Аномалия. «Шполер Зейде» - Ефим Гальперин

И тут Шполяр Зейде вздыхает и запевает. Дед Грицько улыбается и подхватывает. Это не песня со словами. Это «Нигун». Напев. И столько в нём души, покоя и сердца, что светлеют лица бабушки Параси и Маргариты. Сидят они и слушают. И хотят, чтобы это продолжалось и продолжалось.

– Может, чаю? Или горилки? – очнувшись, спрашивает баба Парася Шполяр Зейде.

– Горилку[114] будем пить на свадьбе.

– Думаете, будет свадьба? – спрашивает Рита.

– Не думаю. Знаю! – Шполяр Зейде прислушивается. – Он уже идёт.

На всех пунктах наблюдения приникли к биноклям. Селяне подглядывают в окна, из-за заборов. По улочкам, в тумане пешочком, сопровождаемый Гороховским и телохранителями, идёт старик Финкельштейн, и все камеры слежения фиксируют это.

Финкельштейн останавливает своих телохранителей и Гороховского. Сам открывает калитку. Глухо ворчит пёс Полкан. Исаак на лавке под окном просыпается. Видит своего деда.

– «Ша»! – командует он собаке и на идиш деду: – Заходи!

Дед входит во двор. Внук и дед стоят и смотрят друг на друга.

– «Зиндале».[115] Ты похудел…

– «Зейде»![116] Сделай что-нибудь, «Зейде». Я не могу без неё жить!

Финкельштейн осторожно стучит в двери хаты.

Дверь открывается. В дверях дед Грицько.

Финкельштейн смотрит на него. А он смотрит на Финкельштейна.

Финкельштейн склоняет голову перед дедом Грицько!

Продолжается напев, ведомый двумя мужскими голосами, начатый дедом Грицько и Шполяр Зейде.

Эпилог

С огромной высоты поле, где идёт подготовка к свадьбе.

Накрываются столы на поле. Крепится балдахин для «Хупы», Белый свадебный шатёр.

Этим руководят Гороховский и Гутман.

Автобусы с множеством хасидов в сопровождении милиции въезжают в село по пыльной просёлочной дороге.

А в самом селе переполох. Кучи машин. Сигналят лимузины. Они не могут разъехаться на узких улочках.

Какие-то арабские шейхи. Африканцы в мундирах. Среди всего этого мотается милиционер Нечипоренко. Всё объясняет, всех разводит. Потеет.

– Господи! Такого даже не снилось. Президенты, премьер-министры, шейхи, банкиры… – он бормочет, загибает пальцы.

Но тут снова крик и гудение машин. Милиционер снова бежит на выручку. В помощниках у него десяток милиционеров и проштрафившиеся мафиози – Жора и Федька.

Мэр Борсюк и механизатор Петро Онищенко разговаривают с Саймоном Стерном и Мак О'Кинли. Переводит учительница Золотаренко.

– Как аналитик, – говорит Мак О'Кинли, – предсказываю наплыв паломников. Так что советую вам птицеферму перенести.

– Да вы что! – обижается мэр Борсюк. – Я теперь каждый день в район вместо одной машины с яйцами пять отправляю. И три цистерны с молоком!

– Не скрою, очень интересно слышать это от материалиста, – смеётся Мак О'Кинли.

– Но поверьте, что радиус действия у этого мемориала большой. А перенос фермы наша фирма готова осуществить за свой счёт, – говорит Саймон Стерн. – И потом, это будет не перенос. Строим новую птицеферму, на современном уровне. Хотя бы вон там. Это что? – Он показывает на стоящие невдалеке от могилы цадика полуразрушенные здания.

– Оказывается, была синагога, – говорит механизатор Онищенко. – Давно. Потом церковь. А сейчас склад.

– А это? – Саймон показывает ещё на одно полуразрушенное здание.

– До вчерашнего дня не верил… – мнётся мэр Борсюк. – Там тоже была синагога.

– А потом церковь? – спрашивает Мак О'Кинли.

– Нет! Сразу склад, – даёт справку механизатор Онищенко.

– О'кей! – резюмирует Саймон Стерн. – Мы предлагаем комплексную помощь. Перенос птицефермы и восстановление этих зданий для функционального использования.

– Как? Две синагоги?! – удивляется мэр Борсюк.

– Нет! Зачем же. Одна, понятно, синагога. А это, пожалуйста, храм.

– Православный? – уточняет механизатор Онищенко.

– А у вас есть католики? – оживляется Мак О'Кинли.

– Ещё нет! Но судя по всему… – разводит руками мэр Борсюк. – Будут и католики. И буддисты будут. Тут бы гостиница на пару тысяч мест не помешала бы. Любовь это такой дефицит!

– О, мистер Борсюк! – улыбается Мак О'Кинли. – Я готов взять вас в свой аналитический отдел.

Собирается очень изысканная иностранная публика. Президенты, Шейхи, Миллиардеры… Уж такой это бизнес – бриллианты. Он объединяет всех.

Финкельштейн знакомит с ними «Крёстного отца» Украины.

А «Крёстный отец» на вечере не один. Он с дочкой и её другом, композитором Гришей Ауэрбахом. Рядом генерал Косолапов и другие политические и не очень политические деятели.

А вокруг обязательное сопровождение этих разных премьеров и президентов – ребята с ядерными чемоданчиками, оперативные машины, вертолёты всех мастей. Куча охранников – чёрных и белых – от разных служб безопасности.

И как-то очень ясно видно, что все девушки села нарасхват. Вокруг них вьются гости. Такие гости! И все с серьёзными намерениями. Потому как старательно знакомятся с родителями будущих невест.

Вот милиционер Нечипоренко и его жена Галя разговаривают пусть и жестами, но с плечистым офицером морской пехоты из эскорта президента США, не сводящим глаз с их дочери Раи. А мэр села Борсюк с супругой беседуют с арабским шейхом, восхищённо глядящим на их младшенькую дочку.

Да и стойкий холостяк Мак О'Кинли не может глаз оторвать от рыженькой дочки учительницы Золотаренко.

Начинается свадебная церемония. Рав Залцман. ведёт этот торжественный процесс, сидя в кресле с загипсованной ногой, Финкельштейн торжественно подводит к балдахину внука Исаака. С другой стороны дед Грицько и баба Парася ведут внучку Маргариту.

И возникает мелодия Благодати. Она как вздох. Что-то заставляет Финкельштейна повернуть голову. Его взгляд выхватывает из толпы селян статную женщину его же возраста. Женщина чувствует его взгляд, поднимает на Финкельштейна глаза. Они смотрят друг на друга.

Звучат первые слова с которых начинается завораживающее таинство бракосочетания.

И тут вдруг сквозь толпу к Финкельштейну протискивается Саймон Стерн и Мак О'Кинли:

– Мистер Финкельштейн. Экстренно! – кричит в панике Саймон Стерн и суёт в руки Финкельштейна мобильный телефон. – «Бирс» пошёл на резкое понижение. Горим! Вот телефон. На проводе Нью-Йорк. Шмулевич. Дайте команду на сброс акций. Меня он не слушает…

– «Хупа»! – резко обрывает его Финкельштейн и отбрасывает телефон. – Вы что, не видите, что идет «Хупа»?!

– В чём дело? – спрашивает Юлия Свиридовна.

– Да на нью-йоркской бирже паника. – Диана включает на компьютере биржевой сайт. На экранах мониторов кадры паники на биржах. Брокеры. Жесты. Глаза. Толпы и ор. – Да, обвал. В таких случаях надо срочно продавать акции, пока они ещё чего-то стоят. Или…

– Или что?

– Банкротство господина Финкельштейна. В лучшем случае «параграф одиннадцать». В худшем – «седьмой».

Лейтенант Плоткин быстро проглядывает на компьютере индексы биржи:

– О, господин полковник! Если сейчас не среагировать, завтра Финкельштейн голый.

– То есть ни тебе белых пароходов. Ни тебе небоскрёбов. Ну? Несчастные ребята, оказывается, эти миллиардеры. Все время в ожидании, что вот-вот их трахнут. Ха! А он тут разогнался. «Построим синагогу, церковь»… А завтра бац! И уже без штанов! Что же он не реагирует? Тревога! В ружьё!

– Он сказал: «Идёт "Хупа"». Верующий человек.

– А по мне, так полный мудак!

Раввин читает молитву. Маргариту начинают обводить вокруг Исаака.

– Пять точка три. – Лейтенант Плоткин следит в Интернете за падением курса на бирже. – Пять точка один. Четыре точка семь…

В толпе возле балдахина Хупы Мак О'Кинли не отрывается от экрана портативного компьютера.

– …Четыре точка три… – шепчет Мак О'Кинли Саймону Стерну.

А Маргариту обводят вокруг жениха положенное число кругов. Сияя от счастья, она становится рядом с Исааком.

Он смотрит на неё.

– …Четыре точка один… – читает с экрана бегущие цифры Диана.

Полковник и лейтенант смотрят на экран телевизора. Там по каналу Блумберга хроника паники на бирже и бегущие цифры.

– Три и девять… – констатирует лейтенант Плоткин.