы, метали смерть с неба и земли, при этом даже не видя лиц врагов. Однако ни единого звука сражения не долетало с такого расстояния, от этого схватка авиации и ПВО обретала мистический оттенок, казалась отблеском битвы далеких и загадочных богов.

Лейтенант снова задумался над вопросом, что же ему больше нравится — быть офицером на эсминце или командиром на торпедном катере. Задача оказалась скорее риторическая — эсминец погиб в бою с английскими самолетами, и лейтенанта перевели с повышением, командовать кораблем, пусть и малым. Но все равно лейтенант время от времени машинально сравнивал выгоды и минусы прежнего и нового положения.

Теперь при свете небесного огня можно было читать газету. Командир покачал головой, взглянул на часы, отсчитывающие минуты рваным бегом светящихся стрелок. И пошел обратно, огибая люк форпика и вентиляционные грибки. На коротком пути до ходовой рубки встретилась высокая темная фигура, закутанная в длинный плащ, как в саван. Очередная серия вспышек выхватила из темноты узкое бледное лицо, ограниченное снизу воротом плаща. а сверху глубоко надвинутой фуражкой.

Офицеры коротко и дежурно поприветствовали друг друга. Человек в плаще — капитан, представитель Хеймана — остался на месте, всматриваясь в трассирующую сеть огней на северо-западе. Командир катера — лейтенант — пошел дальше, размышляя над тем, что высокопоставленные 'гости' определенно не приносят ему удачи.

В прошлый раз присутствие на борту русского наблюдателя закончилось кровопролитным поединком и гибелью корабля. В этот … собственно пока ничего не случилось, но лейтенант на всякий случай выругался про себя, как можно более богохульно, отгоняя неудачу. Не то, чтобы он был суеверен, но все же…

Вообще они оказались похожи друг на друга — тот русский и этот соотечественник. Оба немногословны и оба постоянно что-то записывали, один в блокнот, другой в записную книжку. Только русского полковника интересовало вообще все, что происходило на корабле и вокруг него. А немецкого капитана только одно.

Мины.

Формально торпедные катера — шнелльтботы — были многоцелевыми кораблями, в чью конструкцию закладывалась и возможность работы в качестве минного заградителя. Конечно, небольшой корабль много унести не мог, зато был способен прокрадываться в самые неожиданные районы и там пакостить мало, но прицельно.

Последний год постановка мин почти заглохла, торпедные катера занимались главным образом разведкой, лихими атаками на транспортные конвои и потасовками с английскими собратьями по классу. Руководство Флота готовилось к грядущей высадке и не планировало мусорить на морских коммуникациях сверх необходимого минимума. Не хватало еще, чтобы сильные и каверзные течения Канала притащили на сверхсекретные фарватеры германские же мины и сделали часть работы за британцев.

Однако теперь даже самым оголтелым и агрессивным англофобам становилось ясно, что идея стремительно десантироваться и 'затопить Британию' обратилась в мираж. Уныние и разочарование незримо, но вполне ощутимо повисли в штабных коридорах и начальственных кабинетах, проникли в ангары и казармы.

Высадки не будет…

И быстроходные катера все чаще стали выходить со стоянок в ночной поход, нагруженные под завязку минами. Прежде, в не столь давние времена, шнелльбот поднимал вместо запасных торпед шесть донных мин или четыре якорных. Теперь же еще две брали вместо глубинных бомб и две в торпедные аппараты, полностью лишая корабль главного оружия. Итого восемь или десять контейнеров со смертоносным гексонитом, похожих на сферы, ящики или огромные поплавки, в зависимости от типа и производителя.

Некоторые командиры воспринимали такой образ действий как оскорбление самой сути шнелльботов, созданных для ураганных атак в белопенных бурунах волн, стремительных нападений и отходов. Лейтенант к ним не относился, считая такую разборчивость блажью и вредным куражом. Мины, значит мины. Командованию лучше знать, чем громить врага.

Жаль, конечно, что в обозримом будущем точно уже не доведется снова потрепать британского льва… С другой стороны, 'лев' огрызался слишком больно, а мины давали больше шансов не только укусить его, но и рассказать об этом славном деянии другим.

Катер малым ходом добрался до нужной точки. Команда засуетилась на палубе, мокрой и блестящей в тусклом свете. Сначала требовалось 'ручной тягой' сбросить груз с кормы, затем освободить торпедные аппараты и прижимы на стойках с минами вместо глубинных бомб.

Работали молча, изредка перебрасываясь короткими фразами. Всем было не по себе, главным образом от того, что катер оказался практически безоружным во враждебных водах. И пушек, и проклятых радаров у лайми намного больше. Случись что — отбиться будет трудновато.

Капитан отошел ближе к носовой части, чтобы не мешать сбросу. Он снял наручные часы с запястья и надел их вновь, уже на ладонь, чтобы циферблат не закрывали рукав и тонкая перчатка. Затем снова вооружился записной книжкой и карандашом, сразу пустив их в дело. Похоже, офицер подробно хронометрировал работу команды, записывая процесс освобождения от груза посекундно. Одна за другой мины отправлялись за борт, почти без плеска уходя в черную воду, как в туман. Карандаш споро чертил по бумаге, листочки немного отсырели, и владелец книжки хмурился, недовольно кривя губы.

С негромким, но кажущимся пронзительным шипением сработали торпедные аппараты, выбрасывая последнюю пару мин, на корпусе которых красовались традиционные надписи 'London' и 'Mit Liebe'. Теперь дело было за хитрыми взрывателями, срабатывавшими даже от нужного колебания воды. Лейтенант в ходовой рубке облегченно перевел дух, стараясь сделать это как можно незаметнее. Все-таки ему по должности следовало являть пример храбрости и стойкости. А то, что командир обливался холодным потом, поджидая, не появится ли патруль, команде знать не следовало.

Загудели моторы, палуба дрогнула. Шнелльбот набирал скорость и одновременно поворачивал к 'своему' берегу, оставляя за кормой битву над английским побережьем. Кто бы там ни победил, схватка шла на убыль, световые пунктиры уже не стояли сплошной стеной, а разбивались на отдельные группы, похожие на праздничный фейерверк. Интенсивность огня падала с каждой секундой.