Культура сирийцев в средние века - Н Пигулевская

Именно этим правилам, насколько возможно до настоящего времени, мы следовали, одни - вынужденные необходимостью, другие - по доброй воле. После кончины святого епископа мар Бар Саумы некоторые из братьев по своему желанию следовали тому, чему не должно, стали чужды цели нашего собрания, полагая, что освободятся от высшего закона и силы, которая поставлена во главе их. Хотя так поступали немногие, но это стало причиной бедствия всего собрания и дало повод чужим клеветать, а своим осуждать. С верой в твою доброту мы пришли и сообщаем тебе, и как покажется твоему разумению, прикажи относительно их и по твоему приказанию будут установлены законы, указы и правила в этом собрании; подтвержденные твоей собственноручной подписью и твоей печатью.

И мы согласны и подтверждаем подписями, что это собрание предназначено для изучения божественных писаний и размышлений о них, ради имени истинного и прекрасного и честь его не будут ни отвергать, ни поносить.

Святой и любящий Бога мар Осия, епископ, когда услыхал это от братьев школы, то усердных и положительных среди них похвалил и возвысил, а слабых и равнодушных, как они заслуживают, поправил и увещевал, и всем вместе он сказал, что "вы подобны тому, у кого есть благое усердие, у вас [оно] относительно чести и доброго имени, и это свое усердие вы показали в исправлении вашего собрания, никто другой не будет вам законодателем, а вы сами. Подите и в присутствии почтенного мар Нарсая, священника и учителя, и мар Ионы, священника и писца вашей школы, все законы, которые вам покажутся хорошими, установите себе, сделайте письменное свидетельство открыто, что ваше благое дело было не по принуждению, а по вашей воле и вашими подписями вы подтвердили и удостоверили [это].

Также и я, и мои клирики согласны с этим и подписями и печатями мы подтверждаем это".

Братья школы соответственно разрешению, полученному от превосходного мар Осии, епископа, согласно собрались и в присутствии почтенного мар Нарсая, священника и учителя, мар Ионы, писца школы, сделали эти записи, в которых {92} заключены учения выдающиеся и возвышающие и устремление, положенное в основу законов и повелений, которые были даны разумным по великой мудрости Бога нашего благого и милостивого, и таким образом совершенством своего знания Творец установил нашу природу, чтобы она могла принимать и умножать то, что необходимо для поучения и совершенствования мышления с готовностью. Его любовь, излитая на весь род человеческий, была возвещена изначально гласом (небесным), который он дал услышать во время установления [правил] и постепенно заботой и вниманием к нам, то передачей повелений и законов, то прочими благодеяниями нам.

Начало же поучения того следующее:

Поскольку природа смертная нуждается, пока она смертна, в учении и науке, она получает значение руководства бессмертной жизнью не через природу, вследствие того, что ей препятствуют страдания смерти, а от готовности воли и терпеливой надежды. Ибо [человек], мучимый страстным желанием, которое в нем больше, чем во враге, вне его, и побуждаемый сильным стремлением, выводит свое сознание за [пределы] заблуждения страстей, которые не подобают его свободе. Поэтому нужно ему предостережение и требуется от него исправление, и помощь ему - обучение, [все это] то, что будит и понуждает его, чтобы он не отвернулся и не прекратил труда своей жизни. Работник же - это преуспевающая натура, разумная и мудрая. Если она (натура) захочет изучить искусство красноречия и все-таки поставит свободную волю между добром и злом, любовь к добру, которая в ней есть, заставит ее, когда она захочет, возненавидеть и отбросить зло как зло и полюбить и возжелать добро как добро. И есть у нее разум, горнило испытания, посредством которого она испытывает прекрасное и отвратительное.

Таким образом, посредством этого разума различающего [натура] судит себя и восхваляет своего творца.

Мы, христианское собрание братьев, составивших школу в городе Нисибине, а наше дело в занятиях наукой и изучении божественных книг, желаем показать силу проницательности, которая укрепилась в нашей природе, усердием и старанием, свойственным благочестивым обычаям наших жизней, разумом, подобающим и должным нашему имени и нашему учению.

А также мы будим и поощряем нашу мысль, заботясь о тех, кто способен и домогается истинной цели нашего призвания, подобно тому, который нас облагодетельствовал, чьи страдания тяжелы и неотделимы от нас вовеки. {93}

То, что мучает и ослабляет сознание в служении добру, сводя с правильного пути и ведя нас к ошибкам мерзких страстей и больше, чем разбойники, грабя нас, отнимает обладание страхом божьим. То есть боязнь того, что постоянно вредит нам, каждый день заставляет дрожать и пугает нас, исключая только того, кто несет свою ношу беззаботно как во сне, но он отстанет и отвратится от труда, а тот, кто любит занятия духовные, тот изберет их властью свободы [воли].

Поэтому мы желаем учиться, несмотря на многочисленные испытания. "Наша порча - легкомыслие, которой [навлекает на нас] предостережение и наставление нашей глупости ради. И оно, это испытание, делает нас мудрыми и запоминающими [все] и учит нас представить картину нашего легкомыслия пред взором нашего сознания. И увидим мы себя при помощи нашего различающего разума. Ибо это разум мудрый, привыкший судить о тех, которые способны к его познанию, подобный, следовательно, разуму, о котором мы молим.

Нам нужно, чтобы он открыто указал силу проницательности, которая в нас, и перед каждым осветил содержание наших книг (писаний), чтобы он сделал ясной и раскрыл цель, которой мы добиваемся для тех, что готовы идти по пути нашего учения.

В то время как мы, таким образом, заняты этим полезным делом и постоянны в изучении духовной словесности, что умудряет нас в миропорядке временном и вечном, надвигается на нас ветер, как на блаженного Павла посреди моря, оно же названо [морем] соперничества и раздора [Деяния апостолов, 27, 14]. Оно уничтожает спокойствие нашей мысли благодаря кичливым и коварным людям, таким, которые скрывают свой вероломный образ мыслей в себе, как скалы, скрытые в море, о которые неожиданно разбиваются безмятежные суда. Но более, чем твердые скалы, поражали судно нашего собрания эти завистливые и весьма заносчивые в своих раздорах до тех пор, пока не приблизилось приготовление нашего сознания к освобождению.

Тогда внезапно и неожиданно ободрил нас тот глас, который ободрил учеников посреди моря. И хотя они ясно увидели наше спасение, эти кичливые по убеждению своих сердец, они не успокоились и не прекратили свои споры, а уподобились в своем беспокойстве дикому животному, и кусали, и лягали друг друга, как бессловесные твари, и бродили вокруг города, воя, как собаки.

И ослабели они, и отчаялись в своей жизни, не имея надежды. Они вычеркнули из своей памяти ту силу, которая {94} [дается от] природы и писания, потому что благодетелями и помощниками им были люди завистливые и неисправимые, подобные им. И они поддерживают и укрепляют зло со всей своей силой, и отвергают, и отталкивают добро от всей своей души.

Мы же, видя, что нет того, кто пребывает [в добре], и того, кто помогает, и нет того, что делает порицание, ни тех, кто смиряется, ни тех, которые отражают словом натиск дикости, пренебрегли мщением и прекратили ссору с этими дерзкими, подобно тому, что сделал, как мы видели, блаженный Моисей со сборищем Корея [библейский Корах. Числа, 16], вверив суд их дерзости справедливому судье.

Поэтому мы прошли и идем по той самой тропе кротости, по которой прошел тот Кроткий (Иисус Христос). И мы предоставили решение о наказании этих сварливых, которые нашлись среди нас, Христу, справедливому судье всех, владеющих речью.

Также эту запись их дерзости, которую мы сделали, мы сделали, сообразуясь со смыслом Священного писания.

Только по ней, по прямой тропе их слов (книг Священного писания), мы прошли и из них узнали, что рассказали твердые в вере о проступках грешников, сплетя венок восхвалений благоразумным, поступающим правильно.

[Мы узнали], что нужно устрашать выговором злых и поощрять похвалой добрых. И в этом договоре с помощью их книг начертан памятный образ добра и зла. Есть между нами память о писаниях, которые ярко освещают труд добра и проливают свет на дело зла.

И умирает и рождается в муках у человека рвение к добродетели. Но у них случилось то же, что случилось с посланием блаженного пророка Иеремии, которое царь Иоаким нечестивый, когда не смог вынести тяжесть пророческого обличения, дерзко осмелившись, сжег на огне.

Тогда было приказано пророку Богом - подателем сего, чтобы он сотворил пророчество вторично, как обличение царю и обвинение народу. Следовательно, и мы сделали нечто подобное в отношении памяти о наших писаниях, ибо оказались забытыми первые [правила], в том роде как [оказались забытыми первые] речения пророка.