1812. Всё было не так! - Георгий Суданов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Филипп-Поль де Сегюр: «Когда тело его отдыхало, ум продолжал работать еще напряженнее. Как много побудительных причин толкало его к Москве! <…> Точно приняв внезапное решение, он вставал, как будто боясь раздумывать, чтобы не поколебаться опять. Им уже овладел этот план, который должен был доставить ему победу. Он спешил к своим картам. На них он видел Москву, великую Москву, святой город! <…> При виде этой карты, разгоряченный своими опасными идеями, он находился словно во власти гения войны».
До Москвы между тем было еще почти 350 километров.
И было над чем задуматься. Армия Наполеона при выходе из Витебска насчитывала 185 000 человек, а теперь она сократилась до 157 000. То есть она стала слабее на 28 000 человек. Кто-то остался в гарнизонах Витебска, Орши, Могилева и Смоленска, кто-то был убит или ранен…
Но 157 000 человек, как считал Наполеон, было достаточно, чтобы истребить русскую армию и завладеть Москвой. А потом к нему подошли бы подкрепления из Кенигсберга и Варшавы.
Тем не менее Наполеон еще семь дней бездействовал в Смоленске. Его одолевали сомнения. Ведь все-таки стратегическое положение его армии за время похода от Вильно до Смоленска значительно ухудшилось. В самом деле, две русские армии теперь объединились, а численное соотношение сил Наполеона к русским войскам, которое в начале войны было близко к 3:1, теперь понизилось до 5:4. И все потому, что император французов не щадил свои корпуса. Непосильные форсированные переходы и потери убитыми и ранеными практически ежедневно уменьшали его армию. И при этом он мало выиграл во времени: продолжительные остановки в Вильно, Витебске и Смоленске затянули развязку кампании на неблагоприятное время года.
Любимец Наполеона Мишель Дюрок не одобрял его планы. Сначала он выражал свое неодобрение холодным молчанием, потом оно вылилось в правдивые доклады и колкие замечания. По словам генерала де Сегюра, «император отвечал ему, что он сам прекрасно видит, что русские стараются его завлечь».
Он несколько раз говорил Дюроку, что обоснуется в Смоленске, и если весной 1813 года Россия не заключит мира, она погибла. Ключ к обеим дорогам, в Петербург и Москву, находился в Смоленске, и теперь он – в руках Наполеона.
Дарю, заведовавший материальной подготовкой похода в Россию, тоже не выглядел довольным, и Наполеон спросил его, что он думает об этой войне.
– Я думаю, что она не национальна, – ответил Дарю, – и что ввоз кое-каких английских товаров в Россию не может служить достаточной причиной для нее. Ни наши войска, ни мы сами не понимаем ни ее цели, ни необходимости, и поэтому все говорит за то, чтобы остановиться.
Император закричал:
– Еще кровь не пролита! Россия же слишком велика, чтобы уступить без боя! Александр может начать переговоры только после большого сражения! Если понадобится, я пойду до самого святого города, чтобы добиться этого сражения! Мир ждет меня у ворот Москвы!
В заключение он прибавил, что Москва ненавидит Петербург и он воспользуется их соперничеством.
Дарю спокойно возразил ему, что дезертирство, голод и болезни привели к тому, что Великая армия уменьшилась на одну треть. А что будет дальше? Война стала принимать затяжной характер, а это значило, что растягиваются коммуникации, растут потери в боях, от дезертирства, болезней и мародерства, не хватает лошадей, отстают обозы…
Это была чистая правда. В отличие от походов 1805–1807 гг. в Австрию и Пруссию, охрана тыла армии вовсе не была организована. При таких условиях подвоз провианта и подход отставших к их частям были лишены безопасности, а эвакуация раненых и отправка пленных на запад стали просто невозможны. Еще до Смоленска случалось, что солдаты по пять-шесть дней не видели печеного хлеба и питались мукой, разведенной в кипятке. Между Вильно и Смоленском каждый корпус, каждый полк, каждый батальон сами должны были заботиться о своем пропитании. Из-за форсированных переходов падали лошади, умирали уставшие солдаты. В таких условиях Наполеон окончательно лишился права на ошибку.
А может быть, действительно стоило приостановить это безумное движение вперед? Может быть, действительно стоило заняться закреплением за собой тех областей, которые уже были завоеваны?
И Наполеона вновь охватили сомнения.
Генерал Арман де Коленкур пишет:
«Проект похода на Москву, каков бы ни был его результат, обещаемый императором с такой уверенностью, не улыбался никому. Наше отдаление от Франции и в особенности невзгоды всякого рода, которые являлись результатом новой русской тактики, сводившейся к разрушению всего, что приходилось оставлять нам, вплоть до жилищ, лишали славу всякого обаяния».
Начальник главного штаба маршал Бертье постоянно твердил, что фланги слишком растянуты и это выгодно русским. Он предупреждал, что русская зима также будет их союзником, между тем как, остановившись в Смоленске, император сам будет иметь зиму союзницей и сделается господином войны. Он будет держать ее в своей власти, вместо того чтобы идти за ней следом.
Наполеон спросил других генералов и маршалов. Но его вопросы заранее указывали им, что они должны были отвечать. Эти люди просто настолько привыкли повиноваться звуку его голоса, что забыли о собственном мнении. Но, как уверяет генерал де Сегюр, «все чувствовали, что зашли слишком далеко».
– Не пройдет и месяца, – говорил Наполеон, – как мы будем в Москве. Через шесть недель мы будем иметь мир.
Император Александр тем временем приводил в порядок свои войска, снова напоминая Наполеону о том, что его ожидает. В своем воззвании к народу он написал:
«Неприятель вошел с превеликими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше Отечество. Хотя и пылающее мужеством ополченное российское воинство готово встретить и низложить дерзость его и зломыслие, однако ж по отеческому сердолюбию и попечению нашему о всех верных наших подданных не можем мы оставить без предварения их о сей угрожающей им опасности: да не возникнет из неосторожности нашей преимущество врагу. Того ради имея в намерении для надежнейшей обороны собрать новые внутренние силы, наипервее обращаемся мы к древней столице предков наших, Москве. Она всегда была главою прочих городов российских; она изливала всегда из недр своих смертоносную на врагов силу; по примеру ее из всех прочих окрестностей текли к ней, наподобие крови к сердцу, сыны Отечества для защиты оного.
Никогда не настояло в том вящей необходимости, как ныне. Спасение веры, престола, царства того требует. Итак, да распространится в сердцах знаменитого дворянства нашего и во всех прочих сословиях дух той праведной брани, какую благословляет Бог и православная наша церковь; да составит и ныне сие общее рвение и усердие новые силы, и да умножатся оные, начиная с Москвы, ко всей обширной России. Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными, на поражение оному везде, где только появится. Да оборотится погибель, в которую мнит он низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России».
Это вышедшее еще в июле месяце воззвание было достойно самого Наполеона. Вполне вероятно, что Наполеон видел его, но он к нему не прислушался. Он твердо решил идти до конца.
Наполеон принял решение двигаться к Москве, по-прежнему ища генерального сражения. Он надеялся на такое сражение, которое, подобно Аустерлицу, должно было привести его к победе во всей этой ужасной войне.
Генерал Арман де Коленкур пишет:
«Перчатка снова была брошена, а император был не из тех людей, которые отступают. Вид войск и все эти воинственные маневры кружили ему голову. Мудрые размышления, которым он предавался в Смоленске, уступали свое место обаянию славы, когда он попадал в эту обстановку. «Враг будет настигнут завтра же, – говорил он теперь. – Его теснят. Он не может все время ускользать, если учесть темпы преследования. На настоящий отдых можно рассчитывать только после сражения. Без этого нас все время будут беспокоить». Словом, в пользу движения вперед он находил теперь столько же разумных доводов, сколько 48 часов тому назад в пользу того, чтобы оставаться в Смоленске; мы все еще гнались за славой или, вернее, за роком, который упорно мешал императору следовать своим собственным здравым намерениям и мудрым планам».
Как император Александр «назначил» главнокомандующим Кутузова
В книге А.В. Краско о генерале Витгенштейне сказано:
«8 августа русские войска оставили Смоленск. В тот же день царь назначил главнокомандующим 1-й армией М.И. Кутузова, с именем которого в народе связывались надежды на победу над врагом».
