Впереди — Днепр! - Илья Маркин

Воображение Манштейна так разыгралось, что он не выдержал, с силой ударил ладонью по карте и не по возрасту стремительно, почти бегом прошелся по кабинету. Восторженные мысли его прервал мелодичный бой часов. Безразлично взглянув на стрелки, Манштейн встрепенулся. До приезда Гитлера оставалось всего сорок минут. Не пройдет и часа, как Манштейн здесь, в Запорожье, доложит самому фюреру свой «план ответного удара».

Решение генерала Ватутина о нанесении в направлении Белгорода и Харькова упреждающего удара с целью срыва сосредоточения ударной группировки вражеских войск Верховным Главнокомандованием еще не было утверждено и держалось в строжайшей тайне. Но в штабе фронта незримо, словно само по себе, уже нарастало и ширилось то деловое и нервное напряжение, которое охватывает крупные штабы перед началом нового и большого дела.

Ватутин с утра обычно уезжал в армии, корпуса и дивизии, в сумерках возвращался и, одного за другим вызывая своих ближайших помощников, до поздней ночи выслушивал доклады, отдавал распоряжения.

Начальник штаба, командующие родами войск, начальники служб, возвращаясь от генерала Ватутина, уединялись в своих кабинетах, вызывали подчиненных, обдумывали и обсуждали, что нужно было сделать, отдавали приказания и распоряжения, которые шли дальше, втягивая в работу начальников отделов и отделений, их заместителей и помощников, рядовых офицеров, чертежников, писарей, машинисток.

И скоро весь огромный аппарат полевого управления фронта с его многочисленными органами и ответвлениями, ничего еще толком не зная о предстоящей операции, но уже догадываясь, что операция предстоит крупная и серьезная, трудился целыми днями и ночами. Он собирал и уточнял сведения, разрабатывал и дополнял расчеты, добывал новые и уточнял старые данные обстановки, без которых не может принимать решение и действовать ни один командующий.

Генерал Решетников, даже не заняв отведенной ему квартиры, уехал в войска, и Андрей Бочаров остался один.

Несмотря на то, что в штабе фронта кипела неугомонная работа, у Бочарова дел почти не было. Все необходимые сведения и доклады, которые требовал Генеральный штаб, были подготовлены и отправлены. Вмешиваться же в работу офицеров штаба фронта, когда каждый из них, не зная общего замысла предстоящей операции, выполнял лишь отдельные, узко специальные и ограниченные задания, Бочаров считал неудобным и ненужным. Ежедневно утром и вечером он заходил в управление штаба фронта, узнавал последние данные обстановки, дополнял свою карту и, не желая мешать работе, уходил к себе. Используя свободное время, он решил еще раз перечитать случайно раздобытые тома любимых им Льва Толстого и Тургенева, но прочитать почти ничего не мог. Едва он брался за книгу и пытался углубиться в чтение, как перед его глазами отчетливо и ярко возникали очертания линии фронта, причудливо создавшей две огромные дуги с центрами одна в Орле, а вторая в Курске. Угрожающими окружьями синели районы сосредоточения вражеских танковых дивизий в районе Белгорода и Харькова, один за другим превращались в осязаемые войска, почти непрерывно подходившие к Орлу, к Белгороду и Харькову воинские эшелоны противника. Бочаров откладывал книгу в сторону и вновь склонялся над картой оперативной обстановки. Он часами смотрел на изученное до мелочей, исчерченное карандашами цветное поле карты от Орла и Брянска, переходя к Сумам и Курску, к Белгороду и Харькову, к Полтаве и Днепру. Карта наглядно и убедительно показывала расположение своих и вражеских войск, вырисовывала рельеф местности, леса, реки, железные, шоссейные и грунтовые дороги, города, поселки, села и даже крохотные деревеньки. Карта, казалось, безмолвно, но вполне понятно говорила обо всем, но она не давала и не раскрывала, хотя бы мельком, самого главного — что же намеревается делать противник, какие у него замыслы и планы, к чему сведутся его действия: к гигантскому наступлению, как бывало в сорок первом и сорок втором годах, или к обороне, как результату коренного перелома в ходе войны. Эти вопросы и мучили Бочарова.

«Если противник вновь решит развернуть наступление, — раздумывал он, — то нужно готовить сильную оборону не где-нибудь, а именно здесь, севернее и южнее Курска, у основания так называемой теперь Курской дуги. Здесь, а не где-нибудь в другом месте, противнику выгоднее всего по самым кратчайшим направлениям нанести удары и поставить под угрозу окружения или даже окружить силы двух наших самых сильных фронтов — Центрального и Воронежского. Но перейдет ли противник в наступление? Не замышляет ли он коварный ход: выждать наше наступление, измотать нас в обороне, а затем таранным ударом всех этих сосредоточенных в районе Харькова танковых дивизий навалиться на наши ослабленные в ходе наступления войска, окружить их и уничтожить. Это — вполне вероятно. Этого нужно ждать. А если это так, то следует ли, как предложил генерал Ватутин, наносить упреждающий удар? Не заведет ли этот удар наши войска в хитроумную ловушку врага? Да, но и сидеть, сложа руки, тоже нельзя. Если противник не думает проводить крупного наступления, то его главной целью, основным стремлением будет выиграть время для затягивания войны. А каждый лишний день войны это тысячи лишних жертв, ненужное и бесцельное напряжение людей в тылу, которые и так изнемогают под тяжестью военного бремени. К тому же, если гитлеровцы откажутся от решительного наступления и перейдут к обороне, то они признают свое бессилие разгромить Советский Союз и всеми силами будут стремиться к сговору с нашими западными союзниками — с англичанами и американцами. А если этот сговор произойдет, то положение Советского Союза несомненно ухудшится. Значит, нужно бить противника, громить его, не давать ни одной минуты передышки. Значит, прав генерал Ватутин, настаивая на немедленном и решительном ударе по белгородско-харьковской группировке противника всеми наличными силами не только Воронежского фронта, но и стоящего в резерве Степного фронта.

«Да, но если противник ждет этот удар и готовит нам хитрую ловушку», — вновь сомневался Бочаров и вновь всматривался в исчерченное поле карты, обдумывая и передумывая все возможные варианты действий противника.

Размышления Бочарова прервал вернувшийся из поездки в войска, расположенные в первом эшелоне, генерал Решетников.

Все такой же свежий, чисто выбритый, в ладном кожаном реглане, он торопливо пожал руку Бочарова, снял папаху и присел к столу.

— Что нового? — с едва заметной хрипотцой в голосе спросил он.

— Штаб фронта продолжает подготовку материалов для упреждающего удара по белгородско-харьковской группировке противника, — ответил Бочаров. Но решения Ставки еще нет.

— И чудесно, что нет! — отрывисто бросил Решетников и, сняв реглан, вновь присел к столу.

— Конечно, — хмуря широкий лоб, продолжал он, — весьма выгодно именно сейчас, когда противник еще не закончил сосредоточения и укомплектования своих войск, нанести ему сокрушительный удар. Это может дать потрясающие результаты и привести к крушению всего южного фланга немцев. Но, во-первых, как говорил Лев Николаевич Толстой, нельзя забывать про овраги. А оврагов у нас тут больше, чем достаточно, и все залиты водой, берега раскисли. Да что берега, все дороги, все поля — сплошное болото. Пока не кончится распутье, ни о каком серьезном наступлении и думать нельзя. Это первое. А вот и второе. Я побывал почти во всех дивизиях нашего фронта, и впечатление весьма безотрадное. Войска, особенно стрелковые и танковые, не укомплектованы, пополнение, правда, уже прибывает, но в мизерных количествах. Пулеметов, противотанковых пушек и танков очень мало. Да и запас снарядов, мин, патронов весьма и весьма скудный. Один день хорошего боя — и стрелять нечем! С такой укомплектованностью и обеспеченностью войск наступать нельзя. Нужно время, чтобы пополнить части людьми, оружием, боеприпасами. И медлить нельзя. Каждый день отсрочки дает возможность противнику все больше и больше укрепляться. В конце концов, когда мы будем готовы к решительным действиям, к этому же будет готов и противник. И вот представьте: ринемся мы на Белгород, на Харьков и сразу же столкнемся с огромной массой вражеских танков. В лучшем случае начнутся затяжные, кровопролитные бои, в ходе которых и мы и противник будем измотаны, обескровлены и вновь окажемся в точно таком же положении, в каком пребываем сейчас. Так из-за чего же огород городить? Чтобы потерять тысячи жизней и сесть в разбитое корыто? Но это еще не все. Весьма сложнее и опаснее другое. Весь опыт прошлого, да и здравая логика говорят, что никогда нельзя пренебрегать личными качествами командования противника, наивно и весьма пагубно считать противника глупцом. Лучше переоценить врага, чем недооценить. А кто перед нами? Группа немецких армий «Юг», и командует этой группой фельдмаршал Манштейн. Едва ли можно сомневаться, что Манштейн упустит возможность использовать свое преимущество в количестве бронетанковых войск. Он наверняка придумает такой ход, который при малейшей нашей оплошности поставит нас в весьма затруднительное положение. Давайте, Андрей Николаевич, — глядя на Бочарова предложил Решетников, — давайте поставим себя на место Манштейна и пофантазируем, как бы поступили мы, будучи в его положении. Что нам известно?