Проценты кровью - Андрей Анисимов

Виктор Иннокентьевич Суворов устроился на диване. Рядом с ним сидел молодой человек, сильно смахивающий на хозяина квартиры.

– Знакомься. Твой сын, – натянуто улыбнулся криминалист, вставая навстречу Ерожину.

– Гриша, – прошептал Петр Григорьевич и застыл на месте.

Низкое небо, сливаясь с Волгой, туманной пеленой скрывало противоположный берег. От реки тянуло холодом, и Шура, поежившись, вошла в дом и уселась у окна. Алексей с утра уехал в город на свою фирму. Он собирался звонить в Москву, и на женщину вновь нахлынули грустные мысли.

В последнее лето Шура сильно изменилась. Не то чтобы внешне, хотя морщинок возле глаз у нее прибавилось. Женщина стала задумчивой, часто уходила в себя, и когда к ней обращались, не сразу реагировала. Изменился и Алексей. Супруг Шуры наоборот как-то расцвел, помолодел и еще энергичнее принялся за работу. Сдав сессию, невестка забрала внука. Без ребенка Шура еще больше приуныла. К малышу она сильно привязалась и очень без него скучала. Став свекровью, Шура понимала, что молодым хочется пожить своим домом, и старалась не доставать Антона с невесткой частыми приглашениями. Молодые и так являлись на выходные, если не затевали встреч с друзьями.

Но перемены в характере Шуры происходили по другой причине. Шура часто спускалась к Волге и, усевшись на скамеечку лодочного причала, возвращалась в памяти к тому июньскому вечеру. Но осенью у воды холодно и на пристани не посидишь.

В июне маленький Лешенька был еще с ней. Невестка Нина сдавала экзамены и зачеты. В тот вечер они остались вдвоем с внуком. Алексей уехал в очередную командировку. Он закупал стройматериалы для своей фирмы и разъезжал много. Вечер стоял теплый, и Шура запомнила закат. Солнце опускалось за степь кроваво-красным шаром. В те дни на душе женщины было легко. Открыв Петру Ерожину свою тайну, Шура избавилась от изнуряющего страха, что томил ее много лет. А потом Петр телеграфировал, что преступницы на свете больше нет и Шура совсем успокоилась. Поэтому, когда Стенька принялся остервенело брехать, она спокойно уложила Лешеньку в кроватку и вышла в сад. У калитки стояла девушка. Шура помнила, как поразилась ее красоте. В свете красного заката белые волосы незнакомки отсвечивали розовым, а загадочные темные глаза мерцали из-под черных бровей. Шуре почудилось, что она видит фею из сказки.

– Кого-нибудь ищете? – приветливо улыбнулась Шура.

– Вы Александра Васильевна Ибрагимова? – строго спросила девушка.

Шура вздрогнула. Эту фамилию она давно не слышала и старалась забыть.

– Меня действительно зовут Александрой Васильевной. А Ибрагимовой я звалась при первом замужестве, и это было очень давно. Теперь я Ростовцева.

– Я приехала издалека, чтобы на вас посмотреть, – медленно проговорила блондинка и остановила на Шуре вгляд своих удивительных темных глаз.

– Меня вы знаете, а я вас нет. – Шура почувствовала, как у нее холодеет сердце.

– Я – Надежда, считаюсь Аксеновой, – продолжая рассматривать Шуру, представилась девушка. – Но вам известна моя настоящая фамилия.

Шура подбежала к калитке, открыла ее и, бросившись перед молодой красавицей на колени, обхватила ее ноги.

– Прости меня, девочка. Я всю жизнь казнила себя. Что я теперь могу изменить?! Ну хочешь убей. Я заслужила.

У Шуры началась истерика. Надя попыталась поднять женщину, но та продолжала рыдать, вцепившись в ее платье.

– Хватит. Перестаньте. Я сейчас уйду, и вы больше меня никогда не увидите. Я должна была поглядеть в ваши глаза, – сказала Надя, пытаясь освободиться.

Наконец Шура справилась с собой, поднялась и, обняв Надю за плечи, сказала:

– Куда ты пойдешь на ночь глядя? Останься хоть до утра. – Надя осталась и прожила в домике над Волгой чуть ли не месяц.

Первую ночь они делились воспоминаниями, рассказывая друг другу все, что накипело и наболело у обеих. Надя хотела как можно больше узнать о своей родной матери. Но хорошего о ней Шура сообщить не могла, а плохого не хотела. О первом муже женщина говорила с большей охотой.

– Я убила Вахида чужими руками. Фатима утопила приемного отца и еще похвалялась этим по телефону, – призналась Шура.

Они с Надей той ночью даже выпили водки. Надя ехала сюда с ожесточением, а неожиданно нашла тепло и нежность. Шура не знала, как искупить свою вину. Она понимала, что пережила подмененная тройняшка, и пыталась утешить ее как могла.

– Поживи у нас, пока не уляжется боль в твоем сердечке.

Надя подумала и согласилась. Под утро гостья уснула и проспала почти сутки. Шура позволить себе этого не могла: она должна была кормить и пеленать внука. Надя проснулась к вечеру, и за ужином они опять говорили и говорили. Тогда Шура и высказала свое сомнение насчет отцовства Вахида.

– Если бы ты была его дочь, Аксеновы через год бы все поняли и меня разыскали. Я поэтому и пряталась. Все боялась – придут и спросят ответа. А пришла ко мне убийца Фатима.

На второй день они гуляли по берегу Волги. Надя плавала и нежилась на теплом песке. Шура глядела на дочку своей бывшей соперницы и не уставала восхищаться ее красотой. На берегу никто не купался. Молодежи в деревне не осталось, а старики без дела к воде не подходили. Надя плавала без купальника. Она не предполагала так проводить время и принадлежностей для отдыха не взяла. Шура глядела на точеную фигурку юной гостьи и в который раз на ум приходило, что перед ней сказочная фея: «Интересно, с кем из русских спуталась Райхон. От кого она родила такую красавицу?»

Про Ерожина Надя молчала. Она сама не знала почему. О прошлом она говорила с Шурой легко и с удовольствием, а о Петре стеснялась. Девушка сама не понимала, что с ней. Отчего она не предупредила Петра о поездке к Шуре? Не рассказала о письме Фатимы? То злосчастное письмо она нашла в своей сумке. Сумка валялась на даче неделю. Девушка забыла ее там и прихватила с собой в тот роковой день, когда Петр застрелил Фатиму. Письмо она обнаружила и прочитала, когда Фатимы в живых уже не было. Своей подписи Фатима не оставила, но в письме скопилось столько злобы и желчи, что автора Надя определила сразу.

– Ты, черножопая тварь, заняла мое место, – писала Фатима Наде. – Ты купалась в ласке и заботе, а я воровала на базарах, чтобы не сдохнуть с голоду. Твой родной папочка Вахид с пятнадцати лет лез ко мне под юбку. – Из отвратительного и очень подробного послания Надя узнала и адрес Шуры. Фатима писала с умыслом. Она пыталась вызвать у адресата ненависть к бывшей акушерке. Даже мертвая, она продолжала пакостить. Но вопреки замыслу Фатимы, Надя с Шурой подружились.

Наплававшись и поджарившись на солнце, они под вечер собрались домой. Что Алексей вернулся, Шура поняла, увидев машину, еще по дороге. Старый «жигуленок» муж давно сменил на микроавтобус «Фольксваген». Малолитражка не удовлетворяла нужд фирмы, а держать несколько автомобилей Алексей считал накладным.

Хозяйка представила супругу юную гостью. За ужином Шура заметила, с каким интересом Надя посматривает на ее мужа. Да и Алексей время от времени бросал на гостью восхищенные взгляды. Шура с затаенной ревностью наблюдала, как между ним и девушкой возникает безмолвный союз. На другой день после завтрака Алексей предложил гостье показать их районный центр и свою фирму. Девушка охотно согласилась. Шура осталась одна с внуком. Они с Алексеем прожили много лет и ни разу за все эти годы от ревности Шура не страдала. Алексей ее любил. И его любовь она чувствовала всем своим бабьим нутром. А тут ее словно подменили. Пока Алексей с Надей не вернулись, Шура не находила себе места. Даже первые шаги маленького Алешки, которые малыш сделал, держась за ее юбку пухлыми пальчиками, не привели Шуру в восторг. Внука моложавая бабушка обожала, и такое событие раньше никогда не оставило бы ее равнодушной. Виду Шура старалась не подавать, но исподтишка наблюдала за каждым словом и взглядом Нади и Алексея.

На второй день они общались между собой так, будто были знакомы много лет. Через неделю Надю трудно было узнать. Правда, тут имел место и загар. Кожа девушки от солнца сделалась золотисто-смуглой, а волосы еще сильнее побелели. Но помимо загара Надя порозовела, стала чаще улыбаться. От напряженной, перенесшей стресс незнакомки, которой Шура открыла калитку, следа не осталось. На глазах Надя превращалась в веселого шаловливого ребенка. Как-то вечером Алексей с гостьей сидели в беседке и тихо говорили. Слов Шура разобрать с террасы не могла, но по голосам чувствовала, что разговор у мужа с девушкой не напоминает болтовню малознакомых людей. Шура не выдержала. Она на цыпочках пробралась в кладовку, стараясь не скрипеть петлями, приоткрыла маленькое окошко. Оконце кладовки выходило прямо на беседку. Шура затаилась и, красная от смущения – подслушивать она не привыкла, – ловила каждое слово мужа и Нади.

– Ну ты и стерва! – удивленно проговорил Алексей.