Драконий бог Нары - Мидзуна Кувабара

верно. Он помнил, что в школе на классической литературе изучали иллюстрированный свиток, но умение вызвать Кен-но-Гохододзи явно пришло к нему не из школьной программы. Подобные знания могли принадлежать только Кагеторе.

— …

Такая смотрелся ошарашенным. Без сомнения, он медленно, но верно воскрешал в памяти знания Кагеторы. Наоэ слегка нахмурился, глядя на него, но все-таки, отбросив личные эмоции, попросил:

— Попробуйте, пожалуйста, Кагетора-сама. Так будет быстрее всего.

Слова Наоэ привели Такаю в чувство. Он и Наоэ снова переглянулись и заставили себя вернуться к действительности.

— … ладно.

По легенде Кен-но-Гохододзи, слуга Бисямонтэна, появился на подушке императора Дайю в эру Хэйан в ответ на молитвы монаха горы Сиги Мёрэна о скорейшем выздоровлении правителя. Эта самая сцена изображалась в свитке, а теперь Такая хотел использовать Гохододзи в поисках Наги.

— Чиаки, ты же носишь с собой нож? Одолжи ненадолго.

— Этот? — Чиаки вытащил двадцатисантиметровый кинжал, который уже пришлось недавно доставать.

Оружие это — нож неизвестного мастера, по сути ритуальный меч, принадлежавший некогда какому-то маленькому храму — Чиаки держал при себе для самозащиты.

Наоэ подал Такае бумагу и ручку. Такая зажмурился и принялся, приговаривая мантру, уверенно писать ее на санскрите. Затем он обернул часть меча бумагой и осторожно поднял его обеими руками. Все еще начитывая мантру, Такая собрал силу и впал в транс.

— Он бэйсирамандая соака, он бэйсирамандая соака… — в воздухе над кинжалом он начертал исконный слог Бисямонтэна. — Он бэйсирамандая соака…

Коснувшись лба большим и средним пальцами, Такая попросил:

— Позволь дхарме меча открыть мне глаза.

Он поднес меч к пальцам, и испещренная санскритскими письменами бумага воспламенилась. В огне появилась фигура — златокожий мечник с тысячью клинками, Кен-но-Гохододзи. Гохододзи вызвал облако и в мгновение ока унесся на нем в небо. Проводив его взглядами, Наоэ и Чиаки хором выдохнули — как всегда при случайном проявлении способностей Кагеторы.

— О да, он точно не младенец тупоголовый…

— Кагетора-сама, Гохододзи направляется на юго-восток…

Такая, наконец, открыл глаза и посмотрел на нож: лезвие отражало то, что видел Гохододзи. В отражении бежали селения и рисовые поля с высоты птичьего полета.

— Юго-восток? Но там ничего… А?

Такая моргнул: Гохододзи снижался, и в отражении появилась… могила? Но чья? Уничтоженная чьей рукой?

— Цуцуи Дзюнкей… — пробормотал Такая. — Это могила Цуцуи Дзюнкея[39], разнесенная на куски… Где это?

Наоэ схватился за карту:

— Прямо на юг отсюда, около станции Хирахата. Наги-сан там?

— Нет, она… — начал было Такая, но голос его сорвался на вскрик: Наги стояла за могилой, а вокруг вились шаровые молнии.

«Наги!»

В картинке Наги развернулась к ним. В глазах ее промелькнул странный блеск: вне всякого сомнения… девушка заметила, что за ней следят.

Фуушшш!

Изо рта ее хлынуло золотое пламя, и ослепительно-яркий свет рванулся из меча. Такая вскрикнул и заслонил лицо.

— Кагетора-сама!

Наоэ и Чиаки поспешно загородили его. Такая — он отвернулся как раз вовремя, сумев уберечь глаза — поднял голову и скривил губы в опасной ухмылке:

— Ну Хирагумо, сволочь этакая, я тебя разгадал. Выместил все, что накипело, на могиле Цуцуи Дзюнкея… Подумать только, мстить чуваку, который давно ушел на небо.

— Кагетора-сама…

— Людей Оды рядом нет. Кажется, Хирагумо и от них оторвался. Надо ловить его сейчас. Пошли.

— Есть!

— Конечно-конечно, — согласился Чиаки, но, понизив голос, пробурчал: — Теперь-то ты впереди на белом коне. Хочешь вести — веди, да только вспоминай уже все поскорей, а то реально заноза в заднице еще та…

Такая, раздраженно поджав губы, остановился:

— Что? Проблемы?

— Никак нееет, — пропел Чиаки и забрался в автомобиль.

Такая уперся было, но по энергичному настоянию Наоэ занял пассажирское сидение.

* * *

— Что? Он съел всех нуэ?

Выслушав доклад, Наримасе оставалось лишь раздраженно прищелкнуть языком. Еще бы, все нуэ, отправленные вслед за Хирагумо, оказались выпиты досуха. Собирая информацию, Сасса Наримаса с частью войск Оды разбили лагерь около храма Хорю. Нуэ стояли на страже, но несколько из них, посланные за Хирагумо, стали его жертвой.

— Вот ведь чертово чудище… — ярость исказила неукротимое лицо Наримасы.

И тут позади раздался голос:

— Истина о тайном оружие Хисахидэ не в молве, его окружающей. Никак нельзя смотреть на это сквозь пальцы.

Из тени сосны выступил низенький седой старичок со сгорбленной спиной. Голосом его говорил подселенный дух. Наримаса немного расслабился.

— Акануэ, это ты?

— Сдается, Сасса-доно, настали и для тебя тяжкие времена.

— Это тебе Ранмару-доно наказал следить за мной?

— Что ты, Сасса-доно, — Акануэ, пробираясь по влажной траве, приблизился и встал рядом. — Я лишь услышал о неожиданном вмешательстве Перерожденных Уэсуги и явился помочь тебе.

— Мне твоя помощь ни к чему. Можешь возвращаться и сообщить так Мори-доно. Скажи ему, что за Хирагумо в ответе буду я сам и сам же обо всем здесь позабочусь.

— Не могу, — узкое морщинистое лицо Акануэ разрезала тонкая улыбка. — Ежели я вмешаюсь насчет Хирагумо Мацунаги Хисахидэ, то тебе никакой разницы с этого не будет. Столь опасное оружие мы должны сразить без промаха, Сасса-доно. Коли Хисахидэ вернет свою мощь, нам лучше не станет.

Потирая подбородок, Наримаса оглянулся на Акануэ:

— Не об Акети Мицухидэ ли ты?

Старик молча кивнул.

Вся живость исчезла с лица Наримасы, и из глубин души начала подниматься на поверхность давняя тупая ненависть.

— Об этом толковали, я слышал.

Слухи о том, что Мацунага Хисахидэ планирует заключить союз с Акети Мицухидэ, который переродился в окрестностях древней столицы. Акети Мицухидэ… история знает его, как зачинщика событий в храме Хонно[40], в результате чего погиб Ода Нобунага. Акети Мицухидэ с боевым кличем «Наш враг — храм Хонно!» возглавил восстание и отнял жизнь господина Нобунаги, хотя объединение страны было не за горами. Сразу же после битвы при Ямазаки[41] его наголову разбил Хасиба Хидэеси (который позже стал Тоетоми Хидэеси), а в Огурусу[42], на обратном пути к цитадели в Сакомото[43], Мицухидэ был убит.

Смерть Нобунаги… Той ночью, потонувшей в горячке кошмаров, Наримаса находился в замке Уозу[44]. На следующий день в яростном наступлении он таки захватил замок, положив тем самым конец трехмесячной осаде оплота Уэсуги в Эттю. Но весть о смерти господина стала потрясением для всех — даже сейчас Наримаса помнил тогдашние изумление и злобу. Он отдал жизнь — рисковал самим существованием ради Нобунаги, своего единственного господина, и его мечты о стране, объединенной военной властью. Но Мицухидэ вместе с жизнью Оды украл и надежду Наримасы о пребывании с господином в этой стране свершившихся грез. А теперь он ведет