Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги - Джон Кроссан

Я скормил их трупы, разрезанные на мелкие кусочки, псам, свиньям, стервятникам, орлам, птицам небесным и рыбам морским.

(царь Ашшурбанапал, 668–627 годы до н. э.)

Вот вам и проблема. Яхве сказал:

О, Ассирия, жезл гнева Моего!

И бич в руке ее – Мое негодование!

(Ис 10:5)

К несчастью, если Ассирия – жезл гнева Божьего, то она же – норма характера Божьего. В нижний Иордан попало слишком много воды из верхнего Тигра, и в израильскую теологию завета попало слишком много имперской теологии Ассирии, и в библейский образ Яхве попало слишком много черт Бога Ашшура.

«Все основания земли колеблются»

Завершим эту главу иным представлением о Яхве как о всемирном Боге.

Мы снова находимся в божественном собрании на небе, но на сей раз Всевышний окружен подчиненными ему богами, которые уполномочены править землей: «Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд» (Пс 81:1). Сейчас судебный иск направлен не против Израиля, а против властей предержащих – тех, которые правят землей.

…доколе будете вы судить неправедно

и оказывать лицеприятие нечестивым?

Давайте суд бедному и сироте;

угнетенному и нищему оказывайте справедливость;

избавляйте бедного и нищего;

исторгайте его из руки нечестивых.

(Пс 81:2–4)

Боги не пытаются как-либо защититься и оправдаться, а отвечают:

Не знают, не разумеют,

во тьме ходят.

(Пс 81:5а)

Власть имущие даже не понимают обвинения. Они не видят ни проблемы, ни своей ответственности. Мол, «у нас власть – какие еще претензии к правосудию?»

И вот печальный результат: «Все основания земли колеблются» (Пс 81:5б). О внешних наказаниях и небесных карах ничего не сказано. Говорится лишь об ужасных последствиях неправосудия: основания земли зашатались.

А что же эти нижестоящие Боги, которые не выполнили поручение и не сохранили справедливость для всех, не защитили людей, которые уязвимы в социальном, политическом и экономическом смысле? Каков обещанный им «суд» (Пс 81:1)? Лишь таков:

Я сказал: вы – боги,

и сыны Всевышнего – все вы;

но вы умрете, как человеки,

и падете, как всякий из князей.

(Пс 81:6–7)

Опять-таки это не внешнее наказание, а естественное последствие. Боги силы умирают, когда умирает поддерживающая их власть. (Давно ли вы слышали о Зевсе или Юпитере?) Но может ли умереть Бог дистрибутивного правосудия, если только не умрет в каждом человеческом сердце жажда дистрибутивного правосудия?

Подведем итоги. Когда вы в экстазе оказываетесь на божественном совете и слышите божественный иск, чрезвычайно важно понять, что вы принесли с собой и спроецировали на Бога. Так вы поймете, является ли страдание внешним наказанием от Бога или естественным последствием человеческих поступков. И поймете, каков Бог: мирный или жестокий.

Где мы? И что дальше?

Влияние Второзаконнической традиции на Пророческую и Псалмическую традиции даром не прошло. В понимании отношений между человеком и Богом стало больше акцента на завет, чем на сотворение. В понимании завета – больше акцента на Санкции, чем на Историю. А в понимании Санкций – больше акцента на проклятья, чем на благословения.

Если вернуться к названию нашей книги («Как читать Библию – и остаться христианином»), Пророческая и Псалмическая традиции рисуют крайне неоднозначный образ Бога. Более того, каждой из них присущ ритм утверждения и отрицания.

• С одной стороны, обе традиции говорят о Боге мирного дистрибутивного правосудия. Человек должен распоряжаться миром как тот, кто несет в себе образ и подобие этого Бога.

• С другой стороны, обе традиции говорят о Боге жестокого карающего правосудия. И такой Бог говорит: устройте себе небо на земле, – а то я вам устрою на земле ад.

Эти закономерности дают основание дополнить диаграмму, которую мы уже рисовали.

Я опять-таки думаю, что нам, христианам, следует читать обе традиции. Божественное утверждение мы должны принимать и следовать ему. Человеческое отрицание мы должны понимать и не следовать ему. Библейскую честность, которая сохранила всю диалектику этого да-и-нет, расширения-и-сжатия, мечты-и-отрицания, мы должны ценить.

В следующей главе мы поговорим о двух других традициях: традиции Премудрости или Сапиенциальной (по-латински sapientia – «мудрость») и традиции Царства или Эсхатологической (по-гречески Ea%atoç – «последний»). Первая оглядывается на начало, а вторая смотрит на конец. В каждой традиции есть свой подход к Библии и к тому, как сохранить верность завету с Богом. А сохранить верность было очень сложно при матрице международной греческой культуры, которая уже установилась, и международной римской власти, которая уже развивалась.

В качестве вывода из предыдущих глав и приготовления к следующим главам я подчеркну один момент.

Представьте перевернутый треугольник: Анатолийское плоскогорье на западе, Месопотамская низменность на востоке и Египетская равнина на юге. В середине этого треугольника, между Средиземным морем и Аравийской пустыней, в Леванте, находился крошечный Израиль. Он лежал на стыке трех континентов: Европы, Азии и Африки. Это был кипящий котел и арена для борьбы империй. При воюющих сверхдержавах к северу и югу, а потом к западу и востоку, вторжения в Израиль были неминуемы, а поражения неизбежны (что бы ни говорила глава Втор 28).

Если бы Израиль провел всю свою жизнь на коленях в молитве, он бы так и умер на коленях в молитве. Это преступление против человечества и божества говорить народу, живущему в таком месте земного шара, что военная угроза есть наказание свыше. Аналогичным образом, хотя и по иным причинам, обстоит дело с болезнями и засухой, голодом и землетрясениями. Неудивительно, что израильские Псалмы наполнены криками о прощении и мольбами о пощаде.

Вторжения, голод и другие бедствия были не карой свыше за то, как израильтяне вели себя по отношению к завету с Богом, а человеческими последствиями того, где они жили.

Глава 8

Мудрость и царство

С точки зрения имперского права Империя представлялась «полнотой времен» и единством всего, что считалось цивилизацией, однако тотальности Империи был брошен вызов с абсолютно иных этико-онтологических оснований… Из пучин социального всегда выплывает память о том, что стремятся предать забвению.

(Майкл Хардт и Антонио Негри, «Империя», 2000)[20]

Евангелие от Луки упоминает о «законе Моисеевом, пророках и псалмах» (Лк 24:44). Видя эту триаду, можно подумать, что в Библии больше ничего нет (во всяком случае, больше ничего существенного). Однако это значило бы игнорировать традицию Премудрости, формирующую своего рода позднее Пятикнижие: Книгу Иова, Притчи, Екклесиаст, Книгу Премудрости Соломона и Книгу Премудрости Иисуса, сына Сирахова. (Кстати, среди христиан нет единства в вопросе о том, считать ли эти книги каноническими, второканоническими или неканоническими.)

Матрица этой традиции – не имперские договоры Анатолии и Междуречья, а египетские школы писцов, из которых выходили умелые бюрократы и персонал для управления дворцом и храмом. Между тем в III веке до н. э. Израиль находился под египетским владычеством. Рассмотрим сейчас два базовых аспекта этой традиции Премудрости. (Каждый продолжает фундаментальные вопросы нашей книги, касающиеся образа библейского Бога.)

«Она есть дыхание силы Божией»

Первый аспект наиболее важен. В центре данной традиции находится Премудрость, через которую был создан мир. В Притчах, Премудрости Соломона и у Сираха, описывается и прославляется Премудрость как персонифицированный процесс. При этом Премудрость высказывается от первого лица. [Кстати, еврейское слово (хохма́), греческое слово σοφια (софи́а) и латинское слово sapientia, которые обозначают «мудрость», существительные женского рода.]

Прежде всего, в Книге Притчей Премудрость и трансцендентна (на небе) и имманентна (на земле). О ее трансцендентности она сама говорит следующее:

Господь создал меня началом пути Своего,

прежде созданий Своих, искони;

от века я помазана,

от начала, прежде бытия земли.

(Притч 8:22–23)

Затем через Премудрость было создано все остальное: «Господь премудростью основал землю,/небеса утвердил разумом» (Притч 3:19). И еще она говорит так:

…тогда я была при Нем художницею,

и была радостью всякий день,

веселясь пред лицом Его во все время,

веселясь на земном кругу Его,

и радость моя была с сынами человеческими.

(Притч 8:30–31)

В имманентном своем проявлении Премудрость персонифицируется как философ, обходящий городские улицы в поисках людей, которые хотели бы учиться. Она «взывает» «на улице, на площадях… в главных местах собраний… на возвышенных местах, при дороге, на распутьях… у ворот… при входе в двери» (Притч 1:20–21; 8:2–3). В своем поиске учеников она очень публична, открыта, терпима и не проявляет ни малейшей дискриминации. Она готова наставлять любого, который примет ее как щедрый дар.